Становление булгарской дружинной культуры в контексте этносоциальных процессов в Северной Европе

§2. Русы на Волге: становление булгарской дружинной культуры в контексте этносоциальных процессов в Северной Европе

1. Скандинавы на путях Восточной Европы.

В последнее время за регионом Среднего Поволжья в эпоху древности и раннего средневековья закрепляется образное, хотя и предельно упрощенное наименование «четвертого» или даже «пятого мира», в отличие от средиземноморского и передневосточного очагов цивилизации, а также их ближайшей периферии. В принципе для этого есть достаточные основания. Долгие века регион находился в стороне от бурно развивавшихся цивилизаций Азии и Европы, и медленнотекущая жизнь Среднего Поволжья и Нижнего Прикамья лишь спорадически сотрясалась переселениями новых племен, менявших ее этнокультурный облик, и разнообразилась торговыми контактами с более развитыми южными народами, доносившими сюда отголоски иных культур. Однако в конце IX веке традиционная картина жизни Поволжья как периферии цивилизации претерпела резкие изменения, и этот регион стал неотъемлемой частью цивилизационной ойкумены.

Толчком, катализатором этих социальных изменений в различных обществах Восточной Европы стало возникновение и функционирование Великого Волжского пути, а также военные и торговые походы по нему скандинавов-викингов (известных в Восточной Европе под именем «варягов» или «русов»). Изучение отношений булгар и других народов Поволжья со скандинавами позволяет поставить и выяснить целый ряд этносоциальных и этнокультурных проблем собственно Среднего Поволжья в IX—Х вв. Используя характерный облик североевропейских дружинных древностей, можно определить некоторые механизмы этнической консолидации булгар и ассимиляции пришельцев, а с другой — оценить реальный вклад викингов в процесс сложения средневекового Булгарского государства и его культуры, этапы этнокультурного взаимодействия народов Поволжья с выходцами из Северной Европы.

Проблема контактов и взаимовлияния народов Северной Европы с населением Среднего Поволжья в эпоху раннего средневековья привлекает внимание исследователей уже с первых шагов изучения скандинавских рунических надписей и саг с характерными упоминаниями Руси («Гардирика») и стран Востока («Серкланд»), а также Булгарии («Вульгария»). Все это служило веским доказательством того, что скандинавы совершали дальние походы в глубь Восточной Европы и выходили к Каспийскому и Черному морям. Еще более активизировались эти исследования после публикаций сведений арабо-персидских источников, которые содержали упоминания о «русах» в Поволжье и об их вторжениях в закаспийские провинции Халифата. К концу XIX в. бурно развивающаяся археология сделала целый ряд открытий в Скандинавии (Бирка, Хедебю, Готланд и др.) и в Восточной Европе (Гнездово, Шестовицы, Тимерово, Приладожье и др.). Стало ясно, что в данном случае мы имеем дело с очень своеобразным социальным и этнокультурным феноменом.

Долгое время вопрос о характере этих отношений решался в рамках «норманистской» гипотезы. Отрывочность исторических и археологических материалов, отсутствие комплексного подхода к его осмыслению приводили многих историков к мысли об активном влиянии викингов на народы Среднего Поволжья и о наличии значительной колонизации этого региона.

Позднее в советский период, когда в общественных науках стал господствовать марксистская методология, в русско-имперской государственнической упаковке, влияние скандинавов постоянно умалялось и замалчивалось, а история народов Восточной Европы рассматривалась вне контекста Северной Европы и ее влияний. Для концепций советского «государственного антинорманизма» характерны были представления о незначительной роли варягов в становлении Руси, их малочисленности, незначительности их культурного воздействия на славян (поскольку Скандинавия якобы находилась на более низкой ступени общественного развития) и быструю их ассимиляцию в иноязычной среде.

2. Русы на Волге: поиски и находки.

В этих дискуссиях долгое время не привлекались материалы из Среднего Поволжья и Прикамья, а в обобщающих работах об эпохе викингов эти материалы вообще не фигурировали. Находились эти проблемы на дальней периферии интересов также и для историков и археологов из Казани и других научных центров Поволжья. Только в конце 1980-х гг. интерес к этой проблеме заметно возрос и стал предметом специального рассмотрения.

