«Большинство памятников имеют хозяев, которые рассматривают их просто как недвижимость»

«До середины XIX века архитектурные произведения просто приспосабливали к современным нуждам»

— Екатерина, расскажите, когда в истории России впервые задумались о том, что какие-то здания необходимо сохранять как архитектурные памятники и не ремонтировать и перестраивать, а реставрировать? Другими словами, когда возникла российская школа реставрации?

— Считается, что в России реставрационная школа начала складываться к середине XIX века. До этого времени отношение к архитектурным произведениям было чисто утилитарным — их приспосабливали к современным нуждам в соответствии со строительными возможностями и эстетическими представлениями, часто ломали обветшавшие части и заменяли новыми (что, впрочем, нередко делается и сейчас).

Российская реставрационная школа формировалась по аналогии с западноевропейской, через интерес к памятникам, связанный с влиянием романтизма и подъемом национального самосознания. Особая роль в формировании нашей реставрационной школы принадлежит Италии с ее благоговейным отношением к реставрируемому объекту и стремлением выявить и сохранить подлинные части памятника.

— В чем в первую очередь заключалась реставрация памятников в тот период?

— Выявление древнего ядра сооружения, бережное отношение к подлинным частям и замена утраченных архитектурных элементов новыми копиями. Надо заметить, что как раз в то время широкое распространение и в Италии, и во Франции получила концепция так называемой стилистической, или романтической, или подражательной реставрации. Памятник должен после реставрации выглядеть так, как будто он только что задуман и выполнен автором, без следов времени. Это было обусловлено влиянием философии позитивизма, согласно которой явления прошлого могут быть однозначно поняты и реконструированы.

Реставрацию Рихтера много ругали современники и осуждали потомки: за то, что он надстроил деревянный терем, пристроил «красное крыльцо» со львами. Но обосновывая все свои шаги как архитектора-реставратора, он также говорил, что, сообразуясь с требованиями реставрации, надо удовлетворять и настоящим требованиям

Этих же взглядов придерживался один из основоположников российской школы реставрации — архитектор Федор Рихтер. Так же восстанавливая старинные здания, например Палаты Романовых, Рихтер создавал образ покоев, достойный царской фамилии. Реставрацию Рихтера много ругали современники и осуждали потомки: за то, что он надстроил деревянный терем, пристроил «красное крыльцо» со львами. Но обосновывая все свои шаги как архитектора-реставратора, он также говорил, что, сообразуясь с требованиями реставрации, надо удовлетворять и настоящим требованиям.

Это тезис, который негласно поддерживается реставраторами и сейчас при приспособлении памятников для современного использования.

«Петербург всегда был классически более сильной школой»

— А что происходило с реставрацией в стране в XX веке, когда устанавливалась власть Советов и многие памятники были разрушены?

— К началу XX века в России сложилась реставрационная школа, система взглядов и методика, соответствующая европейскому уровню. Наиболее активный период в истории российской реставрации пришелся на 50—80-е гг. Восстановление разрушенных после войны памятников приняло значительный размах, особенно в пригородах Ленинграда.

Основной вопрос, который возникал во всех европейских городах (в том числе и в Советском Союзе), разрушенных Второй мировой войной, заключался в том, насколько оправданно с точки зрения научной реставрации воспроизведение утраченных элементов или даже целых архитектурных ансамблей или восстановление разрушенного строения в другой редакции, не в той, в какой он был разрушен. Однако отказаться от восстановления памятников значило бы примириться с утратой важного и ценного историко-художественного наследия. Так думали в России и за рубежом.

Большие масштабы воссоздания разрушенных войной объектов породили массу вопросов и подходов к реставрационной практике. И в 1964 году был принят международный документ — Венецианская хартия, который закрепил современные тенденции, принципы и профессиональные стандарты в области сохранения объектов наследия и реставрации. Советские реставраторы сталкивались не только с методическими вопросами при проведении реставрационных работ, но и зачастую были ограничены в материалах или средствах на них.

