Внешняя политика Крымского ханства в XVIII веке

Незадолго до своего повторного смещения Портой Девлет Герай II, реалистично оценивая состояние и перспективы крымско-османских отношений, оказался способен на странные и, казалось бы, провокационные действия: в 1712 г. он инициировал переговоры о переходе Крыма в российское подданство. Даже если признать их дипломатической игрой хана, то с повестки дня не может быть снята убедительная версия В.А. Артамонова о том, что Девлет Герай II, «видимо, пытался втянуть Россию в переговоры и вернуть русско-крымские отношения к состоянию 1681 г.», то есть до заключения Бахчисарайского мирного договора. Вопреки эпатажным выходкам и символическим демонстрациям, Девлет Герай II не был принципиальным противником России. Предвидя скорую отставку, в начале 1712 г. он послал в Санкт-Петербург своего неофициального представителя — молдаванина Александра Давыденко, поручив ему объявить о том, что «хан сам хочет быти в подданстве у его царского величества», вместе с Крымской и Буджакской ордами. Причина такого намерения якобы состояла в том, что султан часто «переменяет» крымских ханов «и туркам головы всегда рубят, чего и он боится».

Однако зондирование возможной смены сюзерена не имело для Девлета Герая II желаемых последствий: российские власти не предоставили ему никаких гарантий, а в 1713 г. он вновь был удален с престола Портой. Подобная позиция хана свидетельствует не только о его дипломатическом искусстве, но и отражает общие закономерности новой внешнеполитической стратегии Крымского ханства, вызванной его резким ослаблением с начала XVIII в. Ханы оказались способны на заключение новых политических альянсов — с шведским королем, с Запорожской Сечью, основательно пересматривая свои отношения с традиционными политическими партнерами и противниками. Как заметил В.Е. Возгрин, «ни один из Гераев, сменивших Девлета II, не помышлял более о том, чтобы вести диалог с Санкт-Петербургом на равных», а в российской столице в 1720-е гг. «Крым рассматривают уже не как постоянную угрозу, но обычное соседнее государство». С того времени еще более понижается уровень титулования российскими властями крымских ханов, которых уже давно не называли царями. Так, в 1727 г. генерал-фельдмаршал князь М.М. Голицын письменно обращался к Менгли Гераю II фактически как к равному — «Ваша Светлость», а другой генерал-фельдмаршал граф Б.К. Миних в посланиях к «светлейшему крымскому хану» Каплану Гераю I от мая 1736 г. именовал его «Ваше Высочество», но не «Величество», как было принято обращаться к монархам.

Уже в 1720-е гг. наблюдается ситуация, при которой российские и крымские власти некоторым образом объединяют усилия по контролю над пересечением новых границ своими подданными, грозившим дестабилизацией обстановки в регионе. Такое сотрудничество ярко проявилось в ходе многолетних попыток России, Крымского ханства и Османской империи по нейтрализации султана Бахты Герая, захватившего власть на Кубани. Его самостоятельность и самоуправство, дестабилизировавшее османские и российские границы, не могло не раздражать Стамбул и не пугать Бахчисарай — в условиях резкого снижения уровня лояльности Кубанской Орды. Еще в начале 1717 г., назначая в Крым нового хана Саадета Герая IV, Порта указала ему положить конец действиям Бахты Герая, на которого султану жаловался российский посланник. В то же время «шальной султан» был очень привлекательной фигурой для тех политических сил Крымского ханства, которые противодействовали столь убыточному для них процессу стабилизации границ.

В июле-августе 1717 г. Бахты Герай с Кубанской Ордой, казаками-некрасовцами, калмыками и азовскими турками-османами общей численностью около 15 тыс. человек, двигаясь по Волго-Донскому междуречью, вторгся в восточную часть Центрального Черноземья и Среднее Поволжье, на территорию Азовской и Казанской губерний. Как показала Т.В. Лавринова, это был самый тяжелый по своим последствиям «татарский набег» за всю первую четверть XVIII в., оказавший серьезное влияние на демографическую ситуацию юго-востока России. Только в Пензенском и Саранском уездах Казанской губернии ногайцы захватили в плен и убили 16 744 человека.

