Правовая культура Крымского ханства

11.4. Правовая культура Крымского ханства

Р.Ю. Почекаев

Распад Золотой Орды привел к разрушению материальной составляющей ее «имперской» системы права, в результате чего правовое развитие ее государств-преемников пошло по собственному пути. К числу наиболее изученных в правовом отношении постордынских государств относится Крымское ханство, от которого, в отличие от других наследников Улуса Джучи, сохранилось значительное число правовых памятников различного происхождения и относящихся к различным этапам истории этого государства, что позволяет проследить эволюцию правовой культуры этого государства.

Главным источником права, олицетворяющим правопреемство Крымского ханства от Золотой Орды, в течение всего времени существования этого государства оставались ханские ярлыки — указы, акты единоличного волеизъявления монархов. Значительное количество этих юридических памятников сохранилось как в крымских, так и в османских архивах, и их активное введение в научный оборот началось уже в XIX в. и продолжается до сих пор. Публикации текстов и переводов ярлыков Крымского ханства осуществляли В. В. Григорьев и Я. О. Ярцов, И. Н. Березин, Ч. Ч. Валиханов, Ф. Ф. Лашков, З. А. Фиркович, В. Д. Смирнов, в советское время — С. Е. Малов, в настоящее время — С. Ф. Фаизов, И. В. Зайцев, Р. Р. Абдужемилев, О. Д. Рустемов, среди зарубежных ученых — Х. Абдуллахоглу, А. Н. Курат, А. Беннигсен, И. Вашари, Колодзейчик и др.

Учитывая существенно увеличившееся значение шариата как источника права в Крымском ханстве по сравнению с Золотой Ордой, неудивительно, что исследователи все чаще обращаются к основному источнику мусульманского права — кадиаскерским тетрадям (саккам), извлекая оттуда весьма ценную информацию. Введением в оборот этого ценнейшего источника в XIX в. занимались М. Биярсланов и Ф. Ф. Лашков, в настоящее время публикацию документов из него осуществляет О. Д. Рустемов.

Наконец, важная информация о правовых реалиях Крымского ханства и правоприменительной практике содержится в нарративных источниках — записках современников (в т.ч. иностранных) и исторических сочинениях крымскотатарского происхождения.

В течение существования Крымского ханства его посетило большое число иностранцев, чьи записки также активно вводились в оборот с XIX в. В качестве наиболее ярких примеров свидетельств иностранцев, чьи сведения о крымских правовых реалиях представляют значительный интерес, можно назвать, в частности, произведения Михалона Литвина, М. Броневского, Д. Смита, Э. д'Асколли, Д. да Лукка (Ж. де Люк), Э. Челеби, Г. де Боплана Левассера, доктора Феррана, Ш. де Пейссонеля, Ф. де Тотта, Н. -Э. Клеемана.

Отдельные сведения о правовых сторонах деятельности крымских ханов и их приближенных содержатся в исторических сочинениях как собственно крымского происхождения («Тарих-и Сахиб-Гирей» Реммаля-Ходжи, «Тарих-и Ислам Гирей хан» Мехмеда Сенаи,«Умдет ал-ахбар» Абдугаффара Кырыми, «Розовый куст ханов» Халим-Гирей-султана), так и в некоторых турецких источниках — в частности, в «Изложении сути законов османской династии» Хюсейна Хезарфенна.

Исследованием проблем правового развития Крымского ханства в той или иной степени занимались практически все те же исследователи, которые работали с юридическими памятниками этого государства. Наибольшую ценность в этом отношении представляют труды Ф. Ф. Лашкова, В. Д. Смирнова, Н. И. Веселовского, О. Акчокраклы, С. М. Шапшала, М. А. Усманова, И. В. Зайцева, Р. Р. Абдужемилева, Э. Э. Абибуллаевой, О. Д. Рустемова, Н. Кроликовской и др. При этом нельзя не отметить, что современные исследователи при анализе правовых документов используют междисциплинарный подход, обращая внимание не только на содержательную сторону, но и рассматривая правовые документы как источник сведений о крымскотатарском языке (историко-филологический аспект), повседневной жизни татар эпохи ханства (этнографический аспект) и т. д. Все это позволяет сформировать достаточно полное представление о правовом развитии и уровне правовой культуры Крымского ханства. В гораздо меньшей степени изучается в историко-правовом отношении комплекс иностранных источников — вышеупомянутые записки дипломатов и путешественников, а также исторические хроники и сочинения: к их анализу обращаются, в частности, Ф. А. Аметка, Н. Кроликовская.

Таким образом, как видим, имеется весьма широкий круг источников и ранее осуществленные исследования, касающиеся правового развития Крымского ханства, что позволяет сделать определенные выводы о его правовой культуре.