В этом павильоне было порядка девяти видов барочных лепных розеток, то есть очень похожих, но выполненных разными мастерами и поэтому имеющих небольшие композиционные отличия. Конечно, восстановить все девять видов розеток не удалось, но для того чтобы воспроизвести три вида, пришлось совершить практически административно-финансовый подвиг — сменить трех подрядчиков

— Чем отличаются московская и петербургская школы реставрации?

— Два этих центра реставрации были ведущими в стране. Петербург всегда был классически более сильной школой. Особенно после войны ленинградской школе пришлось решать сложные задачи, связанные с изучением материалов, находить методики и технологии, чтобы восстановить из руин петербургские ансамбли. Гатчина и Ораниенбаум до сих пор восстанавливаются. Эта школа рождалась в творческих муках. И эти муки способствовали формированию и становлению высокого класса специалистов. В Москве было немного попроще.

Московская и питерская школы разные с точки зрения реставрационных технологий. Допустим, отношение к патине времени в живописи. Питерские специалисты считают, что ее надо сохранять. И если ты снял лак с произведения, чтобы провести укрепительные работы, ты совершил чуть ли не преступление. В Москве к этому относятся легче.

Отношение к реставрации архитектуры тоже различается. В Москве оно более упрощенное. К примеру, в 1980-е годы в центре Москвы, в районе Зарядья, восстанавливался храм. Архитектор-реставратор изучал архивные материалы, проводил археологические обмеры, чтобы восстановить архитектурные детали из аналогичного материала. Если деталь была каменной, ей следует быть восстановленной из камня. Но по ряду обстоятельств, в основном экономического характера, вместо камня использовался бетон. Или покрытие кровли. Когда-то это был керамический лемех, нашли его фрагменты. Но в силу ряда причин крышу сделали металлической и покрасили в аутентичный цвет. То есть у специалистов были опыт и представления о подлинных материалах, но было принято решение пойти более простым путем.

А вот в Петербурге к этому вопросу относятся более скрупулезно. Несколько лет назад мне довелось быть в Ораниенбауме, когда проходили реставрационные работы в Церковном павильоне Меньшиковского дворца. Впечатления были незабываемые. Архитектор рассказывал и показывал, как сохранялись не только подлинные декоративные элементы в интерьерах, но фрагменты подлинной штукатурки XVIII века, как участки стены выделены с помощью цвета. В Москве я не помню, чтоб сохраняли штукатурку XVIII века, только если на ней есть живопись.

Также в этом павильоне было порядка девяти видов барочных лепных розеток, то есть очень похожих, но выполненных разными мастерами и поэтому имеющих небольшие композиционные отличия. Конечно, восстановить все девять видов розеток не удалось, но для того чтобы воспроизвести три вида, пришлось совершить практически административно-финансовый подвиг — сменить трех подрядчиков.

Обычно награждают организацию, которую на подобных конкурсах представляет руководитель, и он к качеству работы и мастерству зачастую не имеет никакого отношения. А настоящие герои, реставраторы — каменщики, художники, лепщики и так далее, даже если и сидят в зале, то про них никто не вспоминает

«В регионах специалисты не востребованы, реставрационные мастерские умирают»

— Что можно сказать о школах реставрации в регионах?

— С регионами совсем плохо. Там были профессиональные реставрационные мастерские. О школах говорить сейчас не приходится, еще есть отдельные специалисты, все менее востребованные на объектах. Я помню бригаду ярославских мастеров, с которой пришлось познакомиться в Москве, — «Яблоко», ее руководитель был большим специалистом по инженерным конструкциям. Это великое дело, инженерно-конструкторские работы — самые сложные и дорогие в реставрационном деле. Ответственность за принятые решения у инженеров, как у хирургов, самая большая.

