Реставратор Валерий Косушкин: «Свияжские фрески уникальны, потому что других таких нет»
Мастер полагает, что сохранить росписи Успенского собора помогла… тюрьма
Валерий Косушкин «спасал» Благовещенский собор, храмы на Свияжске, сейчас восстанавливает пещерный храм будущего собора Казанской иконы Богородицы. О том, почему фрескам Успенского собора на граде-острове нет аналогов, на чем основывается его вера в то, что чудотворная икона, обретенная в Казани в 1579 году и утраченная в начале прошлого века, возможно, цела, какие сложности есть при работе в пещерном храме, он рассказал в интервью «Реальному времени».
«Мы начинали с Благовещенского собора»
— Валерий Федорович, с чего началась ваша работа на Свияжске?
— Мы работали практически на всех объектах — это был Успенский собор, Никольская церковь, храм Всех Скорбящих Радость. А впервые я приехал в Казань в 1976 году, нас пригасили на реставрацию Благовещенского собора. Пожалуй, этот храм полностью был сделан нашей бригадой. По этой работе нас знал Минтимер Шарипович Шаймиев, и когда возник фонд «Возрождение», пригласил на Свияжск. На острове-граде, как вы знаете, долгое время ничего не делалось. Вместе с сотрудниками музея ИЗО, у них там какое-то время находился филиал, мы писали разного рода бумаги… Жуть там была. Мы работали на Свияжске еще в семидесятые и восьмидесятые, когда там была психбольница.
— Что вы там делали в этот период?
— То же самое — занимались фресками Успенского собора. Этот был золотой век советской реставрации. Когда реставрация завершилась, собор закрыли, и на много лет. Когда появился фонд «Возрождение», мы на Свияжск вернулись. Мы так же начали заниматься фресками, укреплением, раскрытием живописи. Но раскапывалась она не полностью на шестнадцатый век, потому что в начале двадцатого века фрески реставрировал известный мастер Сафонов, реставрация была большая, они тогда прописали всю живопись. Они были вынуждены ее прописать, потому что сохранность живописи была не очень хорошая. В 2010 году было решено, что там, где под работой Сафонова ничего нет, лучше оставлять эту пропись. Поэтому есть фрагменты, которые выглядят наиболее сохранно, это сафоновские. Работать мы могли только в теплый период, то есть мы занимались фресками около десяти лет, но реально работы шли каждый год с июня по август. Одновременно мы работали и в храме Всех Скорбящих Радость, там тоже состояние было ужасное, но мы сумели его восстановить.
Были бесконечные пожары, восстановления, потом 300-летие Дома Романовых, потом московская Олимпиада и так далее. У нас все делается к праздничку — как полагается
«Живопись шестнадцатого века мало где сохранилась»
— Я обратила внимание в Успенском соборе, что не все фрагменты прописаны.
— Они утрачены. Что могли, мы приводили в порядок.
— Иногда раздаются реплики о том, что фрески Успенского собора не столь уж уникальны. Хотелось бы услышать по этому поводу ваше профессиональное мнение.
— У нас часто бывают оценочные суждения. Кому-то нравится, кому-то не нравится, это зависит от вкуса. Но живопись в Успенском соборе уникальна, потому что ее нигде больше нет. В Московском Кремле, например, живопись этого периода была переписана в семнадцатом веке. Были бесконечные пожары, восстановления, потом 300-летие Дома Романовых, потом московская Олимпиада и так далее. У нас все делается к праздничку — как полагается. Поэтому период шестнадцатого века у нас мало где сохранился.
— А у нас на Свияжске сохранился!