Из них основную массу составили помещичьи (10 120 чел.) и монастырские (899 чел.) крестьяне, а также «ясачные люди» (4 899 чел.). Оценив позже масштаб нанесенного «Кубанским погромом» ущерба, российское правительство было вынуждено освободить тяглое население пострадавших уездов от уплаты податей за 1718 г. Кроме того, руководству страны пришлось возобновить практику строительства укрепленных оборонительных линий, характерную для предшествующего столетия. В 1718—1720 гг. в степи между Доном и Волгой была возведена Царицынская линия протяженностью 60 верст, перекрывшая крупную «татарскую сакму». О набеге Бахты Герая в России помнили много лет спустя: в 1736 г. вице-канцлер граф А.И. Остерман упомянул в ноте великому везиру Силахдару Мехмеду-паше о понесенных в 1717 г. «многих» миллионах убытка, о разоренных «до основания» населенных пунктах.

Несмотря на то, что Бахты Герай являлся самозваным лидером, после «Кубанского погрома» 1717 г. российское правительство не оставило дело без вынесения ноты протеста Османской империи, требуя «надлежащей сатисфакции». Решение вопроса о возмещения нанесенного Бахты Гераем ущерба было поручено подполковнику И.М. Натали, отправленному в Стамбул в мае 1718 г. Одним из результатов его поездки стала достигнутая договоренность о создании русско-турецкой комиссии для расследования пограничных инцидентов. Она начала работать под Азовом в 1719 г. и продолжала вплоть до 1736 г., когда российская армия вновь овладела этой крепостью. В первые годы деятельность комиссии была парализована сложной обстановкой на Кубани и нежеланием ногайских мурз возвращать пленных, большая часть которых уже была продана. Известно, что 1720 г. в улусах Кубанской Орды находилось 17,5 тыс. российских пленных. Косвенное отношение к работе комиссии имели и власти Крымского ханства, состоявшие в переписке с османским комиссаром.

Что касается Бахты Герая, то впоследствии Россия предпринимала несколько попыток призвать его под свою протекцию и даже устранить его физически, а крымские ханы продолжали борьбу с ним почти до конца последующего десятилетия. Случай Бахты Герая органично вписывается в историю деятельности пограничных властей Крымского ханства, Российской и Османской империй по соблюдению нового пограничного порядка и контролю над незаконным перемещением местных сообществ через границы. Последовательно выступая в роли дестабилизатора ситуации в южном порубежье, Бахты Герай был крайне опасен для Бахчисарая, Стамбула и Санкт-Петербурга: он безнаказанно позволял себе то, что не могли себе уже открыто позволить ни крымские ханы, ни их официальные представители. А именно — совершать успешные походы либо создавать для своих подданных, недовольных новым пограничным порядком, возможность продолжать набеги. Кубанский султан был последним крупным политиком и военачальником в Крымском ханстве, которому удавалось проводить набеги без санкции государственной власти в условиях начавшегося и активизировавшегося в первой четверти XVIII в. установления на юге линейных границ.

Документальные свидетельства позволяют не согласиться с выводом В.Е. Возгрина о якобы произошедшей в Крымском ханстве в XVIII в. «социально-экономической эволюции», в результате которой «в Крыму уже были безвозвратно утрачены сложные навыки многодневных конных походов» и «абсолютное большинство крымцев свыклось с мирным трудом». За период с 1713 по 1725 г. крымскими татарами, кубанскими ногайцами и перешедшими в крымское подданство запорожцами, при участии азовских турок, было совершено более 41 набега разного масштаба на южные и юго-восточные окраины России, включая Левобережную Украину, Нижний Дон и кочевья Калмыцкого ханства. Жертвами набегов только за пять лет, с 1713 по 1718 г., стало не менее 33 414 убитых и уведенных в плен русских и украинцев, при этом общая стоимость уничтоженного имущества составила более 1 млн рублей, то есть около 15—20% годового бюджета страны того времени. Тот факт, что организатором многих из этих нападений являлся временно неподконтрольный Бахчисараю Бахты Герай, принципиально не меняет сути дела, поскольку этот мятежный султан выступал с территории Крымского ханства и в сотрудничестве с некоторыми представителями его элиты.