Между тем изучение этой темы в Казани имеет свою давнюю историю и несомненные достижения в решении целого ряда спорных и сложных вопросов. Впервые широкое внимание историков к проблеме «русов» в Среднем Поволжье привлекла публикация в России восточных источников, в первую очередь выдержек из сочинения Ахмеда Ибн Фадлана, сделанных Ибн Йакутом. В них историки тогда видели скандинавов-викингов, осуществлявших военные и торговые экспедиции по Волго-Балтийскому торговому пути в страны Востока. Долгое время изучение этой проблемы оставалось в рамках изучения данных восточных сочинений и древнерусских летописей.

Уже историкам прошлого века было ясно, что только открытие археологических следов пребывания русов в Среднем Поволжье разрешит вопрос о реальности их пребывания здесь и позволит определить их этнокультурный облик. Начал поиски курганов с остатками кремации в окрестностях Болгара в 1871 г. казанский археолог А.И. Стоянов. Отправной точкой в его поисках стали сведения из книги «Записки» Ахмеда Ибн Фадлана о погребении знатного руса. К тому времени накопилась определенная историография, комментировавшая данный эпизод записок арабского путешественника, причем все ученые, вслед за П.С. Савельевым и А.Я. Гаркави, считали, что погребение это было совершено близ Болгара.

Обследовав окрестности Болгара, А.И. Стоянов не обнаружил там курганов и, расширив круг поисков, приступил к изучению курганов в 20 км к югу от Болгара у с. Балымеры. В течение сезона 1871 г. он раскопал шесть курганов, обнаружив, что их «насыпи состояли из песка и чернозема с некоторым количеством золы, углей и обгорелых костей домашних животных». Несмотря на явную удачу, его коллеги оценивали результаты его исследований как «неопределенные». Выступив пионером изучения раннесредневековых древностей, А.И. Стоянов не имел возможности сравнить свои материалы с результатами подобных исследований, что сделало их неопознанными и невостребованными.

Относительная неудача, которая заключалась в отсутствии ярких находок, однако не охладила пыл исследователей найти следы присутствия викингов на Средней Волге. В 1877 г. участники IV Археологического съезда, проходившего в Казани под руководством графа А.С. Уварова провели пробные раскопки в окрестностях между селами Болгары и Балымер, которые и на этот раз не привели «к открытию искомых следов» русов. Постепенное накопление материалов, открытие и изучение в других регионах России древнерусских курганов заставило казанских археологов вновь обратиться к изучению курганных древностей.

Обследование местности в Западном Закамье, где могло быть совершено «захоронение руса», привело исследователей опять в окрестности с. Балымер к курганной группе, открытой А.И. Стояновым. Именно здесь в 1882 г. два казанских археолога П.А. Пономарев и Н.П. Лихачев обнаружили 25 невысоких (до 70—80 см) курганных насыпей и заложили новый раскоп, продолжив исследования, начатые ранее. Ими было раскопано семь курганов, которые изучались «послойной раскопкой». Было выяснено, что шесть из них имели такой же обряд трупосожжения, как и вскрытые в 1871 г., и только в одном был обнаружен действительно богатый материал: в кургане (условно его можно назвать №13) были найдены не только обычные следы кремации, но и погребальный инвентарь (оружие и снаряжение воина). Это позволило сделать вывод, что все предыдущие исследования, «если и не создавали достаточно устойчивой почвы для решения вопроса о местонахождении могил руссов на берегу Волги, то вместе с тем не устраняли возможности искать их с некоторой надеждой на успех в окрестностях с. Болгар».

