Погребения русов: проблемы интерпретации

4. Погребения русов: проблемы интерпретации

В последнее время по проблемам русов в Среднем Поволжье, их археологическим памятникам и косвенно об этнокультурной принадлежности Балымерских курганов высказано несколько новых предположений. Одна из них связывает этот памятник с возможной его принадлежностью к именьковской культуре, которая якобы повлияла на сложение волынцевской культуры, ставшей основой Русского каганата в Приднепровье в IX в. Следовательно, древности раннеисторических поволжских русов следует искать в памятниках именьковской культуры, позднее ставших основой населения Волжской Булгарии и сохранявших обычаи и даже этноним более раннего периода, свидетельством чего, по мнению автора этой концепции, и являются, видимо, погребения Балымерских курганов. Некоторые исследователи прямо связывают этот памятник с древнерусским населением, которое якобы появилось в Нижнем Прикамье уже в X в., при этом не видя очевидно никаких различий между балтийской русью, русами арабских источников и населением государства Русь, с чем нельзя согласиться по причинам исторической и этнокультурной их несопоставимости.

Гипотеза эта, в значительной мере восходящая еще к работам В.Ф. Генинга и А.П. Смирнова, имеет ряд методических изъянов. Даже не поддерживая позиции отрицания контактов булгар с населением, оставившим памятники именьковской культуры, нельзя не отметить, что эта концепция представляет этнические процессы в средневековье крайне механистически — только как смешение археологического материала. При этом авторы не придают значения тем культурноконсолидационным и ассимиляционным процессам, которые чрезвычайно усилились в Среднем Поволжье в период становления государства и городов в условиях формирования новой дружинной и городской культуры с их огромным нивелирующим воздействием, когда количество и значение этномаркирующих элементов культуры резко сократилось, а на первый план стали выходить этнополитические и этноконфессиональные маркеры. Кроме того, сравнение двух обрядов кремации: сожжения умершего на стороне, прах которого хоронился в грунтовом могильнике в подквадратной или овальной яме, характерный для именьковской культуры, с обрядом кремации на месте погребения и захоронение остатков сожжения на уровне дневной поверхности под курганной насыпью близ Балымера, показывает их принципиальную несопоставимость. Все это ни в коем случае не позволяет согласиться с предположением о возможной связи Балымерских курганов с могильниками именьковской культуры, считая их памятниками исторических «русов». Не отрицая в целом возможности сосуществования и взаимопроникновения именьковской и булгарской культур, необходимо, видимо, исключить Балымерские курганы из этих сопоставлений и считать их особым историко-культурным явлением.

С еще более экзотической гипотезой по проблеме этнической принадлежности этнокультурной группы, оставившей Балымерские курганы, выступил недавно К.А. Руденко. По его мнению, «нет веских оснований связывать подкурганные захоронения по обряду кремации с русами. Такие элементы погребальной обрядности, как согнутые мечи, трупосожжения на стороне и т. п., характерны не только для скандинавов или «русов». Можно отметить, например, мордовские захоронения X—XI вв. (Шокшинский могильник) по обряду кремации с согнутыми мечами». Автор, несомненно, прав, считая, что различные элементы погребальной обрядности, взятые вообще, не могут связываться ни с какой этнокультурной группой. Можно даже добавить, что согнутые или сломанные палаши и обряд кремации на стороне известен у многих народов, включая, например, средневековых кыргызов. Но когда исследователь подходит к конкретному материалу, то требуется не словесная эквилибристика «элементами», а оперирование всем комплексом погребального обряда, в котором, как известно, важны все и каждая детали. Пренебрежение этой археологической аксиомой и привело К.А. Руденко к спорным и весьма сомнительным выводам о возможности сопоставления Балымерских курганов с погребениями восточнофинских племен Окско-Сурского междуречья. Начнем с того, что погребения балымерских курганов совершены на месте кремации (а не на стороне, как полагает наш оппонент), поскольку по всем описаниям кострище с остатками костей и вещами расположены на материке и нет никаких указаний на наличие могильной ямы. Над этими кострищами и были сооружены курганы. Уже два этих важнейших элемента погребального обряда кардинально отличают погребальный обряд Балымерских курганов от обрядовой практики восточнофинских племен Окско-Сурского междуречья. Различаются они и другими деталями, например, вопреки мнению К.А. Руденко, только один из четырех мечей, найденных на территории Мордовии (два из погребений, а два — случайные находки, видимо, из разрушенных погребений), был специально деформирован. Иными словами, различия довольно существенны и носят принципиальный характер. Однако зададимся вопросом, который не счел нужным поставить автор этой гипотезы, а насколько подобный обряд вообще характерен для «мордовских» могильников?

Хорошо известно, что обряд трупосожжения в конце I тыс. н. э. был характерен почти для всех племенных групп восточнофинских племен Поволжья и Прикамья, но в каждом регионе имел свои местные особенности. С одной стороны, используя характерный облик скандинавских древностей можно определить некоторые механизмы этнической консолидации и ассимиляции. С другой — выявление археологических находок, связанных с торгово-дружинным слоем русов дает возможность оценить реальный вклад викингов в процесс сложения средневекового булгарского государства, его институтов и культуры.