Набеги крымцев и ногайцев продолжались и в последующие десятилетия, более того, их география в это время расширилась и частично сместилась, распространившись на подконтрольные России земли Северного Кавказа. Поначалу российские власти пытались бороться со старой угрозой традиционными методами. В 1731—1736 гг. для обороны междуречья Днепра и Северского Донца была построена Украинская линия протяженностью 268 верст, усиленная пятнадцатью земляными крепостями. Ее охрану осуществляли конные (драгунские) и пехотные полки специально для этого сформированного Укрaинского ландмилицейского корпуса, поселенные при крепостях слободами.

Начало 1730-х гг. характеризуется нарастанием напряженности в отношениях Крымского ханства и России. Не последнюю роль в этом сыграл занявший в третий раз ханский престол Каплан Герай I, проявлявший чрезвычайную военно-политическую активность в Кабарде, на сюзеренитет над которой, помимо него, претендовала и Российская империя. В Санкт-Петербурге очень чутко и болезненно реагировали на любые действия хана на Кавказе, способные нарушить status quo, сложившийся в регионе со времени подписания в 1724 г. Константинопольского договора между Российской и Османской империями. После карательного похода в Кабарду 7-тысячного крымского войска в 1731 г. кабардинский вопрос на ближайшие пять лет стал одним из главных камней преткновения в русско-турецких отношениях. Своего апогея напряженность достигла в 1733 г., когда 20-тысячное крымское войско под командованием калги Фетиха Герая, направлявшееся по приказу султана Махмуда I к театру войны в Грузии, нарушило границы России на Северном Кавказе. Тогда между крымскими и российскими войсками произошли боестолкновения, что вызвало дипломатический резонанс.

В том же году власти Российской империи, реагируя на обострение ситуации вокруг Кабарды, начали обсуждать планы военных действий против Османской империи, в которых нашлось место и Крыму. Своеобразным ответом России на деятельность крымского хана на Северном Кавказе стало принятие в подданство в 1734 г. запорожских казаков, находившихся с 1711 г. под властью Гераев, что не могло не вызвать территориальных споров и не дестабилизировать обстановку на северо-западных рубежах Крымского ханства.

Спусковым механизмом войны стал поход крымского войска во главе с Капланом Гераем I в Закавказье 1735 г. через нейтральную Кабарду и принадлежавший Ирану Дагестан. Реагируя на это, Кабинет министров императрицы Анны Иоанновны запланировал вторжение в Крым.

Боевые действия на Крымском полуострове играли для Российской империи важную, хотя и не главную роль в войне 1735—1739 гг. Если в 1735 г., накануне ее начала, поход на Крым планировался как локальная диверсия, то по мере разрастания масштабов конфликта первоначальные планы были серьезно пересмотрены и скорректированы. С 1736 г. одной из основополагающих целей правительства Анны Иоанновны в войне стало покорение Крымского ханства и приведение крымского хана в вассальную зависимость от России, а в случае невозможности этого — разорение полуострова. Автором этой стратегии войны против Крыма стал главнокомандующий российской армии генерал-фельдмаршал граф Б.К. Миних.

В ходе войны российская армия трижды совершала походы на Крымский полуостров и еще чаще — в периферийные владения Гераев в Нижнем Приднепровье, Прикубанье и Буджаке. В результате этого геополитическое положение ханства существенно изменилось — из субъекта агрессии оно постепенно начало превращаться в ее объект. Тем не менее Крым пытался наносить противнику ответные удары на его территории. В октябре 1736 и феврале 1737 г. новый хан Фетих Герай II совершил два крупных, но не особо успешных набега в район Укрaинской линии и на юг Малороссии, в последнем из которых приняло участие около 40 тыс. крымцев и буджакцев. В июле 1737 г. Кубанская Орда разорила семь донских казачьих станиц.

Население Крыма восприняло российские вторжения как военную и гуманитарную катастрофу, что нашло отражение в трудах крымскотатарских историографов Сейида Мухаммеда Ризы и Абдулгаффара Кырыми, современников событий. Четырехлетняя война обернулась подлинной трагедией и тяжелым испытанием для крымскотатарского народа и заложила прочный фундамент последующих побед российской армии в Крыму. Именно в ходе нее отчетливо проявилась военная слабость Крымского ханства, ставшая одной из основных причин его последующего крушения.