Однако позднее, в 1893 г., новая попытка П.А. Пономарева, который опять поставил задачу «определить нет ли в окрестностях г. Болгара каких либо следов курганного погребения руссов», оказалась безуспешной. Обследование местности опять привело его в Балымер, где он обнаружил, что «картина окрестностей... за последние 10 лет совершенно изменилась», и почти все курганы разрушены постройками деревни. Удалось провести раскопки лишь двух сохранившихся курганов. Оба они дали ту же картину, что и предыдущие курганные погребения: остатки кремации (зола, угли, мелкие кости) на материковой поверхности, среди остатков сожжения или близ них обнаружены также обломки лепных плоскодонных сосудов.

Все последующие археологические работы по поиску древностей «русов», начиная с исследований в этом районе А.А. Спицына в 1898 г., оказывались безрезультатными. Так, профессор Казанского университета В.Ф. Смолин в 1925 г. обследовал городище «Шолом», которое он считал возможным местом святилища викингов, но позднее отнесенного исследователями к именьковской культуре, а в 1961 г. Е.А. Халикова, занимаясь поиском курганов, открыла курганный могильник кочевников периода Золотой Орды. Таким образом, результаты раскопок 1871, 1882 и 1893 гг. могут считаться уникальными, благодаря тому обстоятельству, что на территории Среднего Поволжья другого такого памятника пока не обнаружено.

Можно констатировать, что благодаря трудам А.И. Стоянова, П.А. Пономарева и Н.П. Лихачева был изучен уникальный курганный могильник с остатками кремации умерших. Всего на этом могильнике в разные годы археологи вскрыли 15 курганов, в том числе одно подкурганное погребение, которое сопровождалось набором вещей североевропейского и местного облика.

Выразительные материалы раскопок Балымерских курганов вызывали и вызывают интерес, оживленную полемику и различные исторические сопоставления, хотя основываются часто на неполных и отрывочных материалах. Так, Е.П. Казаков не только неверно указал число зафиксированных насыпей и безосновательно указывал, что явные признаки кургана имела только одна из них. Ошибочно высчитав мощность огнища, Казаков считал, что она достигала якобы 50 см. В связи с этим стоит задача систематизировать все данные о погребальном обряде и инвентаре памятника. Основным источником для нашей реконструкции служат описания исследований в «Извлечении из отчета Археологической комиссии», а также подробные описания находок, их рисунки и фотографии, что позволяет реконструировать их облик и погребальный обряд.

Судя по сохранившимся описаниям, курганы располагались группой, состоящей из 25 насыпей, которые находились на расстоянии 1 версты (около 216 м) к северо-западу от деревни Балымер на берегу Волги на высокой террасе, поросшей дубовым лесом. Разумеется, топография памятника в определенной мере условна, поскольку расстояния отмечены для 1880-х гг., позднее все эти курганы были, очевидно, уничтожены разросшейся северной частью деревни.

Реконструкция устройства курганов требует предварительного уточнения некоторых деталей. Так, в описаниях отсутствуют указания на наличие ровиков вокруг курганов. Если они отсутствовали, а не просто заплыли к моменту начала исследований, то эта черта сближает их с верхневолжскими курганами. Всего в разные годы было исследовано 15 насыпей. Все курганы имели куполообразную форму, высотой не более 0,7—0,9 м и шириной — от 6,3 до 8,5 м. На материковой поверхности, сложенной из чистой и плотной супеси, были выявлены прослойки с остатками кремации, насыщенные золой, углями и мелкими пережженными костями. В двух случаях углистая прослойка была зафиксирована выше уровня материка, очевидно, на невысокой подсыпке. Во всех случаях, насколько можно судить по описаниям, в курганах было совершено по одному погребению, однако остатки костяков нигде не были найдены, и только в кургане 13 среди мелких фрагментов костей были обнаружены человеческие зубы.

Огнище представляло собой округлую линзу в центре кургана, сложенную из темно-серой рыхлой супеси, насыщенную пеплом, углем и массой мелких пережженных костей. В кургане 13 кострище имело продолговатую овальную форму длиной 0,3 м, шириной 1,5 м и мощностью около 11 см, вытянутую по линии северо-запад — юго-восток. Вокруг этого насыщенного углями пятна, как правило, находились отдельные фрагменты золы и мелкого угля. Подобная ориентировка была достаточно характерна и для верхневолжских курганных захоронений с кремацией. Судя по мощному зольно-угольному слою, насыщенному кальцинированными костями, во всех определимых случаях кремация совершалась на месте сооружения кургана. Размер кострища точно указан только в одном случае и составлял более 4,5 кв. м. После сожжения его остатки, очевидно, сгребались к центру. Погребальных ям в Балымерских курганах не зафиксировано.