Являясь законными наследниками Золотой Орды, а через нее — и Монгольской империи, крымские ханы активно занимались правотворчеством, нашедшим отражение преимущественно в издании указов — ханских ярлыков. Они, как и в тюрко-монгольской имперской правовой традиции, были весьма разнообразны по содержанию, действию по кругу лиц и территории.

Особое место среди ярлыков занимали дипломатические документы — послания ханов иностранным правителям, которых они считали ниже себя по статусу и потому отправляли им письма в форме указов-повелений. Такие документы в большом числе отправлялись крымскими монархами в Московское царство и Польско-Литовское государство с конца XV и до последних лет существования ханства во второй половине XVIII в.: в частности, известны ярлыки ханов Крым Герая 1763 г. и Максуд Герая 1767 г. польскому королю Станиславу-Августу Понятовскому.

Своеобразными «ярлыками-законами», распространявшимися на всех, кто вступал в соответствующие правоотношения, можно считать, в частности, ханские ярлыки об установлении или отмене налогов, сборов и пошлин. К этой же сфере относятся ярлыки о правилах чеканки монеты и ответственности за их нарушения.

Ярлыками же оформлялись приказы ханов о всеобщем сборе войск — причем хан использовал этот атрибут своей верховной власти даже в тех случаях, когда снаряжал войска по приказу турецкого султана!

Несмотря на то что большинство споров в Крымском ханстве решалось в суде кади на основе шариата, в ряде случаев ханы выступали в качестве высшей судебной инстанции и в таких случаях, опять же как их золотоордынские предшественники, оформляли свои решения путем издания ярлыков.

Ярлыки, содержащие пожалование тарханства, как и в золотоордынское время, могли выдаваться и отдельным лицам или семействам, и целым селениям, а также представителям определенных конфессий — например, известны ярлыки крымских ханов христианам и караимам. Впрочем, со временем крымские ханы стали практиковать выдачу ярлыков не с пожалованием тарханства, что было не слишком целесообразно с экономической точки зрения, а с правом получения из государственной казны определенного денежного пособия. При этом ярлыки, пожалованные первыми крымскими ханами, впоследствии постоянно подтверждались их преемниками, а некоторые из них сохраняли свое действие вплоть до последних лет существования Крымского ханства и даже после его вхождения в состав Российской империи. К той же группе ярлыков можно отнести, полагаем, и ярлыки, представлявшие вольные грамоты для ханских рабов и рабынь.

При этом нельзя не отметить, что крымские ханы со временем утратили монополию на издание ярлыков. Так, турецкий автор XVII в. Хюсейн Хезарфенн сообщает, что не только крымские ханы, но и их соправители-наследники — калга-султан и нуреддин-султан — имели право издавать ярлыки. До нашего времени сохранился ряд ярлыков, выданных не только ханами, но и лицами носившими султанский титул, — например, указы калга-султанов и влиятельницых царевичей и даже ханских жен («цариц») и дочерей, являющиеся тарханными и суюргальными ярлыками, т. е. жалованными грамотами либо же дипломатическими документами, адресованными иностранным монархам.

В. Д. Смирнов сообщает о любопытном с правовой точки зрения документе — грамоте (ярлыке?) Бахт Герай-султана, скрепленной печатью его отца, Бахадур Герай-хана. Более того, в посольской документации Московского царства содержатся сведения о том, что даже крымские беи, не являвшиеся Чингизидами по происхождению, также направляли в Московское царство «ярлыки».

Следует сказать несколько слов еще об одной весьма интересной тенденции, связанной с развитием института ярлыков и отношения к нему. Речь идет о фактах выдачи ярлыков самим ханам-Чингизидам иностранными монархами, которые сами потомками Чингисхана не являлись и, таким образом, формально не имели права издавать ярлыки. Известен, в частности, ярлык турецкого султана Мехмеда II крымскому хану Менгли Гераю 1473 г. Обратим внимание, что вообще-то в законодательной и делопроизводственной практике Османской империи ярлыки не применялись, так что его выдача имела экстраординарный характер, отражавший особенности взаимодействия Османской империи с Крымом в тот период. М. В. Довнар-Запольский также сообщает о содержащихся в Литовской Метрике начала XVI в. «ярлыках» польского короля Крымскому хану Менгли Гераю.

Таким образом, эволюцию роли ярлыков в Крымском ханстве можно проследить достаточно подробно — в отличие от других тюрко-татарских ханств. Как видим, ярлыки в Крыму не только сохранились, но и весьма широко использовались. Правда, во многих случаях они были призваны играть роль символа — своего рода дани традиции преемственности от Монгольской империи и Золотой Орды. На это указывает тот факт, что нередко юридическая сила ярлыков распространялась лишь на ханский домен, тогда как крымские беи обладали всей полнотой власти в своих владениях.