Итоги войны были подведены заключенным в сентябре 1739 г. Белградским мирным договором. В соответствии с его 5-м артикулом, османским подданным, в том числе крымским и прочим татарам, запрещалось нарушать границу России и осуществлять набеги на ее территорию, включая Малороссию и донские городки. Нарушителям пограничного порядка грозило беспощадное наказание, исходя из «тягости вин», а похищенное ими имущество следовало разыскивать и возвращать хозяевам. Если же «между подданными обеих стран возбудится спор и ссора», то, согласно букве 10-го артикула, их должны расследовать пограничные губернаторы и коменданты. 11-й артикул договора гласил, что назначенные Портой комиссары для определения новой границы между империями и подписания пограничного соглашения «подчинены быть имеют крымскому хану».

10-й артикул стал логическим развитием аналогичных положений Константинопольского договора 1700 г., приспособленным, однако, уже к совершенно иным историческим условиям. Ослабленное войной и испытавшее несколько разрушительных вторжений Крымское ханство было заинтересовано в стабилизации положения на границе с Россией не меньше, чем Османская и Российская империи. Это обстоятельство способствовало развитию пограничной дипломатии в Азово-Черноморском регионе, что выразилось, в частности, в более эффективной, чем в 1719—1736 гг., деятельности совместных пограничных комиссий (например, крымско-запорожской), а также в долговечности самого Белградского мира, просуществовавшего почти 30 лет. Правда, на Северном Кавказе крымские ханы по-прежнему пытались дестабилизировать обстановку, в том числе в нарушение 6-го артикула Белградского договора о нейтральном статусе Кабарды.

Кроме того, по условиям 7-го артикула Белградского договора, в Крымском ханстве и Российской империи начался процесс освобождения пленных на безвозмездной основе. Однако по свидетельству побывавшего в Крыму и на Кубани в конце 1741 — начале 1742 г. донского казака Василия Пушкарева, там оставалось немало россиян, утаиваемых по распоряжению крымского хана и кубанского сераскера. Настоящим прорывом в крымско-русских отношениях стало учреждение в сентябре 1763 г. постоянного российского консульства в Бахчисарае. Хотя хан Селим Герай II ходатайствовал об этом перед российскими властями еще в 1744 г., организация консульства затянулась на 19 лет. Первым российским консулом, аккредитованным при бахчисарайском дворе, стал премьер-майор А.Л. Никифоров. По мнению Р.Ю. Почекаева, положительное отношение крымских властей к настойчивой инициативе России по учреждению в Бахчисарае постоянного дипломатического представительства «отражало существенные изменения в их представлениях о своем государстве, его политических и правовых традициях». Очевидно, стремление Гераев наладить более тесные отношения с Россией было связано не только с их желанием преодолеть зависимость от Османской империи в своей внешней политике, о чем пишет Р.Ю. Почекаев, но и со стремлением восстановить равноправные дипломатические отношения с северным соседом.

В середине XVIII в. ногайские орды по-прежнему оставались серьезной проблемой для крымских ханов, в том числе и в контексте их взаимоотношений с Россией. Участились случаи обращения ногайцев к России с просьбами о покровительстве, предусматривающими их перекочевку из Крымского ханства и смену подданства. Это случилось и в 1758 г., в ходе восстания Едисанской и Буджакской орд против крымского хана Халима Герая и его ближайшего окружения. Для едисанцев это было повторное обращение такого рода: несколькими годами ранее они уже отправляли в Санкт-Петербург посольство с просьбой о принятии в подданство, но в этот раз их поддержали буджакцы. Российское правительство, разделяя тревоги Крыма и Порты, отказало ногайцам. Более того, на пограничные форпосты из Санкт-Петербурга последовал приказ их «не токмо в здешнюю сторону не пропускать, но и силою от границ здешних отбивать». Бывший калга-султан Хаджи Герай, скрывавшийся за пределами ханства от своего дяди хана Крым Герая, в 1759 г. тоже выразил желание сменить подданство и переселиться в Россию и поддержал обращение едисанских и буджакских мурз.

