Оттолкнуться от дна
Рецензия на спектакль «На дне»
Овацией и криками «Браво!», «Приезжайте к нам почаще!» завершился второй день гастролей Небольшого драматического театра из Санкт-Петербурга в рамках первого Качаловского фестиваля. Театр показал свою версию горьковской пьесы «На дне». Расчет художественного руководителя, директора Качаловского театра Александра Славутского оказался верным — все три театра, выступивших в Казани в рамках феста, вызвали бурную реакцию и интерес публики. Подробности — в материале «Реального времени».
Место силы
Конечно, два спектакля в постановке создателя Небольшого драматического театра Льва Эренбурга — это еще не повод говорить о творческом почерке режиссера, но все же предварительные выводы сделать можно.
Собственно, текст пьес для Эренбурга далеко не священен, он может очень сильно его перекроить. Но при этом сохранит основную идею автора, то, для чего и ради чего написана пьеса. Режиссер не чужд натурализма, иногда даже излишествует, но опять-таки и здесь есть «ради чего?».
Да ради того, чтобы вывести зрителя из зоны комфорта, заставить воспринимать театр не как место развлечения, как способ «хорошо провести вечер». Натурализм в спектаклях Льва Эренбурга часто шокирует, и в некоторой степени это та самая цель, которую преследуют его спектакли. Через шок, через отторжение — к желанию понять, к состраданию, к милосердию. Всем ли зрителям это нравится? Безусловно, не всем. Но в век сериальной жвачки и тупых с оттенком «желтизны» телешоу это один из немногих способов достучаться до зрителя.
Сцены жестокости для Эренбурга — это своего рода «место силы»: здесь, когда проходит шок, зритель начинает, словно испытав катарсис, мыслить и чувствовать иначе. Видя бесчеловечное, он вочеловечивается. Актеры Эренбурга, его ученики — это его единомышленники. Не будь они таковыми, не исповедуй те же заповеди, вряд ли бы они смогли работать в его жестких спектаклях. Ансамблевость в спектаклях Небольшого драматического театра — одно из его несомненных достоинств.
Жестокие игры
Говорят, что когда тонешь, надо сохранять присутствие духа, достичь дна, оттолкнуться он него и вырваться на поверхность. То есть дно — это не конец, это место старта. Парадокс, но это срабатывает в отношении персонажей спектакля «На дне» в постановке Льва Эренбурга.
Тот, кто рассчитывает увидеть знакомую со школьной статью постановку классической пьесы основоположника соцреализма, будет разочарован. Ни романтической бродяжки Насти, ни мудрого Сатина, ни красиво грассирующего Барона он не увидит. Не будет и знаменитых фраз, обычно произносимых на котурнах, что «Человек — это звучит гордо». Они прозвучат как в проброс, без ожидаемого пафоса.
В программке к спектаклю стоит спасительное, почти индульгенция, — «по мотивам». Эренбург переписал текст Горького почти до неузнаваемости. И переписал, и сократил, и дописал, убрав целые сюжетные линии и избавившись от некоторых персонажей. Зато появилась новая и важная для понимания спектакля героиня.
Тем не менее — это Горький. Сложный, до конца еще непонятый, оттого что мысленно мы видим штамп «соцреалиста» на его челе. Горький, прошедший многие круги ада, ошибавшийся, исправляющий ошибки, человек, который думал о человеке и уважал его. Любого. Тот самый Алексей Пешков, выбравший себе такой многоговорящий псевдоним. Тот самый человек, который наверняка тоже отталкивался от дна.
«На дне» Льва Эренбурга, как и «Три сестры», идет на Малой сцене. Так близко от зрителя, что мы ощущаем запах апельсина, который ест герой, и до первых рядов долетают брызги воды. Основа сценографии (сценограф В. Полуновский) — прямоугольный помост, который затем превратится в забор. Плот, на котором спасаются отверженные, — и их отгороженность от мира.
Кровь, боль, болезнь во всей ее неприглядности — все это есть в спектакле. И фатальное одиночество, которое просто душит. Нет той привычной ночлежки, которую мы рассчитываем увидеть, зная пьесу «На дне», нет знакомых диалогов. Герои помещены в некое условное пространство и время, дело не в конкретике, а в том, что они несут внутри себя. Сюжетные линии неважны (кстати, особого сюжета в этой пьесе нет и в первоисточнике), важно то, чем живет душа. Для чего она живет и что с ней будет дальше.
А внутри человека, любого, самого отверженного и пропащего, всегда есть желание света и любви. И герои спектакля Льва Эренбурга ищут эту любовь, быть может, в уродливой форме, но ищут и любят в меру отпущенных им сил. Они не говорят о Боге, но поиски любви идут через Него, потому что «Бог есть любовь». И рождаются два чудесных, светлых монолога (написанные самим режиссером) о двух главных на Земле городах — Иерусалиме и Мекке. Где есть свет, где стоит у ворот мама, где всем «дадут халву» и если прикоснуться к волшебному камню Каабе, то «все у тебя будет».
Оттолкнуться от дна для героев спектакля Льва Эренбурга — это обрести жизнь вечную. Они прошли стадию неверия и верят. Удивительно, но этот свет и веру больше других несет персонаж странный, вызывающий сострадание — женщина-калека по кличке Кривой Зоб (вся эта линия придумана режиссером). Это жалкое создание в исполнении прекрасной Татьяны Колгановой оказывается обладает некой нравственной силой. «Где ты была раньше?» — повторяет, целуя ее, Бубнов (Константин Шелестун). Актеры уже выходят на поклон, а он все повторяет эти слова. И спектакль как бы не заканчивается для нас, зрителей, действие словно остается непрерванным.
Оттолкнуться от дна можно, надо только верить и любить.