Например, стоит задача — вывести здание из аварийного состояния. Инженер-конструктор не просто применяет существующие технологии, учитывая также современные строительные нормативы и правила, но и должен просчитать, как они поведут себя в последующем. Но при этом помнить, что внедрение в материал памятника должно быть минимальным. К сожалению, специалисты не востребованы, реставрационные мастерские в регионах умирают. Специалисты разбежались по норам, как мыши.

— Почему?

— В первую очередь по экономическим причинам. Сейчас в нашей стране стало очень много памятников истории и культуры. Это связано с тем, что на государственную охрану ставятся не просто отдельные имеющие музейную ценность сооружения, но и целые градостроительные комплексы, а также исторические здания, не отличающиеся художественной выразительностью с точки зрения обывателя. Но именно они придают определенный исторический и стилистический контекст местности. Как правило, большинство памятников имеют хозяев, которые рассматривают свои объекты просто как недвижимость, и никакая реставрация им не нужна. У них нет денег на обычный ремонт, а тем более на реставрацию, где расценки гораздо выше.

И это тенденция не только в России. В частности, недавно пообщалась со специалистом по монументальной живописи из Италии. У них в отрасли тоже кризис, это связано и с нехваткой специалистов, которые реально могут соответствовать уровню реставрационных требований, и с тем, что в регионах и у государства нет денег. Частникам не нужна реставрация. Это печально.

Если говорить о школе не как об учебном заведении, а как об опыте, то он в России практически перестал существовать. Приведу пример. Уже с конца 80-х годов проходят конкурсы московской реставрации. Недавно в новом формате его проведения появилась номинация для студентов, обучающихся в профессиональных училищах в области реставрации, — за развитие компетенции в реставрации. Опытные реставраторы не понимают, что значит «компетенция». Неплохо, что поощряют и стимулируют молодежь. В то же время опытные мастера-реставраторы, которые давно работают в этой отрасли, не то что не награждаются, но их имена очень часто не упоминаются. Обычно награждают организацию, которую на подобных конкурсах представляет руководитель, и он к качеству работы и мастерству зачастую не имеет никакого отношения. А настоящие герои, реставраторы — каменщики, художники, лепщики и так далее, даже если и сидят в зале, то про них никто не вспоминает.

Да, есть еще тенденция последнего времени называть ремонтные работы реставрацией и присуждать премии за это.

Сам термин «реставрация», несмотря на то, что классический никто не отменял, сейчас в России трактуется очень широко, а поэтому всякие работы на памятнике, от которых, может, вреда больше, чем пользы, представляются реставрацией

«Термин «реставрация» сейчас трактуется очень широко»

— А чем реставрация отличается от ремонта?

— Реставрация равна консервации в классическом понимании, то есть предотвращению процесса разрушения памятника. Именно так реставрация главным образом практиковалась и практикуется на Западе. Все остальное: докомпоновка, воссоздание утраченных элементов — второстепенно, это вынужденные меры.

Ремонты бывают разные. Реставрационный ремонт — это поддержание памятника (здания, скульптуры, произведения садово-паркового искусства) и его составляющих в эксплуатационном состоянии. Здесь не надо проводить предварительных работ в таком объеме, какие нужны при реставрации. Ремонт может выполняться только после того, как на памятнике проводились реставрационные работы и разработан весь комплект научной документации. При ремонте необходимо использовать все ранее проведенные исследования и предложенные технологии, он не предполагает никаких модернизаций и реконструкций.

Но памятники, как мы выяснили, это не только объекты музейного значения и назначения, это могут быть школа, больница, жилой многоквартирный дом. Их надо приспосабливать для современного использования, под современные нужды. Например, прохудилась крыша — ее починили; поменяли линолеум на линолеум; починили водопровод. Такой ремонт должен касаться тех частей, которые имеют наименьшую историческую ценность. Если же речь идет о ценных элементах, там должен быть предусмотрен реставрационный подход.

— Исходя из этого определения, многие ли памятники сегодня по-настоящему реставрируются?