Исследователи уже достаточно давно сделали вывод о несомненном скандинавском влиянии на характерные элементы погребального обряда этого могильника, а также об их принципиальной близости обряду похорон руса, описанного в «Записке» Ибн Фадлана. Сравнение материалов Балымерских курганов с могильниками «эпохи викингов» на территории Древней Руси и Северной Европы показывает, что их обряд близок трупосожжениям из курганов Ярославского Поволжья (Тимерово, Михайловское, Петровское), Приднепровья (Шестовицы, Гнездово, Киев) и Южного Приладожья IX—XI вв. По мнению исследователей, эти курганные могильники оставило славяно-финно-скандинавское население, имевшее достаточно синкретичную культуру, насыщенную североевропейскими элементами, использовавшее социально-престижные детали одежды и вооружения и относящееся к социальному слою торговцев и военно-дружинной знати. Скорее всего, именно этот этносоциальный слой воинов и торговцев арабы именовали термином «русы», что подтверждается всем комплексом исторических и археологических материалов.

Вместе с тем ряд находок из погребения кургана 13 Балымерского могильника, судя по плоскодонному сосуду, поясной сумочке с бронзовыми обкладками по краю и круглым «венгерского» типа накладкам, аналогичны изделиям, характерными для культуры волжских булгар, но погребальный обряд, резко отличая его от обряда булгар и поволжских финнов, находит прямые аналогии в обряде раннесредневековой Скандинавии (Швеция) и могильников (Тимерово, Михайловское, Гнездово и др.), в которых ведущую роль играла североевропейская дружинная культура с ее специфическими обрядами и обычаями. Поэтому, вероятно, что курганы у с. Балымер были оставлены группой «русов» (наемная дружина?), возможно во главе со скандинавским конунгом, активно контактировавших с булгарами и испытывавших их культурное влияние.

Насколько велико было число скандинавов в Булгарии и не было ли Балымерское погребение единичным? Само число зафиксированных курганов не только дополняет сведения арабских источников, в первую очередь Ибн Фадлана, о пребывании «русов» в Булгарии, но подтверждает мысль о существовании своеобразных колоний русов в Поволжье. Курганная группа из 25 погребальных насыпей, судя по наблюдениям М.В. Фехнер и И.В. Дубова за топографией и хронологией древнерусских курганов, принадлежала определенному клану или дружине, во главе которой стоял знатный конунг. Интересно, что эти данные вполне коррелируются с данными средневековых саг, где описываются дружины викингов в 25—50 воинов-гребцов. Судя по числу погребений, эта группа проживала в Булгарии сравнительно недолго и не была очень многочисленной. Возможно, хронологически период функционирования кладбища ограничивался первой половиной X в. Определенно можно сказать, опираясь на данные письменных и археологических источников, что в этот период в Булгарии существовало несколько подобных колоний русов со своими курганными захоронениями.

5. Русы в Булгарии: мечи и фибулы

Кроме, несомненно, важного и репрезентативного памятника, как Балымерские курганы, есть не менее важные материальные свидетельства присутствия скандинавов-викингов в Среднем Поволжье. Это прежде всего детали украшений женского и мужского костюма. К первому относится, в частности, находка равноплечей фибулы из Болгара. Подобная находка характерна тем, что она могла принадлежать только женщине скандинавского происхождения, а не была заимствована в результате торговых контактов предмета этнографического костюма, особенно его сакрализованные элементы, в качестве объекта торговли не имели смысла. Тип подобных фибул найден в погребениях Бирки, где они датируются IX в. В могильниках Верхнего Поволжья фибул этого типа найдено 20 экз., и все они датируются, очевидно, X в. Уникальной находкой является также обломок кольцевидной фибулы с длинной иглой из Краснореченского II селища, располагающегося в округе Старомайнского городища 3 . Ближайшие аналогии ее происходят из могильников Ярославского Поволжья и могильника Чем-шай и также относятся к X в. Кроме того, на ряде булгарских поселений обнаружены застежки-фибулы от мужского костюма — в основном это разные типы подковообразных фибул, которые в массе встречаются в Северной Европе в памятниках Х в. Однако распространение их связано уже не столько с присутствием самих викингов, сколько с формированием единой дружинной культуры «руси» и ее проникновением в Поволжье во второй половине Х в. Интересно проследить динамику развития булгаро-североевропейских связей на примере этих украшений.

На раннем этапе, примерно, до середины X в. очевидно, дружины «русов» имели тот же характер, что и на Верхней Руси, что демонстрируют Ярославские могильники и Гнездово, то есть вместе с женщинами, в том числе и свободными спутницами воинов. Об этом мы можем судить, хотя и по ограниченному, но все же выразительному археологическому материалу, а также по упоминанию Ибн Фадлана об украшениях женщин русов в виде «скорлупок», в которых не стоит труда увидеть знаменитые скорлупообразные фибулы. Иными словами, вопреки мнению А. Стальсберг, в составе дружин русов были не только рабыни и наложницы, но и «девы-воительницы», которых А.Я. Петрухин удачно назвал «валькириями». Но уже со второй половины X в. подобные свидетельства и находки исчезают, демонстрируя становление новых отношений дружин русов с Булгарским государством. Это лучше других фактов свидетельствует о подчинении их новым властителям Волги.

Долгое время контакты со скандинавами рассматривались сквозь призму изучения этого могильника, тогда как целый ряд проблем: отсутствие скандинавских вещей в могильниках булгар VIII—X вв., роль русов в становлении ранних городов и государства, формировании военно-дружинной культуры и т. д. оставалась нераскрытой. В настоящее время удалось собрать значительный материал о булгарской военной культуре, сопоставить ее развитие с процессом становления городов и государства у булгар, а также выявить роль контактов булгар с Северной Европой как социально маркирующий эти процессы признак.