В этом же слое, видимо, практически во всех курганах были зафиксированы обломки глиняных лепных или круговых плоскодонных сосудов. К сожалению, невозможно определить были остатки глиняной посуды частью поминальной пищи или погребального инвентаря, либо это урновые захоронения. Исключение, как уже отмечалось выше, составляет курган 13, где найден разнообразный погребальный инвентарь. В северо-западной части кострища была найдена бронзовая бляшка. Рядом, но за пределами пятна с остатками кремации, обнаружены: у юго-западного края — согнутый пополам меч (не исключено, что в свое время он был воткнут в материковую глину), у юго-восточной — глиняный сосуд, а у северо-восточной — две медные бляхи от пояса или уздечки, остатки кожаного мешочка с медными деталями вместе с кресалом и кремнем и ряд других мелких предметов.

Как правильно заметили сами исследователи, «эта картина, конечно, далеко еще не дает полной аналогии с характеристикой Ибн Фадлана, но в ней есть и некоторые общие черты». Но еще более важно, что объяснение сути этого обряда одним из русов во время его совершения («Вы, арабы, полные дураки... вы нарочно берете того, кто вам дороже всех и кого цените выше всех и бросаете его под землю ... а мы сжигаем его в огне, чтобы он немедленно попал в Рай»), перекликается с мифологией скандинавов и соответствует так называемому «завету Одина» о том, что каждый должен войти в Вальхаллу с тем добром, которое было с ним на костре, пепел следует бросать в море или зарывать в землю, а в память о знатных людях надо насыпать курган.

В качестве поминального дара умершим клали глиняные сосуды, а в кургане 13, кроме традиционного сосуда, вокруг зольного пятна было разложено также оружие, часть снаряжения погребенного. Наиболее выразительной чертой этого обряда погребения был согнутый почти пополам меч. Данный обряд был, если не характерной, то показательной частью погребальных обрядов эпохи викингов в Северной и Восточной Европе.

В Бирке обнаружено не менее трех согнутых мечей, а, учитывая, что часть мечей сохранилась в обломках, число ритуально поврежденных мечей было, вероятно, гораздо большим. В верхневолжских курганах обнаружены два погребения со следами преднамеренной порчи оружия. В целом обряд намеренной порчи оружия восходит к представлениям о загробной жизни и опасности «возвращения» живого мертвеца и был, скорее всего, частью ритуального «удаления» умершего из мира живых. В том же ряду, определенно, были и представления о могиле (кургане) как о доме умершего. Возможно, согнутый меч символизировал оружие, направленное против самого владельца (т. е. мертвеца) — самоубийственное оружие, которое мыслилось, видимо, также имеющим свою «душу», жаждущую крови.

Погребения на месте кремации без урны (тип С) являются наиболее распространенным обрядом захоронения в Бирке, по такому обряду было совершено 490 погребений или 86,5% всех погребений. Однако не исключено, что курганные захоронения с сожжением и богатым набором вещей с согнутым вдвое мечом и деталями конской упряжи были совершены по обряду типа В, учитывая его вытянутую овальную форму, которая была характерна для этого типа погребения, хотя нельзя не признать, что в нем отсутствуют ладейные заклепки. Очевидно, это показывает, что или судно было небольшим, или после сожжения праху и золе намеренно придавали форму ладьи. Обряд кремации на месте погребения был превалирующим и в Тимеровском курганном могильнике, где из 273 погребений с трупосожжениями (71% всех учтенных погребений) 190 содержали остатки кострищ в виде зольно-угольного пятна, содержащего кальцинированные кости. Подобная пропорция в обряде была, очевидно, характерна и для других могильников эпохи викингов в Скандинавии и на Руси.