— Сейчас модно рапортовать, особенно в Москве: отреставрирована тысяча памятников. Но реставрации проведено на самом деле процентов 10, все остальное в чистом виде ремонт или приспособление. Сам термин «реставрация», несмотря на то, что классический никто не отменял, сейчас в России трактуется очень широко, а поэтому всякие работы на памятнике, от которых, может, вреда больше, чем пользы, представляются реставрацией. Для реставрации важна главным образом подлинность материала, обоснованность проведения работ и обратимость процесса.

На Западе лучше это понимают и, самое главное, больше стремятся к сохранению подлинности материалов и старых технологий производства при реставрации. У нас же к этому стремятся все меньше, поэтому зачастую российская «реставрация» уничтожает подлинность памятника. Казалось бы, какая разница в том, чтобы заменить сруб на камень, а потом оштукатурить фасад. Вроде бы в целом образ сооружения сохраняется, даже специалист с первого взгляда не отличит. Но памятник — это антикварная вещь, как картина в музее. Тут как в моем любимом анекдоте. Объявление в магазине «Детский мир»: «Граждане, будьте осторожны. К нам в магазин завезли поддельные елочные игрушки. Они точно такие, как настоящие, но радости при этом никакой». Люди, которые связаны с памятниками и реставрацией, очень хорошо чувствуют эту разницу.

Эмоциональное ощущение от увиденного сродни открытию нового острова. Это несравнимо с тем эффектом, который оказывает памятник, на котором работы уже проведены и все интерьеры восстановлены: золото блестит, паркет налачен, лепнина идеальна

Самое большое удовольствие видеть, как раскрывается объект во время исследовательских работ. Мне нравилось бывать в различных особняках, когда реставраторы начинали снимать слои штукатурки, делать зондажи и закладывать реставрационные шурфы, когда видишь подлинные обои, выкраски, спрятанные или срубленные декоративно-художественные детали или находишь детали художественного паркета, по которому ходили известные исторические персонажи. Может быть, с технической точки зрения здание в плохом состоянии. Но там все подлинное, не изученное никем. И эмоциональное ощущение от увиденного сродни открытию нового острова. Это несравнимо с тем эффектом, который оказывает памятник, на котором работы уже проведены и все интерьеры восстановлены: золото блестит, паркет налачен, лепнина идеальна.

«Объекты культурного наследия в России начинают приобретать эфемерный образ памятника»

— Но зачем нужна эта подлинность большинству людей, не группе ценителей и специалистов?

— Этот вопрос сейчас обсуждается и в литературе, и на профессиональных собраниях различных форматов. Что важнее — материальная подлинность или образ, имидж? Есть понятие мемориальной ценности. Например, памятник имеет ценность как древнее произведение строительного искусства, бывает, что более ценен смысл, заложенный в памятник как напоминание о событиях и людях. Он не обладает свойством абсолютной подлинности, не может считаться памятником архитектуры, но относится к объектам, связанным с историей, и играет важную общественную и научно-познавательную роль. Те же загородные ансамбли Петербурга стали скорее памятниками мастерства и высшего достижения профессионального искусства советских реставраторов. Мемориальными памятниками-образами стали знаменитые усадьбы Тригорское, Шахматово. С существующей тенденцией в России: не реставрировать подлинное, а заменять на приближенные аналоги, объекты культурного наследия начинают приобретать эфемерный образ памятника. Эмоциональное ощущение от взаимодействия с памятью, которую несут памятники, — самое главное, что от них ожидается.

Могу поделиться опытом. Если не знать подробностей той «кухни», которая была на том или ином объекте, то даже и у специалиста возникают нужные когнитивные ощущения при его посещении. Но если ты побывал при «разделке продуктов» и «закладке ингредиентов», то чувствуешь себя порой как поросенок Фунтик в известном детском произведении: «Не верьте Беладонне, обходите стороной ее магазин!»

