«Видимо, пришло время написать о моей супруге Шамсенур»

«До сих пор скучаю по годам, проведенным в Сарманово, когда я только начинал свой жизненный путь. Это были одиннадцать лет моей жизни, в которых было и голодное существование, и начало семейной жизни... Скучаю, несмотря на все невзгоды, которые пришлось пережить за эти одиннадцать лет. Несмотря на постоянное недоедание и голод, невозможность приобрести одежду, необходимость больному ютиться в тесной комнатушке», — так вспоминал свою жизнь в Сарманово в 1927—1936 годах учитель Габсалям Иштиряков. Сын муллы из Анаково, шакирд медресе, переживший Вилочное восстание и голод, воспитанник трудовой школы в Челнах, начал в Сарманово свою самостоятельную жизнь. Мемуары написаны на татарском языке, перевод на русский выполнен Ильгизаром Ахмедовым.

«В сентябре 1927 года КОНО распределило меня на работу в школу деревни Старое Каширово. Среди передовых учителей этой школы был наш родственник Хабибуллин Ибрагим. Он был мужем Муниры — дочери младшей сестры моего отца. Ибрагим был родом из деревни Каширбаш, расположенной всего в двух километрах от Старого Каширово. Ибрагима жизни отправляли на отдых и лечение в санаторий в Крыму. Я начал обучать детей во втором классе, а Мунира апа обучала учеников первого-третьего классов. В середине октября Ибрагим жизни уже вернулся из Крыма и тоже приступил к работе.

Вскоре меня перевели в деревню Сарманово во вновь открывшуюся семилетнюю школу учителем начальных классов. Эта школа располагалась в новом, только что выстроенном деревянном помещении. Это была первая в Челнинском кантоне типовая школа семилетка. Школа располагалась в одноэтажном здании и состояла из четырех учебных классов, три из которых были большими, а одно поменьше. Была отдельная комната — учительская и две маленькие комнатки для проживания учителей.

В первый год я проживал в доме Фаяза абый (старший брат автора мемуаров, — прим. Л.Г.). Они жили тогда в отдельном доме втроем: Фаяз абый, его жена Нуржихан и маленький сын по имени Шат. Фаяз абый работал кем-то в волисполкоме, а его жена была домохозяйкой.

Еще во время учебы в Челнах, а это было в мае 1924 года, я стал членом комсомола. В те годы комсомол пользовался очень большим авторитетом, немногим уступавшим авторитету партии, а его члены привлекались к общественной работе наряду с партийными. Мы были членами ОДН (Общество «Долой неграмотность»), МОПР (Международная организация помощи борцам революции), ОСОАВИАХИМ (Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству). А мне приходилось выполнять обязанности секретарей профсоюзного, волостного и районных комитетов. Это была общественная работа, которая не оплачивалась.

За работу учителя мне выплачивали заработную плату около 35—45 рублей. Моя первая зарплата состояла из 37 рублей, из которых 20 рублей я потратил на пошив нового пальто. Этим приобретением я очень гордился.

Еще мальчиком я остался сиротой, испытал немало унижений и, видимо, по этой причине был по характеру скромным и бездеятельным (жебегэн). Вспоминаются события лета 1928 года. В Сарманово я подружился с моим сверстником Мубараком Гадельшиным. Это был красивый парень, который мог красиво плясать и танцевать, смелый. Девушки на него сразу обращали внимание.

К этому времени жизнь людей значительно улучшилась, начали проводиться празднования сабантуй и жиены. В Сарманово перед уборочной страдой по обыкновению проводился жиен с названием «Уксын» (...).

Первым директором Сармановской семилетней школы был Гилязев Махуб абый. Он был ровесником моего старшего брата Фаяза и даже учился с ним в одном медресе. Уже после революции он обучался на учительских курсах и стал убежденным Советским учителем. Махуб абый умел играть на скрипке, наставлял нас, начинающих учителей, делился своим опытом, а по выходным приглашал к себе в гости. Его жена по имени Кашифа была очень приветливой, открытой женщиной.

В начале 1928 года в нашу школу прибыл на должность заведующего Габдулла Сейфуллин. В то время школьных руководителей не называли директорами, а были заведующие школой. Габдулла Сейфуллин был намного старше нас, родом из расположенной на берегу реки Мензели всего в 4 километрах от Сарманово деревни Муртыштамак, был коммунистом, общественником и очень подвижным, деятельным человеком. В школе он преподавал предмет «Обществоведение».