Другие институты «имперского» права в Крыму нашли гораздо меньшее распространение и постепенно сходили на нет. Так, например, один из важнейших золотоордынских налогов — торговый сбор «тамга» — под влиянием мусульманского духовенства в первой трети XVII в. оказался вытеснен из крымской правовой практики. Один из энергичных ханов, Бахадур Герай I, около 1640 г. предпринял попытку восстановить его под предлогом необходимости увеличения расходов на военные кампании, что вызвало резко негативное отношение к нему со стороны духовенства и мусульманских интеллектуалов. Уже несколько лет спустя хан Ислам Герай III, гораздо менее уверенно чувствовавший себя на троне, был вынужден издать особый ярлык, навсегда отменявший этот «чингизидский» налог. В более поздний период, как отмечают современники и исследователи, традиционная мусульманская система налогов становится основной, и лишь немногочисленные сборы в пользу ханской казны свидетельствовали о том, что у монархов сохранились некоторые прерогативы в налоговой сфере, характерные для тюркской государственности (сборы с фонтанов, монетных дворов, соляных варниц).

Претерпело значительные изменения и имперское правовое регулирование земельных правоотношений. Практически вышли из употребления формы землевладения, действовавшие в чингизидских государствах в имперский период, — икта, инджу, суюргал и пр. Их упразднение было обусловлено несколькими факторами. С одной стороны, на смену имперским земельным правоотношениям, имевшим тюрко-монгольское происхождение, пришли нормы шариата, в котором институты землевладения были четко регламентированы; в результате даже тюрко-монгольская землевладельческая терминология была заменена терминологией арабского происхождения: в частности, в Крымском ханстве стали употребляться понятия «мульк», «мевкуфе» и т. д. С другой стороны, существенно возросла роль родоплеменной знати, которая изначально владела землями на основе инджу или суюргала, являвшихся условными держаниями — земля находилась в распоряжении владельцев, пока они несли ханскую службу. Со временем же эти роды «пустили корни» в своих владениях и превратили их (в некоторых случаях официально, в некоторых — фактически) в свои родовые наследственные уделы. В результате прежние формы землевладения превратились в передаваемые по наследству бейлики или же пожалования мурзам, которые сохраняли статус служилых землевладельцев вплоть до падения Крымского ханства.

В отличие от имперского права, так или иначе нашедшего отражение в официальных актах или сопутствующих источниках, обычно-правовые принципы и нормы, применявшиеся в Крымском ханстве, не были зафиксированы столь конкретно и однозначно. В результате порой бывает довольно сложно отличить собственно обычное право тюрко-монгольских кочевых обществ от повседневных бытовых обычаев или формализованного обычного права, т. е. вошедшего в состав писаных правовых актов. Тем не менее определенная информация об обычном праве в Крымском ханстве имеется и даже позволяет сделать определенные выводы об эволюции правовых обычаев, их роли в тюрко-татарских обществах рассматриваемого периода, а также о степени влияния на формирование тюрко-татарской правовой культуры.

В первую очередь обычное право оставалось источником принятия судебных решений в тех случаях, когда суд осуществлялся ни самими ханами, ни по шариату, т. е. непосредственно в родоплеменных подразделениях кочевников. Суды традиционно осуществляли беи и мурзы, которые в данном случае выступали не как представители придворной аристократии, а как родоплеменные вожди. Конечно, формально решение далеко не всех дел находилось в компетенции беев, однако, как уже неоднократно отмечалось выше, зачастую монархам не удавалось контролировать, в какой мере могущественные родоплеменные аристократы соблюдают законы и традиции власти и управления в ханстве. Это весьма ярко проявлялось, в частности, в том, что если один бей считал, что другой нанес ему обиду, он не обращался к ханскому суду, а начинал междоусобицу, что также было многовековой традицией степных родов и племен.

Таким образом, обычное право в Крыму сохранялось, составляя значительную часть правовой системы и культуры. Ханы никак не препятствовали его развитию, не видя в нем конкуренции собственному законодательству, и, напротив, время от времени рассматривали его как возможность потеснить позиции шариатского права и суда. Примером такого конфликта является попытка «судебной реформы» крымского хана Мурад Герая (1678—1683).