Впрочем, мировые приоритеты меняются, и ЮНЕСКО, похоже, тоже пришлось прогибаться и вносить в список Всемирного наследия объекты, а по сути 3D-имитации памятников стран Африки и Юго-Восточной Азии. Акцент с подлинности, которая долгое время характеризовала памятник, и с отдельных сооружений переносится на среду бытования, на символ национальной общности, на то, что называют местом памяти, которое создает представление общества о себе и своей истории. Самое главное, что значение этих мест и восприятие их может меняться со временем.

Есть понятие мемориальной ценности. Например, памятник имеет ценность как древнее произведение строительного искусства, бывает, что более ценен смысл, заложенный в памятник как напоминание о событиях и людях. Он не обладает свойством абсолютной подлинности, не может считаться памятником архитектуры, но относится к объектам, связанным с историей, и играет важную общественную и научно-познавательную роль

— Расскажите об интересном проекте реставрации, в котором вы участвовали.

— Мне вспоминается один из объектов, который я курировала, работая в Департаменте культурного наследия Москвы. Горжусь не только тем, что проведены реставрационные работы, скорее тем, что их вообще удалось провести на этом объекте культурного наследия.

Речь об одном особняке на улице Воронцово Поле в историческом центре Москвы. Район сам по себе был до недавнего времени достаточно аутентичный, зеленый, сформировавшийся к первой четверти XIX века. Он неплохо сохранился в историко-культурном и градостроительном плане. Могу сказать, что усадьба с главным домом известна очень многим москвичам благодаря скульптуре, которая находится перед ним. Впрочем, сама скульптура знакома всем, кто хоть раз смотрел фильм «Формула любви» и видел статую прекрасной Галатеи, оживляемую графом Калиостро в образ Прасковьи Тулуповой.

В усадьбе располагался филиал одной силовой структуры. Главный особняк был в плохом состоянии, его надо было реставрировать. Но достучаться до правообладателей было практически невозможно по понятной причине. Кроме того, у таких организаций, как правило, отсутствует понимание термина «сохранение объекта культурного наследия», а статьи бюджета предусматривают исключительно капитальный ремонт

Но звезды выстроились счастливо. В нужный момент организации потребовался ремонт, и она сама вышла на орган охраны памятников. Дальше выяснилось, что среди силовиков работают люди с историческим образованием, которые поняли и добились финансирования именно реставрационных работ на объекте.

И, не пускаясь в долгие подробности, скажу, что здание было отреставрировано. Причем представитель заказчика так проникся, что выучил и сыпал на производственных совещаниях сложными названиями архитектурно-декоративных элементов здания. Потом выяснилось, что, поскольку реставрационные расходы не были предусмотрены бюджетом, работы на памятнике «съели» финансовые средства, предусмотренные на ремонт всех зданий, занимаемых силовой структурой в Москве. Заслуги организатора работ были отмечены в одной из номинаций на ежегодном конкурсе «Московская реставрация».

И даже когда эта структура перестала существовать и бывшие сотрудники работали уже в других местах, они звонили в Департамент культурного наследия и с беспокойством просили воздействовать на новых пользователей, чтобы те правильно обращались с отреставрированным зданием.

В целом современная Казань — это не подлинный объект наследия, а скорее образец того самого места памяти, о котором уже говорилось. Это город, рассчитанный на туризм

— Что вы можете сказать о реставрационных работах, которые велись последние два десятилетия в Казани?

— Несмотря на то, что Казань — это город, который включен в список городов Всемирного наследия, исторических городов ЮНЕСКО, европейские специалисты критически оценивают такой его статус. В целом современная Казань — это не подлинный объект наследия, а скорее образец того самого места памяти, о котором уже говорилось. Это город, рассчитанный на туризм. Характеризуя подход к памятникам в городе, я бы, пожалуй, привела слова одного теоретика реставрации о том, что к объектам наследия отнеслись не как к исторической индивидуальности, а как к предмету потребления, потребительская стоимость которого возрастает в зависимости от степени его занимательности для неподготовленного, «уставшего от развалин» туриста.