Вскоре Фаяза абый перевели из Сарманово в другое место работы, и я поселился вместе с Габдулла абый в небольшой комнатке в здании школы. В то время я исполнял обязанности школьного секретаря на общественных началах, то есть на безвозмездной основе, без оплаты. Видимо, именно поэтому Сайфи абый и принял меня к себе.

В нашей школе были учителями следующие люди. Мазхар Таишев родом из селения Нуркеево, который окончил Елабужское педагогическое училище. Были еще Фарди Назаргалин и Мадина Абдуллина. Фарди преподавал математику и физику, а Мадина русский язык.

Тогда же в нашу школу привезли рояль. Этот рояль был знаком мне, потому что его привезли из нашей школы-коммуны в Челнах. Еще в Челнах я научился играть на нем три-четыре мелодии. Одна из которых была русская «Барыня», другая татарская «Шыртата», а третья татаро-башкирская протяжная мелодия «Дим буе».

Во время обучения в Челнинской школе у нас был ученик Мубарак Хайруллин, который очень хорошо исполнял на рояле и гармошке-тальянке протяжные татарские мелодии или быстрые плясовые. В летние месяцы его приглашали в свою труппу казанские артисты, и он все лето гастролировал вместе с ними, возвращался только к началу занятий.

После окончания учебы, когда мы уже начали работать, Мубарак женился на моей однокласснице по имени Мархаб. Тогда, зимой 1927 года, вышли замуж сразу две мои одноклассницы. Одна из них Гульсум Агишева была родом из деревни Биклянь, что неподалеку от Челнов — вышла замуж за руководителя школы Хисаметдинова. Другая, Асма Хуснуллина, кажется, она была из селения Тлянче-Тамак, которая вышла замуж за учителя Имама Хайдарова. На их свадьбу мы, ученики выпускного класса, тоже были приглашены. Тайком нас тогда угостили по «сто грамм». А свадебный вечер с песнями и танцами был для нас, нищих учеников, настоящим праздником и запомнился на всю жизнь.

О машинистке Шамсенур — супруге Габсаляма Иштирякова

Видимо, пришло время написать о моей супруге Шамсенур Хузиахметовне. Она родилась и выросла в небольшой деревушке с названием Яхшы Чишма в составе Крындинского сельсовета Агрызского района ТАССР. Ее родители Хужиахмет и Махинур проживали также в городе Кизел Пермского края, где отец работал на угольной шахте. Их старший сын Миннехан агай обзавелся семьей еще в годы Октябрьской революции, выучился русскому языку, вступил в члены ВКП(б), выучился в ТКУ и работал в разных районных комитетах.

В 1928 году Хужиахмет бабай умирает, а его жена Махинур совсем ослепла, последние годы жизни она провела в деревне Яхшы Чишма в доме своего младшего брата Гали. А Шамсенур стала комсомолкой, поехала учиться в Казань, где училась в РТЯ (видимо, на курсах, созданных при Комиссии по реализации татарского языка, — прим. Л.Г.). Там она научилась работать на печатной машинке.

В 1930 году Сарманово превратилось из волостного центра в районный центр. В состав района вошли Старокаширская, Карамалинская, Нуркеевская, Языковская и Сармановская волости. В том году меня направили на работу в начальную школу деревни Старое Альметьево, где я проработал всего один год.

В это время стали организовывать РОНО, и меня направили в Казань на месячные курсы инструкторов-методистов для работы в РОНО. В том году, а это был конец 1931 года, в Сармановский райисполком была направлена машинисткой Шамсенур Хужиахметова. В 1933 году ее перевели в райком. В здании Сармановского райкома занимала небольшую комнатку редакция районной газеты «Комбайн», в которой я исполнял обязанности ответственного секретаря (в газете Г. Иштиряков работал в 1932—1936 гг., — прим. Л.Г.).

Мне в это время было уже 26 лет, что по тогдашним меркам означало «стареющий жених». Шамсенур была в возрасте 21 года, что уже тоже было почти критическим возрастом для девушек. Мы работали в одном здании, по работе часто пересекались.