Вскоре после вступления на престол этот хан повелел решать дела в суде на основе «чингизской тoрэ», а не шариата. Он даже упразднил должность кадиаскера, верховного судьи, заменив его тoрэ-баши. Правда, эта реформа не получила развития: вскоре Мурад Герай прибыл в османский лагерь для участия в боевых действиях совместно с турками, и здесь некий Вани-эфенди сумел убедить хана в необходимости восстановить действие шариата, что и было сделано ханом. Историки впоследствии постарались найти объяснение действий хана, посчитав, что он тем самым попытался продемонстрировать независимость от Стамбула, однако анализ источников позволяет утверждать, что на самом деле «судебная реформа» была своеобразной популистской акцией, с помощью которой Мурад Гераю удалось добиться популярности среди своих подданных и даже затмить знаменитого Селим Герая, своего предшественника. Поэтому, добившись своего, хан быстро свернул преобразования (оказавшиеся, по-видимому, целиком декларативными) и восстановил главенство шариата в правовой системе Крымского ханства. Любопытно отметить, что османские власти никак не осудили Мурад Герая за его реформу, поскольку, с одной стороны, не имели оснований подозревать его в нелояльности, с другой — и в самой Османской империи широко применялось обычное право, нисколько не противоречившее писанному законодательству и шариату. Население Крыма, как уже отмечалось, было всецело на стороне своего хана, которого даже намеревалось поддержать силой оружия, когда пришло известие о его отстранении от власти. Таким образом, единственными противниками оказались представители мусульманского духовенства, чьи позиции носителей правовых ценностей шариата как доминирующей правовой системы попытался поколебать Мурад Герай.

А вот другой обычай, существовавший еще в древнетюркские времена, — выдел доли военной добычи в пользу хана («сауча») — продолжал существовать, причем его ставка в разных источниках варьируется: либо десятина, либо пятая часть.

Сохранение обычаев в течение всего времени существования Крымского ханства, как представляется, удалось объяснить французскому консулу в Крыму барону Ф. де Тотту, который спросил у одного старика, почему крымские татары не слишком блюдут «закон Мухаммед», на что получил ответ, что они следуют обычаям, которые еще древнее.

Учитывая давние традиции ислама на Крымском полуострове (еще с доордынских времен), а также существенное усиление его роли под османским политическим влиянием в ханстве, вполне объяснимо, что «имперское» право уступило многие свои позиции праву шариатскому, хотя их сосуществование признавалось официально. В некоторых источниках упоминаются и шариат, и закон (kanun), под которым, вероятно, следует понимать писаные законы и обычаи, не относившиеся к мусульманскому праву. Например, весьма сложно понять, о каком типе источника права идет речь в следующих пассажах: «Однако не было такого падишахского закона, который позволял бы убить беев во время военной кампании»; «Помогите нам, чтобы мы не были угнетаемы, что противоречит шариату и закону». Возрастание роли шариата в Крыму во многом было связано с упадком центральной власти и упадком системы имперского права и одновременным укреплением позиций мусульманского духовенства, во многом заместившим те административные и судебные позиции, которые остались вакантными в результате упадка имперской чиновничьей системы.

Еще одной причиной возрастания роли мусульманского права стала необходимость поиска правителями тюрко-татарских государств новых средств легитимации власти: ведь в результате крушения чингизидских имперских образований (империя Юань в Китае, государство ильханов в Иране, Чагатайский улус, Золотая Орда) в конце XIV — начале XV вв. вина за политический кризис была возложена на потомков Чингисхана, и их происхождение перестало являться главным основанием для получения высшей власти. В результате, как известно, на троны на территории бывшей Монгольской империи стали претендовать представители родов, прежде считавшихся менее знатными по сравнению с потомками Чингисхана: ногайские бии, потомки Идигу («Едигея»), сибирские Тайбугиды, Тимуриды в Средней Азии, род Дуглат в Восточном Туркестане и т. д.

Чингизиды продолжали считаться законными претендентами на власть в силу своего происхождения (В. В. Трепавлов удачно охарактеризовал это явление как «инерцию»), однако они теперь являлись всего лишь «старшими среди равных» претендентов на власть и трон. Харизме рода Чингисхана были противопоставлены иные основания легитимации власти, главными из которых в условиях все большего распространения ислама в чингизидских государствах стали факторы религиозные. В изменившихся обстоятельствах эти основания представлялись даже более убедительными, чем происхождение от Чингисхана, поэтому не нужно удивляться тому, что и сами Чингизиды вскоре стали активно прибегать к религиозному обоснованию своих прав на власть и своих политических решений и действий. Апелляция к религиозным ценностям и авторитетам в рассматриваемый период осуществлялась в течение всего правления любого тюрко-татарского государя, начиная с его вступления на престол.

В результате происхождение от Чингисхана как основание претензий на власть пополнилось новым, более веским в изменившихся обстоятельствах — волей Аллаха, отраженной в одном из стихов Корана: «Ты даруешь власть, кому пожелаешь, и отнимешь власть, от кого пожелаешь». Как известно, некоторые потомки Чингисхана в постимперский период даже провозглашали себя халифами. По некоторым сведениям, в середине XVII в. этот титул присвоили себе крымские ханы Мухаммад Герай IV и Ислам Герай III, которые формально должны были признавать халифом своего сюзерена — турецкого султана.