— Это парадокс. Но парадокс очень важный. Сначала появилась тюрьма на территории монастыря, поэтому никто туда не мог добраться, чтобы все разнести. Кроме этого, сохранялась еще и старая казанская интеллигенция, которая в это время занималась охраной памятников. Во время, когда в монастыре была тюрьма, собор использовался как склад. Поэтому сохранился иконостас. В середине шестидесятых годов прошлого века началась наружная реставрация, потому что собор был обмазан цементом, благодаря этому влага поднималась. Убрали цемент, но в это время наступил период коллекционирования икон, было решено иконы из иконостаса снять, и их поместили в Сергиевскую церковь на Свияжске. Они там пробыли до середины семидесятых. Но там было окно, поэтому с иконами мало что произошло. Потом их передали в музей ИЗО, и нам пришлось с ними работать, с этим музеем я тоже сотрудничаю. Это была обычная текучка — раскрываешь и укрепляешь.
Когда иконы, особенно древние, перевозят в новое место хранения, они начинают болеть. Это неизбежно. Срок акклиматизации может быть длинным, он непредсказуем
— Как вы полагаете, где логичнее сейчас хранить эти иконы: в музее ИЗО или на Свияжске?
— За климатом можно следить и в новом помещении, с этим все нормально, но за многие годы иконы привыкли к климату музея ИЗО. Они акклиматизировались в нем. А когда иконы, особенно древние, перевозят в новое место хранения, они начинают болеть. Это неизбежно. Срок акклиматизации может быть длинным, он непредсказуем. Я больше двадцати лет работал с Ильей Сергеевичем Глазуновым, сидел в подвале в его особняке, практически всю его коллекцию икон, которая сейчас выставлена, это мы сделали. Но когда это все хранилось у него в доме в Калашном переулке, все было замечательно, но как только иконы перевезли, месяца через два Глазунов начал хвататься за голову и ругал меня. Потом оказалось, что ни моей, ничьей вины нет, просто в музее не была продумана система вентиляции.
— Наша икона, которая подарена понтификом и находится в Крестовоздвиженском соборе, в какой сохранности она находится?
— Эта икона в нормальном состоянии. Ее правильно хранили и в Ватикане, и здесь, когда ее привезли в Казань, она правильно хранится.
«Похищенная чудотворная икона может вернуться»
— В храме Всех Ярославских Чудотворцев есть еще один список с Казанской иконы Богородицы. Вы им не занимались?
— Нет, но в этом храме есть еще одна икона со Свияжска — Сергий, эта икона была в деревянной Троицкой церкви, потом была перенесена. Что касается похищенной из Богородицкого монастыря чудотворной иконы Богородицы, то ведь была версия, что это был заказ старообрядцев.
— Насколько я знаю, она не подтверждается.
— Икону, когда похитили, могли и не уничтожить. Я что-то не очень верю в версию, что разбойник, похитивший чудотворный образ, его сжег. Если помните, у старообрядцев было такое понятие как сохранение, собирание святости. Поэтому во многих храмах они выкупали чуть ли не целые иконостасы. Так формировались их коллекции, они расходились по скитам и еще куда-то. Икона из Богородицкого монастыря могла быть похищена по их заказу и перевезена куда-то. А потом вскоре началось большевистское разорение. И похищенная икона могла после закрытия скитов пойти по рукам и сейчас она может находиться в фонде какого-нибудь художественного музея. Икона, обретенная в Казани, тоже правилась, когда на образ делается новый оклад, его слегка-слегка прописывают.
Все непредсказуемо и все может быть. Я знаю много случаев, когда утраченные вещи возвращались. У них своя история
Был, например, в моей практике такой случай. В восьмидесятые годы я работал в Нижнем Новгороде и там просматривали музейные фонды, обычные фонды. Достали одну икону, считалось, что она девятнадцатого века, это была Оранская Богоматерь. Оранский монастырь известен с семнадцатого века, и эта икона тоже считалась утраченной. Отколупнулся кусочек внизу, и увидели, что у одного из святых на ней глаз не такой. После этого на эту икону обратили внимание, нам дали денег, и мы отвезли ее в Москву. В один прекрасный момент ее раскрыли, оказалось, что икона утратила фон. В девятнадцатом веке у реставраторов была такая практика: переписывать фон иконы, если он заболел. Фон вырезался по контуру изображения и переписывался. Поэтому фигура может быть одного века, фон другого, его переписывали, а заодно поправили и лицо. Вот эту икону несколько раз поправили, и в один прекрасный момент она исчезает. Потом большевики с нее золото и серебро содрали, а кто-то из интеллигентных людей ее просто спрятал в фондах музея. И там она хранилась до своего времени. Сейчас она восстановлена и хранится в Оранском монастыре. Она вернулась.
