Что сегодня хотят ставить молодые режиссеры и почему театры выходят из своих зданий?
Образовательная программа фестиваля «Ремесло» продолжилась творческими встречами с театральными критиками Владиславой Куприной и Глебом Ситковским
5 декабря заканчивается XIII Всероссийский фестиваль молодой режиссуры «Ремесло». Все шесть фестивальных дней параллельно с театральной шла образовательная программа. Ее организацию, как и «Ремесла» в целом, на себя взял Татарский театр юного зрителя имени Г. Кариева. 4 декабря о современном театре, его видах, темах и именах поразмышляли театральные критики Владислава Куприна и Глеб Ситковский. Собеседником приглашенных спикеров неизменно выступал куратор специальных проектов театра имени Г. Камала Нияз Игламов.
«В Москве театра больше нет»
Театровед, старший преподаватель кафедры истории зарубежного театра ГИТИСа, эксперт и член жюри российских и международных театральных фестивалей и лабораторий Владислава Куприна поразмышляла о молодых режиссерах и их новых темах. Она отметила, что молодежь не хочет больше ставить пьесы, им больше хочется говорить о своем, личном:
— Что такое тема сегодня? Это то, что волнует режиссера сегодня: «Мне есть что сказать!» По сути, тема становится синонимом высказывания. В этом плане достаточно жестко поступает режиссер Роман Каганович: он ставит только то, что сам хочет видеть в своем небольшом частном театре. Кроме того, я знаю много режиссеров, которые предпочитают работать с темой памяти. Сегодня они повернулись в сторону социального театра, тогда как классический русский театр не хотел заниматься этим направлением. Веяние к нам пришло из Европы. Репертуарный театр сегодня вообще умирает, я так считаю. Давайте мысленно пройдемся от Красной площади по Тверской: театр имени Ермоловой, Ленком, театр Моссовета, Пушкинский, ТЮЗ — я вообще не понимаю, хотят там говорить о чем-то, кроме метафизических вопросов, о смерти, например. Так, обслуживают буржуазные интересы небольшой части публики. В Москве театра больше нет, за ним я еду в Казань или, допустим, в Новосибирск: вот где сегодня его «золотой век».
В Москве театра больше нет, за ним я еду в Казань или, допустим, в Новосибирск: вот где сегодня его «золотой век»
По мнению Владиславы Куприной, молодые режиссеры бунтуют против устоявшихся правил и не желают угождать, например, коммерческим требованиям: надо всеми правдами и неправдами заполнить 600-местный зал театра. Они отказываются, уходят из больших театров на малые сцены, в подвалы. Ведут себя не как ремесленники, но как художники, находятся в активном поиске своего места в искусстве. Сколько их? Мнения спикеров творческой встречи разошлись, но, когда начали считать, загибая пальцы, громких имен оказалось не так-то мало: Андрей Гончаров, Николай Русский, Евгения Беркович, Семен Александровский, Степан Пектеев, Антон Федоров, Борис Павлович, Елизавета Бондарь…
Бессобытийная жизнь под лупой
Молодые российские режиссеры хотят представить публике свой взгляд на ту или иную тему. Новое поколение смещает фокус с «они» на «я», им больше не интересно просто рассказать чужую историю, давать «голый нарратив» — это, собственно, и есть требование репертуарного театра. Как пример, Владислава Куприна привела два спектакля новосибирских режиссеров Элины Куликовой и Полины Кардымон, номинированные на «Золотую маску — 2022». Действие одной из постановок происходит в полутемной комнате, куда заходит лишь один зритель. Перед ним — книга, которую он листает сам, наполненная воспоминаниями и впечатлениями маленькой девочки. Ею же в итоге и оказывается в конце тот самый единственный зритель. В процессе спектакля он может смотреть кино, танцевать, путешествовать по гугл-картам, чтобы оказаться в конечной точке, к которой его приводит режиссер, дабы высказать свою мысль и представить свою точку зрения. По сути, общение и передача эмоций через кусочки чужой жизни происходят с глазу на глаз, напрямую от одного режиссера к одному зрителю.
— Это тип ибсеновской драматургии, микровзгляд на большое, общее. Причем взгляд не из космоса, а рассматривание под лупой. Кроме того, сегодня очень много моноспектаклей или постановок для двоих. Спектакли для 15 актеров — это уже антрепризный ужас. Наступают символизм и натурализм, а бессобытийная жизнь и является истинной, как нам пытаются передать молодые режиссеры через свои пьесы. Сильные, смелые, наглые и лучшие хотят заниматься своим — вот вопрос, который вскоре встанет перед репертуарными театрами. Кто там останется работать? Наверное, только режиссеры-коллаборационисты. Так что такому театру тоже хорошо бы начать заглядывать в новое и прислушиваться к поднимаемым темам. Пока же оба театра существуют параллельно, — подметила Владислава Куприна.