Поэтому неслучайно ханы старались укреплять связи с влиятельным мусульманским духовенством и, за редкими исключениями, демонстрировали полную приверженность к нормам шариата. В Крымском ханстве сейиды исполняли роль главных кади, т. е. верховных судей по законам шариата. В ханских грамотах и посланиях их имена нередко ставились даже перед именами самих султанов из дома Гераев. Поскольку именно среди представителей духовенства было наибольшее число знатоков права (богословие и правоведение в системе мусульманского образования изучались параллельно), неудивительно, что к ним прибегали и по вопросам международного права: например, хан Мухаммад Герай IV в 1659 г. уведомлял царя Алексея Михайловича, что советовался со своими «учеными», которые «сказали, что договор нарушили московцы».

Особое место в правовой культуре Крымского ханства занимала судебная деятельность, которая стала прерогативой преимущественно мусульманских правоведов. И если в Золотой Орде шариатские суды действовали параллельно с имперскими судами-дзаргу со времен провозглашения ислама официальной религией ханом Узбеком, то после фактического упразднения дзаргу шариатские суды заняли освободившуюся нишу в сфере правосудия, превратившись в основную судебную инстанцию. Степень исламизации правовой культуры Крымского ханства нашла отражение и в том, что даже ханы и члены правящей династии порой представали перед шариатским судом.

Согласно кадиаскерским сакам XVII в., в ведении шариатских судей находились земельные споры, семейные (брак и развод) и наследственные дела и споры, случаи приобретения и отпуска на волю рабов (крепостные акты), вопросы опеки и попечительства, оформление вакфов и т. д. Известно, что уже с XVI в. тексты ханских ярлыков стали вписывать в кадиаскерские сакки, однако этим изменение ханских судебных и иных властных решений в связи с ростом значимости суда кади не ограничивалось. И если еще в начале XVII в. хан Саламат Герай I мог издавать ярлыки, в которых давал рекомендации кадиям (в т. ч. и кадиаскеру), то параллельно и в особенности позднее можно наблюдать обратную картину: ханские решения зависели от судей, выносивших решения на основе мусульманского права. Так, например, когда ханы, как уже упоминалось, отпускали на волю собственных рабов, издавая по этому поводу «индивидуальные» ярлыки, те приобретали статус свободных лишь после внесения соответствующей записи кадия, который приобщал к делу ярлык хана всего лишь как доказательство, используемое при вынесении им решения.

Как самый рядовой из подданных, член ханского правящего рода нес ответственность по взятым на себя обязательствам — в частности, по уплате долга. Так, в 1610 г. сыновья только что умершего хана Саламат Герая, нураддин-султаны Азамат Герай и Мубарак Герай-султан, согласно решению кади, должны были погасить ханский долг.

А в некоторых случаях на шариатский суд выносились и куда более серьезные дела политического значения. Так, в 1596 г. два брата Гази Герай II и Фатх Герай предъявили претензии на трон и, не сумев решить спор, передали его на рассмотрение кафинского кади и муфтия, причем судьи также приняли противоположные решения.

В Крымском ханстве судьи шариатских судов, по-видимому, получали жалование от государства. Так, в 1612 г. хан Джанибек Герай своим ярлыком установил фиксированные тарифы на услуги кадиев и хакимов: за запись в сиджиль — 8 акче, за выписку по решению — 32 акче, за оформление наследства — не более 40-й части его стоимости, за вольную — не более 1 гуруша / 125 акче. Тем самым уменьшалось злоупотребление ими своими полномочиями в форме установления произвольной стоимости услуг. Это выгодно отличало систему шариатского правосудия в Крыму от, например, судебной практики в среднеазиатских ханствах.

Четкая иерархия шариатских судов давала гарантии защиты участникам разбирательства: любое судебное решение нижестоящего суда могло быть либо обжаловано участником, недовольным решением, в вышестоящий: решение кади можно было обжаловать в диване, либо в суде кадиаскера (если он назначал этого судью).

Земельно-правовые отношения также подверглись некоторой исламизации: наряду с вышеупомянутыми мусульманскими традиционными формами землевладения в Крыму выделялись такие специфические владения как ходжалыки, т. е. владения ходжей. Также весьма значительное место в земельно-правовых отношениях занимали вакуфные владения.