К тому же инструктор РОНО, мой земляк Т. Ахтямов, все подталкивал меня к женитьбе на Шамсенур: «Давай, женись поскорее, а не то я свою Мастуру брошу и на Шамсенур женюсь». А с другой стороны, техничка райкома ВКП(б) Клавдия апа подталкивала Шамсенур к сближению со мной. И вот осенью 1932 года, в то время, когда снег еще не выпал, мы оказались рядом на концерте казанских артистов. Я передал Шамсенур записку с одним только словом: «Познакомимся?». Она не отвергла мое предложение. В феврале 1933 года мы поженились с Шамсенур. Тогда она проживала на квартире у одной стариковской семьи в самом начале Большой улицы деревни Сарманово.

Сразу после женитьбы с Шамсенур мы перебрались жить в небольшой кирпичный дом, расположенный неподалеку от места, где она проживала, на квартиру к одной семейной паре. Хозяевами квартиры была бездетные муж и жена, которые жили бедно, однако люди они были веселые и словоохотливые. Нам с Шамсенур предстояло организовать свадьбу, но опыта в таком деле не было ни у меня, ни у нее. Моих родителей к этому времени уже не было в живых, а родственники были далеко, точно такое же положение было и у Шамсенур, полагаться на помощь от ее слепой мамы или старшего брата не приходилось, нам было даже не к кому обратиться за советом. Денег, которые мы оба получали за свою работу, хватало только на то, чтобы поесть и одеться. Материальной помощи ожидать было не откуда.

В 1933—1935 годах нас очень мучил квартирный вопрос. За это время мы поменяли жилье не менее семи раз, и все так же продолжили жить у людей. И только в конце 1935 года нам удалось поселиться в маленькой квартирке казенного дома. Это был небольшой дом из саманного кирпича на четыре квартиры, выстроенный для работников райкома и райсовета.

26 ноября 1933 года у нас родилась девочка, которую мы назвали именем Аида. Из больницы я привез Шамсенур в Аидой домой на лошади, взятой в исполкоме. Имя для дочери выбирала моя супруга. У Шамсенур была подруга, которую мобилизовали из какого-то города. Она была дочерью заводского кузнеца по имени Хаматдин и имела дочь по имени Аида. Это имя очень понравилось Шамсенур, а я был не против. Когда Аиде исполнилось два года, у нас родился еще один ребенок. Это был мальчик, что для меня было еще большой радостью, мы дали ему имя Марат.

Летом 1934 года, с мая по октябрь, я находился в рядах Красной армии под Казанью, а жена в это время проживала в Мензелинске у моего старшего брата Фаяза. После возвращения со службы, а это случилось в октябре месяце, я привез свою семью в Сарманово.

В Сарманово мы прожили до конца лета 1936 года, я работал в редакции районной газеты «Комбайн», а Шамсенур продолжала работать машинисткой в райкоме.

О туберкулезе и работе в Каташ-Каране

В ноябре 1935 года, когда родился наш сын Марат, мы все еще проживали в казенной квартире. Квартира эта была маленькая, состоящая из одной холодной комнаты, которую мы никак не могли обогреть. Видимо, такое положение сказалось на моем здоровье, весной 1936 года я заболел туберкулезом.

Врачи советовали мне пройти лечение в санатории с кумысотерапией и дали справку о необходимости такого лечения. Я попробовал обратиться с этой справкой в райком и райсовет, но там мне помочь не смогли, только посоветовали обратиться в обком. В райкоме мне выдали письмо в обком для обращения за помощью, в то же время запретили работать в редакции и типографии.

Работа для меня нашлась в семилетней школе деревни Каташ-Каран, расположенной в пяти километрах от села Сарманово.

С письмом от райкома я поехал в Казанский обком, где предъявил письмо и справку от врачей. Они направили меня в обком профсоюзов, вручив обращение от имени обкома с просьбой о предоставлении путевки в санаторий. В Обкоме профсоюзов мне выдали путевку в кумысный санаторий Ютазы.

После переезда в деревню Каташ-Каран, это было уже в конце лета, я поехал в санаторий, где прошел курс лечения. Мое состояние заметно улучшилось. РОЭ упало с 32 единиц до 18, и я смог приступить к занятиям в школе.