Да, я по-прежнему вижу традиционный театр, пусть местами наивный, поставленный на основе прежних традиций. Но какие темы и вопросы поднимаются? Режиссеры начали говорить острую, больную правду, они ее активно и бесстрашно требуют
«Молодые активно и бесстрашно требуют правды»
Однако о молодой татарской режиссуре критик высказалась отдельно, причем в мажорном ключе:
— О развитии татарской драматургии я могу рассказать по фестивалю «Науруз». Я была на нем 11 лет назад и после большого перерыва приезжала в этом году. Я увидела большую разницу. Да, я по-прежнему вижу традиционный театр, пусть местами наивный, поставленный на основе прежних традиций. Но какие темы и вопросы поднимаются? Режиссеры начали говорить острую, больную правду, они ее активно и бесстрашно требуют. Причем представляют свои проблемные спектакли не с позиции их презентации для других народов, мол, вот мы татары (башкиры, хакасы), мы хорошие, а с точки зрения национальной самоидентификации. Это очень ярко наблюдается не только в татарских, но и в других национальных театрах. Вот, например, спектакль «Адымнар»: как театральный критик, я просматриваю до 200 постановок в сезон, но даже я не была готова к такому смелому разговору, сильным эмоциям. Долго потом пыталась отдышаться. Это прекрасная позиция режиссеров: «Мы сохраняем традиции, в которых выросли, но посмотрите — мы другие!» — рассказала Владислава Куприна.
Театрализация жизни
Театровед, театральный критик, автор журнала «Театр» Глеб Ситковский рассказал, как и почему новый театр уходит из конвенциональных пространств.
— Конвенциональное пространство — это, по сути, договор театра и зрителя, который сложился в Европе еще в эпоху Ренессанса. То есть зритель приходит в театр слушать и смотреть, он не шумит и не лезет на сцену играть с актерами. Театр в свою очередь представляет. Пространство привычного театра начало разрушаться в начале XX века. Театр — это всегда отражение состояния общества, а тогда, во время Первой мировой войны, рухнули четыре крупнейшие империи. Так и театр начал видоизменяться. Сначала исчез занавес: зритель приходит и видит на сцене то, что раньше до начала преставления было скрыто от глаз. Так начали размываться границы между сценой и зрительным залом. Потом актеры начали спускаться в зал и там продолжать играть, что ранее было немыслимым. Я считаю, что одним из первых о театрализации жизни начал говорить русский и французский режиссер, драматург, создатель оригинальной теории театра Николай Евреинов. Кстати, именно ему было поручено театрализованное представление штурма Зимнего дворца к 10-летию революции. Все эти процессы взаимопроникновения — зрителя на сцену, актера в зал — значительно ускорились в XXI веке. Этому немало способствовало и бурное развитие технологий. Скажу вам страшную вещь: сегодня есть театры, где актер вообще не нужен, — поделился мнением Глеб Ситковский.
Скажу вам страшную вещь: сегодня есть театры, где актер вообще не нужен
Солнце-актер и «сидячая бродилка»
Критик выделил несколько видов современного театра. Появился иммерсивный театр, который погружает зрителя в разворачивающееся действие, делая его непосредственным участником спектакля. Еще одна интересная форма — сайт-специфический театр, то есть привязанный к четкому месту. В качестве яркого примера Глеб Ситковский привел французский конный театр Бартабаса «Зингаро». В спектакле «Восход солнца» действие происходило далеко за городом, где зрительские места расположены у подножия гор. Более того, постановка привязана и ко времени суток: постепенно во время действия зритель видит, как поднимается солнце, которое тоже становится и невольным участником, и декорацией. Перемести спектакль в другую обстановку и время — он потеряет все свое очарование и смысл.
Другой новый вид театра — променад, или «бродилка». Казанцам он хорошо известен по «Анне Карениной». К слову, новые виды могут проникать друг в друга, так иммерсивный спектакль может быть одновременно и сайт-специфическим, и променадом, как в случае с казанской постановкой. Зритель ходит за актерами (или сидит на одном месте в ожидании прихода артистов) по заранее спланированному маршруту. Минус, по мнению критика, в том, что можно что-то и упустить, кроме того, надо быть все же знакомым с пьесой. Не так давно в Казани появилась даже «сидячая бродилка» — спектакль казанского ТЮЗа «Ночной трамвай», в котором зрители проезжают по пятому маршруту трамвая, а действие разворачивается как в наушниках каждого, так и за окном, в смене видов ночного города.
Четвертый новый вид — партиципаторный театр, когда без участия конкретного зрителя, хотя бы одного из них, спектакль просто не сможет состояться. О минусах, как и обо всем новом, можно поспорить, но плюсы таких театров налицо: в них ходят те, кто не пойдет на привычный спектакль, так расширяется зрительская база.