Изучив ситуацию, российская Коллегия иностранных дел отклонила просьбу Хаджи Герая, поручив одному из своих членов В.М. Бакунину внушить ему, «что они не токмо со всем ногайским народом, но и одни при нынешних обстоятельствах в подданство и на время в здешние границы приняты быть не могут». При этом, однако, для Хаджи Герая предусматривалась возможность пробраться со своими сторонниками на Кубань через земли донских казаков «ниже Черкасска». Руководителям Войска Донского генерал-майору Д.Е. Ефремову и атаману С.Д. Ефремову из Коллегии иностранных дел были направлены соответствующие указы, суть которых сводилась к тому, что ногайцам не следует препятствовать в переходе на Кубань. Планы бывшего калги одинаково встревожили и Санкт-Петербург, и Бахчисарай.

Для рассматриваемого периода характерны разные, хотя и взаимосвязанные тенденции в отношениях крымских ханов с ногайцами. Гераи продолжали искать выходы из непростой для ханства внутри- и внешнеполитической ситуации, реагируя на ее изменения, несколько модернизируя структуру государственного управления. Ханской власти также нужно было искать новые формы нейтрализации ногайцев в их продолжающихся попытках проникать в российские пределы. Одной из таких форм взаимодействия сторон стало более-менее регулярное привлечение ногайцев к пограничной службе начиная с правления хана Арслана Герая (1748—1755 гг.). Хан Крым Герай неоднократно инициировал слухи о скором начале войны между Османской и Российской империями, что давало ногайцам повод надеяться на возобновление набегов и поначалу обеспечивало ему популярность в ханстве. В 1759 г. Крым Герай даже намеревался переехать из Каушан не в Крым, а на Кубань, чтобы обезопасить себя в случае начала войны. В российской Коллегии иностранных дел резонно опасались последствий этого переезда, отметив уникальность ситуации, поскольку давно не было примера, «дабы ханы крымские на Кубань ездили», и опасались последствий его прибытия туда. Но вскоре ногайцы разных орд стали выражать недовольство усилением государственной регламентации их жизни со стороны Крыма Герая. В 1760-е гг. ханы все более жестко наказывали ногайцев за нападения на сопредельные территории, заодно усиливая налоговое и иное давление на них.

С середины столетия различные ногайские группы все чаще стремились не столько совершать набеги на территорию России, сколько перейти в ее подданство или, нарушив российские границы, попытаться бежать на Кубань (в последнем случае речь идет о ногайцах Причерноморья). Названные тенденции усилились в годы первого правления хана Селима Герая III (1765—1767). Например, в 1766 г. едисанцы пытались склонить едичкульцев к совместной перекочевке на Кубань, а оттуда — в Россию. На этом фоне невольно крепли ногайско-российские связи, впрочем, пока далекие от заключения альянсов. Напротив, Россия ужесточила пограничный контроль именно в связи с попытками ногайцев попасть на Кубань, а не из-за угрозы их нападения.

Характерная для крымско-российских отношений 50-х — начала 70-х гг. XVIII в. открытая поддержка Санкт-Петербургом сепаратизма ногайцев стала важным фактором в последовательном ослаблении Крымского ханства. В то же время Россия опасалась бегства на Кубань части подвластных ей ногайцев и калмыков, а также усиления крымско-калмыцких связей. Так, в 1740-е гг. на Кубани нашли приют бежавшие из России группы томутов и ногайцев. Особенно тревожны были известия 1747 г. о намерении калмыцкого хана Дондук-Даши и его зайсангов «чрез Кубань уйти в Крым» в случае начала новой русско-турецкой войны. Великий везир Османской империи Тирьяки Хаджи Мехмед-паша был вынужден в том же году убеждать канцлера графа А.П. Бестужева-Рюмина в мирных намерениях хана Селима Герая II и просить не принимать его подданных, ищущих убежище в России. Интересы Османской и Российской империй вновь совпали на данном направлении.

По замечанию А.В. Мальгина, именно четырем ногайским ордам Причерноморья принадлежала главная роль в отторжении Крымского ханства от Османской империи. Но не стоит забывать о положении и влиянии среди них еще одной орды — Кубанской, а также о планах Российской империи именно с ее помощью создать независимое от Крыма Кубанское ханство во главе с одним из Гераев.