Директор школы Галиев был молод и хорошо мне знаком, он был из числа моих учеников в Сармановской ШКМ (школе крестьянской молодежи). Первый год в Каташ-Каране мы жили в маленьком и очень бедном доме. Весной 1937 года из него мы перебрались в дом Марданшы бабая, расположенный совсем рядом со школой. Это был дом под соломенной крышей с чуланом, в который протекала дождевая вода. У Марданши бабая мы прожили почти до зимы, а потом поселились в двухэтажном доме богатого бая, предоставленном в распоряжение нашей школы. Первый этаж этого дома был нежилым, а на втором с одной стороны проживал директор школы, а второе помещение, которое было поменьше, заняли мы вчетвером: я, Шамсенур, дети Аида и Марат. Эту зиму мы прожили здесь.

Летом нашего директора Галиева забрали на работу в райком, а на его место прислали молодого татарина-кряшена по фамилии Хромушин, который был родом из селения Ляки Сармановского района.

О комсомолке Мадине Абдуллиной, коммунисте Латып агай...

Еще осенью 1937 года нас, учителей со средним образованием, собрали на совещание в Сарманово и обязали поступить учиться в педагогический институт на заочное отделение. Тут же провели установочную сессию и экзамены. А летом 1937 года я вполне удачно завершил сессию первого курса заочного отделения Казанского педагогического института. Я обучался на географическом факультете.

Со мной вместе училась моя знакомая Мадина Абдуллина, с которой мы учительствовали в Сармановской семилетней школе в 1928—1930 годах. Мы снова встретились в Казани и вместе проходили все трудности экзаменационных испытаний. Пожалуй, самыми трудными для нас предметами были астрономия и минералогия. После сдачи экзаменов по ним мы чувствовали себя прошедшими «огонь и медные трубы». А с Мадиной мы общаемся и в настоящее время, когда я пишу эти строки (мемуары написаны в 1988 году, — прим. Л.Г.).

В то время, в 1927—1930 годах, в волостных селениях было широко распространено пьянство, хулиганские проделки, которые очень мешали в нашей общественной работе. Мне вспоминается, как мы по своей инициативе организовывали творческие вечера, ставили спектакли, возглавляли демонстрации трудящихся, выступали с речами на митингах. В таких работах принимала участие и Мадина Абдуллина.

Я помню, что она в 1928 году была секретарем Сармановской первичной комсомольской ячейки. Тогда секретарь волостного комитета комсомола Ганиев Саит прикладывал немало усилий для привлечения к общественной работе именно Мадины. Она была пробивная, красивая и умная девушка, на которую сразу обращали внимание молодые парни и таким образом попадали в сферу влияния комсомола, общественности. Но у Мадины был уже свой избранник Фарди Назаргалин, с которым они вместе учились в Елабуге и работали в Сарманово. В 1930 году они поженились.

Несколько месяцев мы жили с Назаргалиными, Фарди и Мадиной, на одной квартире у Мавляветдина агая в его доме, расположенном примерно посередине центральной улицы Сарманово. Дом этот было небольшой, но двухэтажный, нижний этаж был каменный, а верхний деревянный. Сами хозяева жили в нижней части дома втроем с дочерью, а мы втроем жили на втором этаже. Но наше совместное проживание длилось недолго, вскоре Фарди Назаргалина по распоряжению Татнаркомпроса освободили от исполнения обязанностей инспектора Сармановского РОНО и направили в Бавлинский район.

Я остался в одиночестве, но такое положение длилось недолго. Вскоре ко мне подселили Габидуллина — младшего сотрудника районного отделения НКВД (ОГПУ), а вскоре и меня направили на работу учителем начальных классов в деревню Старое Альметьево. В этом селении, кроме обязанностей учителя, мне, как комсомольцу, приходилось участвовать в агитации крестьян к вступлению в колхоз и другим общественным работам.

В Старом Альметьеве в это время общественной работой руководил активист, старый коммунист Латып агай, который к тому же частенько писал статьи в районную газету «Комбайн». В мае 1931 года темной ночью при возвращении из района в Альметьево его подкараулили несколько жителей деревни Рангазар. Подкараулили, убили и бросили. А накануне Латып агай проводил сход граждан, на котором убеждал крестьян к вступлению в колхоз. На следующий день мы, комсомольцы, вместе с командой из Сарманово, поехали в селение Рангазар и устроили там раскулачивание. Население этой деревни, практически большинством, было противником коллективизации».