— Митрополит Феофан тоже считает, что когда будет восстановлена историческая справедливость и собор будет построен, икона чудесным образом может вернуться в Казань.
— Все непредсказуемо и все может быть. Я знаю много случаев, когда утраченные вещи возвращались. У них своя история. Например, Феодотьевская икона в Рязанском крае, особо почитаемый образ, она исчезла еще во времена нашествия, она долго не появлялась, но потом, когда местные князья перестали воевать между собой, икона обнаружилась в совсем неожиданном месте, в какой-то заброшенной часовне.
«Пишем звездное небо на потолке»
— Расскажите, пожалуйста, как сейчас продвигаются дела в пещерном храме, устроенном на самом месте обретения иконы девочкой Матроной в 1579 году.
— Ну, думаю, историю пещерного храма вы знаете. Великая княгиня Елизавета Федоровна пожертвовала на него деньги, потом пришли большевики, сам собор взорвали, построили табачную фабрику… Пещерный храм уцелел. И тут опять надо похвалить Шаймиева. Вот воля одного человека — первого президента Татарстана, и собор восстанавливается. Начали откапывать фундамент. Нас надо было вызвать еще в 2016 году, когда его только откопали и фрагментов живописи было намного больше, мы в это время были на Свияжске. Но нас вызвали только в 2017 году, консервацией надо было заняться раньше. Но когда такой объем работы, такая суета, до всего руки не доходят. В 2017 году начались наши работы на тех фрагментах, которые до нас дошли. Было принято решение, что живопись должна быть восстановлена. От того, как это было исторически, осталось не очень внятное описание, что было ночное небо с золотыми звездами и остались два эскиза Щусева.
Нас надо было вызвать еще в 2016 году, когда его только откопали и фрагментов живописи было намного больше, мы в это время были на Свияжске. Но нас вызвали только в 2017 году, консервацией надо было заняться раньше
— Щусева, конечно, привезла Елизавета Федоровна, которая обладала отменным художественным вкусом, знала стили, любила модерн…
— … и уже работала со Щусевым. Он делал в Марфо-Мариинской обители подземный храм. Эскизы оформления пещерного храма в Казани Щусевым сохранились в архивах в виде поверкушек, и они даже были опубликованы. Но по зафиксированным рассказам очевидцев, росписи делали не художники, а монахини, поэтому у нас самая большая проблема при восстановлении — именно это. Все было сделано несимметрично, не по «евроремонту». Все делалось по наитию — «полотенце» шире, «полотенце» уже. Круг больше — круг меньше. Как рука возьмет. Сейчас кальки с этих фрагментов сняты, по ним мы и будем расписывать. Именно по калькам мы и увидели эту разницу. Придется все так же отрисовывать на стенах. Принято решение, что звездное небо на потолке мы восстанавливаем, а остатки живописи на стенах, которые сохранились, но их невероятно мало, они реставрируются. Сейчас у нас уточняется концепция, заканчивается подготовительный период, археологи откопали фундаменты, слава богу никто не лезет в эти остатки, но нам сейчас приходится убирать напластования грязи. Нам поставлена задача завершить работу к концу октября.
— Какая команда с вами работает?
— Московская команда, та самая мастерская, где я работаю уже сорок лет.
— Кто делает иконостас для пещерного храма?
— Мастера из Мурома. Все делается одновременно — иконостас, строительство собора, наша работа.