Ислам был господствующей религией, и мусульманские подданные крымских ханов, безусловно, являлись наиболее полноправной частью населения ханства. Однако это вовсе не означало, что представители других конфессий не пользовались никакими правами. Как уже отмечалось выше, ханы специальными ярлыками определяли положение христиан (православных, католиков, армян и др.), иудеев (караимов). В ряде случаев, даруя привилегии целым населенным пунктам, ханы не делали исключения для представителей разных вероисповеданий — например, в серии ярлыков о привилегированном положении (тарханстве) города Кырк-Ер специально оговаривается, что предоставляемыми льготами пользуются «все находящиеся в крепости Кырк-Ерской мусульмане, христиане, иудеи».

Целая серия ханских ярлыков касается правового положения караимов, издавна проживавших в Кырк-Ере и других населенных пунктах. В них ханы гарантируют, как сказали бы сегодня, «культурную и религиозную автономию» представителям иудейского вероисповедания и отсутствие для них дополнительных сборов и пошлин, кроме тех, которые они должны были платить в соответствии с законами и традициями.

Уже на завершающем этапе существования Крымского ханства был издан ярлык, непосредственно касавшийся статуса христианских подданных Гераев.1 Столь позднее издание соответствующего документа, вероятно, следует объяснять тем, что в XVI—XVII вв. статус христиан Крыма определялся османским законодательство — в частности, фирманами султанов, выдававшимися кадиям по ходатайству христианского духовенства: эти акты, как подчеркивается исследователями, распространялись на христианское население османских владений на южном берегу полуострова, но и на всю территорию Крыма. Изменение международно-правового статуса Крымского ханства в результате русско-турецкой войны 1768—1774 гг. фактически прекратило действие в государстве норм османского законодательства и привело к необходимости издания собственных правовых актов. Соответственно, указ предоставлял гарантии деятельности христианского духовенства в Крыму, соблюдения правил и обрядов — по сути, дублируя прежние султанские фирманы, но уже от имени независимого крымского монарха.

Однако при этом ханы старались не злоупотреблять своими правами по регулированию статуса подданных и не вызывать негативной реакции мусульманского большинства и влиятельного духовенства предоставлением чрезмерных (для государства с исламом в качестве официальной религии) привилегий иноверцам. Так, французский дипломат Ш. де Пейссонель отмечает, что ханы и султаны весьма неохотно реагировали на любые прошения со стороны христиан, демонстрируя, что «привязаны к магометанству».

Формированию правовой культуры Крымского ханства во многом способствовали те, кого сегодня мы называем юристами. В отличие от других тюрко-татарских государств, у нас есть некоторые сведения о представителях юридической науки и практике Крыма. При этом следует иметь в виду, что на полуострове еще в золотоордынский период сложилась весьма развития богословско-правоведческая школа. Неудивительно, что даже и в XVIII в. в Крыму продолжали оставаться востребованными и переписывались правовые трактаты ученых золотоордынского периода. Также большое значение в правовой культуре Крымского ханства имели труды османских правоведов, которыми в XV-XVI вв. велась активная работа по кодификации и систематизации мусульманского права — особенно при султанах Мехмеде II Фатихе и Сулеймане I Кануни.

Юридическая наука в Крыму имела преимущественно практическую направленность: правоведы не создавали новых трудов, но активно изучали, переписывали и применяли на практике классические работы по шариату и фикху. Этот факт отнюдь не означает, что уровень правовых знаний стал существенно ниже, чем раньше — просто большее внимание стало уделяться правоприменительным аспектам. И именно благодаря этому труды правоведов более раннего времени оставались востребованными и сохраняли актуальность в течение XV—XVIII вв. Практическое развитие теоретических знаний в области мусульманской юриспруденции реализовывалось в работе кадиаскеров, муфтиев, улемов. Основными памятниками практической правовой мысли рассматриваемого периода стали неоднократно упоминавшиеся выше записи кадиаскерских сакков, а также многочисленные фетвы и рисале (послания, трактаты), содержавшие разъяснение правовых принципов применительно к конкретным действиям правителей.

В исторических источниках сохранились имена многих мусульманских правоведов-практиков. Так, например, благодаря кадиаскерским записям, известны имена крымских верховных судей — Мустафы при Джанибек Герае, Ибрагима при Селим Герае I и Девлет Герае II, Абдул-Латифа б. Омара при Саадат Герае II, Фейзулы-эфенди при Сахиб Герае II. Историк Абдулгаффар Кырыми упоминает о собственной судебной деятельности в качестве шариатского судьи, не забыв отметить, что был «достаточно компетентен». Он также приоткрывает механизмы назначения на высшие судебные должности: так, хан Менгли Герай II назначил кадиаскером «выходца из военной школы» Абу-с-Самада, который являлся близким другом Хаджи-бека Ширина. Развитие правовой науки и практики в Крыму происходило не без противоречий и споров: например, есть сведения о противостоянии двух представителей противоборствующих течений в крымской юриспруденции начала XVIII в. — упомянутого кадиаскера Абу-с-Самада и муфтия Абу-с-Сууда.