Сегодня все большее признание ученых находит мнение о том, что Россия первоначально не планировала присоединять Крымское ханство и в 1771—1782 гг. реализовывала в отношении него иной сценарий, нежели тот, что привел к ликвидации крымскотатарской государственности в 1783 г. При этом не подлежит сомнению, что очередное ослабление Крыма было связано как с внутренними, так и с внешними факторами: прежде всего с расколом внутри крымскотатарских и ногайских элит ханства, а также с событиями Русско-турецкой войны 1768—1774 гг.

15 марта 1770 г. Совет при высочайшем дворе Екатерины II определил стратегические цели «крымской политики» на время войны: отторжение Крыма от Османской империи, превращение его в независимое государство, которое должно предоставить «некоторые свои крепости» для размещения российских гарнизонов, передать России одну морскую гавань для обеспечения прохода ее кораблей из Азовского в Черное море и защиты крымского побережья от Османов. Высказанное частью российского генералитета предложение о присоединении Крыма к России было отвергнуто — предполагалось, что это вызовет осложнения в отношениях с европейскими державами и потребует огромных усилий для удержания крымских татар в подчинении.

Военно-политическая ситуация в Северном Причерноморье 1770—1771 гг. благоприятствовала достижению указанных целей. Поражение османских и крымских войск в ходе Ларго-Кагульской операции в июле 1770 г. позволило двум русским армиям овладеть инициативой на всем театре военных действий и создать угрозу вторжения на Крымский полуостров. Другим важным успехом России стало заключение союза с Едисанской и Буджакской ногайскими ордами в сентябре 1770 г. Это способствовало не только ослаблению вооруженных сил Крыма, утративших значительную часть ногайской конницы, но и усилению агитации среди подданных Гераев за отложение от Османской империи. Более того, появилась возможность сформировать у ногайцев отдельную администрацию, находящуюся под протекторатом России и при этом использующую политические традиции Крымского ханства для своей легитимации.

Летом 1770 г., когда крымское войско во главе с ханом Капланом Гераем II находилось в составе османской армии в Молдавии, обороной Крыма руководил калга Ислям Герай, который провел мобилизацию мужского крымскотатарского населения полуострова. После разгрома на р. Ларге Каплану Гераю II удалось усыпить бдительность командующего Второй армией генерал-аншефа графа П.И. Панина, вступив с ним в переговоры о заключении союза, а затем собрать в Очакове свои разрозненные отряды и в сентябре уйти в Крым. Появление хана в Бахчисарае ослабило влияние части крымской знати, настроенной на альянс с Россией по примеру едисанцев и буджакцев. Каплан Герай II даже смог склонить на свою сторону братьев Джан-Мамбет-бея — предводителя союзных России ногайских орд.

Российское правительство нейтрализовало временные успехи Каплана Герая II усилением агитации среди ногайцев и подкупом их мурз. В конце осени 1770 г. едичкульцы и джембуйлуковцы попытались переправиться через запертый османскими кораблями Керченский пролив на Кубань, а вскоре Порта сместила с престола хана. Бахчисарай утратил контроль над основной массой ногайцев, а его влияние отныне почти не выходило за пределы Крымского полуострова. 18 января 1771 г. Екатерина II приказала переселить всех союзных России ногайцев из Перекопской степи на Правобережную Кубань, полагая, что они заменят ушедших в Джунгарию калмыков, после чего брожение среди ногайцев усилилось, тем более что новый крымский хан Селим Герай III затягивал приезд в Крым.

Ситуация еще больше накалилась, когда в январе 1771 г. в Бахчисарай прибыл российский агент Константин Мавроени с предложением о союзе. Калга приказал казнить посланца, но помиловал его по просьбе бывшего сераскера Едисанской Орды Шахина Герая и кадиаскера ханства. С этого момента в Санкт-Петербурге знали о Шахине Герае как о наиболее дружественно настроенном к России крымском султане. Воспользовавшись слабостью ханской власти, Шахин Герай наладил постоянную связь с ногайцами. 8 апреля 1771 г. они заявили о своем желании избрать его своим ханом. Екатерина II сначала согласилась, но в мае того же года изменила решение, полагая, что создание зависимого от России ногайского государства чревато большими осложнениями. Императрица стремилась не расчленять Крымское ханство, а добиваться его независимости от Османской империи.