Носителями имперских правовых ценностей (наряду с самими ханами) являлись, как ни парадоксально, служители ханских канцелярий, которые в преобладающем большинстве были мусульманами и, казалось, должны были бы всячески отстаивать и проводить в жизнь нормы и принципы шариата. Тем не менее во многом именно благодаря им в Крыму сохранялись основные элементы формы и содержания ханских ярлыков и прочих официальных документов в том виде, в каком они существовали в Монгольской империи и Золотой Орде.

Носителями ценностей обычного права тюрко-татарских народов выступали родоплеменные предводители и старейшины, передававшие из поколения в поколение правовые знания в своем роду. К сожалению, сведений источников о знатоках обычного права в Крыму (в отличие, например, от казахских биев, о которых имеется немало преданий и сообщений письменных источников) практически нет. Тем не менее на основании косвенных сведений источников можно утверждать, что такие знатоки имелись. Так, например, при попытке провести реформу в Крымском ханстве по ограничению роли шариата в области суда хан Мурад Герай назначил торэ-баши, т. е. в Крыму еще в конце XVII в. также имелись носители тюркских обычно-правовых ценностей. Напомним, что обычное право в Крыму никак не преследовалось османскими сюзеренами Крымского ханства — ведь и в самой Османской империи большую роль играло обычное право «орфи», органично сочетавшееся с результатами законодательной деятельности султанов («канун») и шариатом.

Благодаря усилиям крымских правоведов, формировался образ Крымского ханства как государства с высоким уровнем правопорядка и правовой культуры. Даже в записках дипломатов и путешественников из Европы, зачастую достаточно негативно настроенных по отношению к Крымскому ханству (что неудивительно, учитывая его враждебные отношения со многими европейскими странами), неоднократно встречаются упоминания о преимуществах крымского права и суда.

Путешественники отмечают четкую иерархию судебных разбирательств в зависимости от важного дела — от шариатских судов на местах до суда хана и его совета-дивана. Суд в Крыму хотя и осуществляется не юристами (в европейском понимании этого термина), а «духовными судьями», но «праведный и быстрый, не знает алчности, взяточничества, тенденциозности и скандалов». Согласно Эвлии Челеби, если какой-то кади брал взятки или судил несправедливо, сами же крымские ученые-правоведы, не обращаясь к хану с жалобой, побивали его камнями.

Целый ряд европейских путешественников подчеркивает, насколько благополучна правовая ситуация в Крыму: нет ни крупных ссор, ни тяжких преступлений, начальники и чиновники исполняют свои обязанности «скоро и с большим страхом». Вместе с тем современники отнюдь не пытаются представить крымское право чрезмерно «гуманным», вполне определенно фиксируя, что в ханстве нередко применялись смертные казни для наказания особо опасных преступников, в первую очередь — убийц. Любопытно, что и в данном случае путешественники обращали внимание на определенные нюансы наказаний в зависимости от того, судили ли преступников судьи-кади по шариату или же беи по обычному праву. Так, шариатский или ханский суд приговаривал убийцу к казни палачом или принимал решение выдать его родственникам убитого — фактически для совершения кровной мести. При вынесении приговора на основе кочевых обычаев преступника казнили на могиле убитого, но если убийство происходило в результате «дуэли», ответственности он не нес. Формально смертные приговоры должны были утверждать ханы, однако на деле нередко выходило наоборот: представители ханского совета одобряли (или не одобряли) ханские решения о предании казни того или иного деятеля. Исключения могли иметь место лишь во время боевых действий, когда ханы своей волей могли предавать смертной казни даже высших сановников и военачальников.

Соответственно, делается вывод о высоком уровне правосознания крымских татар, которые стремятся соблюдать порядок и прибегать к суду не для выгоды, а ради торжества справедливости. При этом европейцы ставят уровень правосудия в Крыму выше не только, чем в Османской империи, но иногда даже и чем в собственных государствах.

Завершая характеристику правовой культуры Крымского ханства, нельзя не сказать несколько слов о степени иностранного влияния на ее развитие, учитывая активные международные связи этого государства. Несмотря на довольно значительное число нарративных и актовых материалов, этот вопрос до сих пор не получил широкого освещения в историографии и вызывает противоречия. Так, по мнению одних исследователей, крымское право подверглось весьма значительному влиянию османской правовой традиции, другие же полагают, что оно было не столь заметным и даже не затронуло основ крымской правовой системы.