Селим Герай III прибыл в Крым накануне российского наступления, не успев организовать оборону. Это позволило Второй армии, возглавляемой уже генерал-аншефом князем В.М. Долгоруковым, быстро и с минимальными потерями овладеть ключевыми пунктами полуострова и оккупировать его. В течение всего одного месяца, с 12 июня по 11 июля, были взяты Арабат, Балаклава, Бахчисарай, Гезлев, Еникале, Кафа, Керчь, Перекоп, Судак, а также Тамань на одноименном полуострове. Исход кампании был предрешен еще 29 июня, когда под Кафой подверглось разгрому 25-тысячное крымско-османское войско. Побежденный хан пытался бежать из Балаклавы морем, но, не найдя там судна, вернулся в Бахчисарай, откуда 12 июля письменно сообщил князю В.М. Долгорукову, что «отдается в высочайшую протекцию Ея Императорского Величества». До получения «высочайшей резолюции» генерал не осмелился оставить Селима Герая III на престоле, и вся власть в ханстве сосредоточилась «в руках выбранных первейших Ширинов». Как ни странно, Совет при высочайшем дворе согласился на сохранение хана у власти «по просьбе и уверению о нем крымцев о его искренности».

Но он, не дождавшись ответа и опасаясь пленения, все-таки бежал из Крыма на корабле, что дало повод активизироваться его пророссийски настроенным противникам.

25 июля 1771 г. собравшиеся в Карасубазаре 110 представителей крымской знати подписали предварительное соглашение об отделении ханства от Османской империи, о дружбе и союзе с Россией, об отрешении Селима Герая III и избрании нового хана, согласно древним обычаям. На опустевший престол депутация «главных чинов» ханства пригласила бывшего ор-бея Сахиба Герая. Во многом он импонировал крымской элите тем, что, в отличие от большинства прежде правивших Гераев, воспитывался на Кубани, никогда не был в Стамбуле и не состоял на османской службе. Сахиб Герай был единогласно избран ханом, его младший брат Шахин Герай стал калгой, а их племянник Бахадыр Герай — нурадином. По совету князя В.М. Долгорукова новый хан поспешил отправить русской императрице «просительное и присяжное письмо» с заверениями в вечной дружбе с Россией. Екатерина II признала выбор крымцев, демонстрируя свою решимость «доставить им совершенную во всем независимость». Она позволила Сахибу Гераю II и его правительству «действительно вступить в правление Крымскаго полуострова со всеми прежними обыкновениями», однако лишь после подписания «акта своего отрицания пред своим народом от Порты, с обязательством никогда оной не подчиняться» и навсегда пребывать «в дружбе и союзе» с Россией. Для укрепления двусторонних связей в октябре при ханском дворе был аккредитован российский резидент П.П. Веселицкий, миссия которого не принесла особых успехов.

Русско-крымские переговоры о подписании окончательного договора продолжились в следующем, 1772 г. Новые надежды Екатерина II возлагала на миссию генерал-поручика Е.А. Щербинина, прибывшую в Бахчисарай в июле. Последовавшие затем многомесячные переговоры генерала с Сахибом Гераем II и его советниками неоднократно грозили провалом и новым обострением обстановки. Так, крымские переговорщики сразу опротестовали предложенную Е.А. Щербининым формулировку о том, что хан в целях защиты независимости ханства просит императрицу принять под свою власть османские крепости Керчь и Еникале, никогда ему не принадлежавшие. 1 ноября 1772 г. в Карасубазаре был заключен союзный договор между Крымским ханством и Российской империей. С крымской стороны его подписал хан Сахиб Герай II «купно с уполномоченными от крымского и ногайского обществ», с российской — Е.А. Щербинин.