Стоит отметить, что, хотя политико-правовая идеология Османов являлась «иностранной» для Крымского ханства, не приходится говорить о ее полной чужеродности. Дело в том, что Османская империя тоже в значительной степени являлась наследницей древних тюркских государственных и правовых традиций. Именно поэтому в Турции, как и в Крыму, наряду с шариатским правом действовали законодательство монархов, а также обычное право. Вследствие этого османские султаны в целом довольно лояльно относились к правовым реалиям Крыма и не ставили задачу полной реорганизации, «османизации» правовой культуры ханства. Сами же крымские ханы ориентировались не столько на исламские, сколько на монархические (имперские) аспекты османского права. Это в значительной степени нашло отражение в трансформации законодательной и канцелярской традиции Крыма, в которой османское влияние постепенно все больше вытесняло элементы золотоордынского наследия.

«Османизация» государства и права Крымского ханства часто связывается с деятельностью ханов Саадат Герая I и Ислам Герая II — воспитанников и ставленников султанского двора. Однако, на наш взгляд, первые шаги на пути к сближению с османской традицией были сделаны вскоре после официального признания турецкого протектората Менгли Гераем. Так, уже его послание султану Баязиду II 1486 г. представляет собой образчик османской канцелярской стилистики — ханам приходилось писать своим сюзеренам в таком стиле, какой был принят при дворе последних. Постепенно этот стиль стал настолько распространен, что крымские ханы стали использовать его и во внутренней документации, и в дипломатической переписке с другими иностранными государями. Так, В. Д. Смирнов отмечает, что изысканный слог посланий Ислам Герая III в Москву совершенно очевидно свидетельствует об османском влиянии — при том, что Ислам Герай III был из тех ханов, которые старались проводить достаточно независимую от Стамбула политику! В XVII—XVIII вв. ханские ярлыки даже нередко именовались фирманами — как и аналогичные им указы османских султанов.

Не следует забывать, что главным духовным авторитетом в Крымском ханстве являлся турецкий султан — правда, лишь после 1584 г., когда хан Ислам Герай II, ставленник Стамбула, воспитанный в турецких традициях, ввел в ханстве чтение хутбы на имя османского султана. Примечательно, что даже после того, как Крымское ханство по итогам Кючук-Кайнарджийского мира (1774) получило независимость, ханы продолжали апеллировать к воле султана — как халифа, т. е. духовного главы мусульман. Правда, на самом деле это была религиозно-идеологическая фикция, которой последние крымские ханы вуалировали соотнесение своей политики со Стамбулом или даже отказывались воевать против Турции на стороне России. Подобные факты свидетельствуют, что османское влияние на развитие правовой системы Крымского ханства подкреплялось еще и духовным авторитетом султана — халифа.

Большую роль в продвижении османских правовых традиции в Крымском ханстве сыграли представители крымского духовенства — выпускники турецких учебных заведений. Естественно, добиваясь значительных постов в административной и судебной сфере или же при ханском дворе (вплоть до шейх-ул-исламов и кадиаскеров), они привносили влияние османского богословия и правоведения в крымскую правовую культуру.

Особое место в правовой и судебной системе Крымского ханства занимали представители османской правовой системы в Кафе — кади и муфтий. Именно к ним, как отмечалось выше, обратились со спором по поводу трона Гази Герай II и его брат Фатх Герай. А примерно полвека спустя, в конце 1630-х гг., хан Бахадур Герай, решив расправиться с ногайским аристократическим родом Мансур, получил на это фетву от опять же кафинского муфтия.

Наконец, еще одно направление влияния османской правовой традиции на крымскую реализовалось в форме непосредственного вмешательства турецких властей в правоотношения в Крымском ханстве. Так, например, османские султаны неоднократно издавали указы, касающиеся представителей крымской аристократии — подданных ханов из дома Гераев — правда, в ряде таких указов (фирманов) упоминалось, что они принимаются по представлению самих ханов. Также известен случай (он упомянут в хрониках крымских караимов), когда турецкий паша, посол султана в царствование неоднократно упоминавшегося хана Мурад Герая, прибыл в Крым и попытался обложить население новым ежегодным налогом. И хотя эта попытка провалилась, поскольку действиям паши воспротивились и хан, и его подданные, сам факт подобных действий султанского посла свидетельствует о том, что османы числили Крым в сфере своей юрисдикции.

В заключение еще раз подчеркнем, что вряд ли влияние османских правовых традиций на правовую культуру Крымского ханства могло бы оказаться настолько значительным, если бы они не были близки по двум направлениям. Во-первых, как уже отмечалось, между ними было немало сходств, объяснявшихся общим происхождением от древнетюркских государственности и права. Во-вторых, мощнейшим интегратором турецкой и крымскотатарской правовых систем выступал шариат, игравший первостепенную роль в обоих государствах.