29 января 1773 г. Екатерина II ратифицировала договор, по условиям которого между Российской империей и «Татарской вольной областью» провозглашались союз, дружба и доверенность «без притеснения вер, законов и вольности». Теперь ни Россия, ни Османская империя, ни «прочие посторонние» не имели права вмешиваться во внутренние дела Крыма и в процесс избрания крымских ханов по общему согласию всей области. Все подвластные крымскому хану до войны «народы» (татары, ногайцы, черкесы, «таманцы» и некрасовцы) по-прежнему оставались в его власти, за исключением Большой и Малой Кабарды, которые впервые объявлялись состоящими в российском подданстве. Оговаривалось, что крымские войска, с одной стороны, не обязаны принимать участие в войне на стороне России, а с другой — не имеют права помогать никому против нее.

Было предусмотрено, что российские войска могут занимать «укрепленные места» полуострова, не отягощая крымских жителей, до окончания войны, но после заключения мира с Портой должны быть выведены из Крыма. За Россией навсегда оставались Керчь и Еникале, а крымцы могли содержать поблизости особую пристань с перевозом на Таманский полуостров, а также пользоваться правом свободного рыболовства в Керченском проливе. Российские пленные и «невольники» возвращались на родину без выкупа, а в Крыму оставались только те из них, кто принял ислам, добровольность перехода в который устанавливалась бы с помощью российского резидента в Бахчисарае. Декларировалась свободная торговля подданных обоих государств.

Карасубазарский договор нередко рассматривается в историографии как промежуточный документ, якобы подготовивший включение Крымского ханства в состав Российской империи. Однако, как справедливо заметил А.В. Мальгин, нет оснований считать, что договор «сам по себе предопределил будущую незавидную судьбу Крымского ханства». Несмотря на то, что под грузом внутренних проблем в условиях весьма сложного международного положения независимость ханства казалась неосуществимым проектом, трактат 1772 г. сам по себе знаменовал открытие определенного «окна возможностей» для этого государства. Но в сложившейся ситуации это был неравноправный договор между побежденным и победившим государствами, который можно определить как колониальный, сходный с соглашениями, заключавшимися тогда европейскими державами со странами Востока.

Об этом свидетельствуют следующие обстоятельства: наличие в Бахчисарае российского резидента при отсутствии аналогичного крымского представителя в Петербурге; расположение, хотя и временное, российских войск в Крыму — без регламентации их действий в отношении местного населения; декларация осуществления свободной торговли на территории ханства, не предусматривавшая применения его властями таких же протекционистских мер и таможенного регулирования, какие действовали на территории России. Наконец, управление ногайскими ордами должно было осуществляться на основании не только их крымского подданства и условий договора, но и их предыдущих соглашений с Россией, которые, с ее точки зрения, можно было интерпретировать весьма вольно. Тем не менее Крымское ханство впервые за три столетия обрело государственный суверенитет, освободившись от политических пут, связывавших ее с Портой гораздо более тяжелыми и обременительными обязательствами, чем те, которые отныне возлагала на него Российская империя.

Подводя итоги, следует сказать, что в XVIII в. Крымское ханство активно боролось с новыми для себя историческими вызовами, угрожавшими изменить его судьбу. Они были связаны не только с активизацией южной политики России и с кризисом набеговой системы, но и с более глобальными процессами международного масштаба. В этой борьбе Гераи оказались способны на новые политические альянсы, частично — на реформы, направленные на укрепление государства, в частности на выработку нового опыта управления ногайскими ордами. Продолжая рассуждения А.А. Новосельского о причинах «живучести» Крымского ханства, хочется заметить, что в описываемое время они были связаны уже не с выгодной для него международной обстановкой, а, наоборот, с попытками Гераев оперативно и гибко реагировать на ее ухудшение, пытаясь минимизировать возможные потери и даже упредить их.

При этом динамика крымско-российских отношений чаще всего оказывалась не в пользу Бахчисарая, ведь уже в начале столетия Крымское ханство перестало быть для России равноправным партнером. Вместе с тем нельзя утверждать, что Россия последовательно проводила курс, направленный на завоевание Крыма и на ликвидацию крымскотатарской государственности. На этом фоне бездоказательны утверждения о предопределенности судьбы Крымского ханства и неизбежности его поглощения Российской империей в XVIII веке. Карасубазарский договор 1772 г. открывал некоторые новые возможности на пути очередного приспособления Крымского ханства к историческим условиям и его реформирования — незамеченные или отвергнутые значительной частью его татарского и ногайского населения.