Рафаэль Сайфуллин: «Чингисхан для моего народа — это тот же Гитлер»

«Между финнами и татарами больше общего, чем кажется»

— В Финляндии вы поддерживаете общение с татарской диаспорой?

— За 32 года жизни здесь я близко знал только двоих татар. Вернее, татарок. Одна из них, Гульсум, была жена финского консула, который работал в разных странах. Они с мужем бывали у нас в гостях, но теперь мы с ними потеряли связь. А вторая — Эльвира Нури. Ее папа был известным журналистом в Ташкенте, она бережет о нем память. Знаете ведь, татары попадали в Узбекистан после революции и после войны — было две больших миграции татар в Среднюю Азию.

— А не хочется вам, так сказать, припасть к истокам?

— Не так давно, к 100-летию республики, я сделал в Финляндии вазу, которую назвал «Сак-Сок» — по мотивам одного из самых древних татарских сказаний. И пошел предлагать ее местному сообществу татар. Принес, поставил, и она там месяца полтора стояла чуть ли не в коридоре. Реакции не было никакой. Я так понял, никакого общества татарского, которое нуждается в культуре, здесь, скорее всего, нет. Или хотя бы тех, которые интересовались бы художником. Я их тут не нашел, и поэтому живу отдельно.

— Но вы говорите по-татарски? Пишете?

— Говорю. Но не умею писать по-татарски. Никакой грамоты татарской у меня нет: все, что знаю, от мамы.

— А что знают финны о татарах?

— В быту они понимают только две вещи, связанных с нами: Волгу и Каму. У одного моего друга фамилия Хелкама. Но между финнами и татарами больше общего, чем можно подумать. Например, гречневая каша здесь в магазине называется «татарской кашей». В Хельсинки есть Татарское болото. А когда я был в Елабуге, на городище, нам гид-искусствовед рассказывала о старинной булгарской башне и о том, что финны появились именно в этих местах, они отсюда вышли. Так что финны и татары происходят из одного и того же места, это произошло примерно две тысячи лет назад.

Мне интересно искать параллели в языках. Например, «я тебя люблю» по-татарски звучит как «мин сине яратам», а по-фински — «мина ракастан синуа». Похоже! Puukko — финский нож. В одном из татарских диалектов есть название ножа «пяке». «Кяки» по-фински и «кяку» по-татарски — это кукушка. И таких совпадений еще много. Я не думаю, что они случайны.

Еще у меня есть гипотеза о том, что и в русском языке слово «утюг» — на самом деле татарское, состоящее из двух слов — «ут» и «юк», «без огня». Дело в том, что в кожевенном производстве давным-давно употребляли такой инструмент, в котором использовался нагрев без открытого огня, который впоследствии превратился в утюг. А кожевенные мастера как раз были в основном татары, они издревле обрабатывали кожу, шили прекрасную обувь.

Когда я был в Елабуге, на городище, нам гид-искусствовед рассказывала о старинной булгарской башне и о том, что финны появились именно в этих местах, они отсюда вышли. Так что финны и татары происходят из одного и того же места, это произошло примерно две тысячи лет назад

— Я слышала, что вы замечательно готовите национальные блюда.

— Да, татарский язык у меня есть словесный, а есть еще и вкусовой. Друзья говорят, что я прекрасно готовлю перемячи — специально на них приезжают. Я вообще готовлю все, что готовила моя мама. Делаю плов на 100 человек — послойный. Наверное, он все-таки не татарский, а ферганский. Маму его научил делать один сосед в Узбекистане — я там родился.

Помню, маме для того, чтобы получать пенсию, нужно было отработать два-три года, и она уговорила папу дать ей разрешение пойти на работу — просто у нас женщины в роду никогда не работали. Поэтому получилось так, что мама подрабатывала в последние годы поваром в детском садике. И она говорила, что самые вкусные вещи надо готовить для детей...

— Вы там и выросли?

— Нет, наша семья недолго жила в Узбекистане. Просто папа сидел в концлагере Маутхаузен во время войны, вот их туда и выслали после. А потом семья вернулась в Самару, мы там жили в очень красивом доме на берегу реки. Там сейчас остался мой сын, живет там с женой и дочками.

— А с Казанью вы связаны?

— Сами мы там не жили. А вот моя первая жена, которая умерла от рака в 2005 году, Надия Аюпова, происходила из очень старинной татарской семьи. Ее прадедом по материнской линии был известный казанский книгопечатник и просветитель Каримов.

«Я не люблю делать портреты»

— Расскажите, как вам тут живется?

— Живу я практически в деревне, это маленькое местечко называется Киско. В переводе это название означает «рельсы» — потому что здесь недалеко есть карьер, где раньше добывали медь, а от него по рельсам ходили вагонетки.

Сегодня в Финляндии происходит серьезная глобализация — маленькие деревни и поселки постепенно погибают и переходят в большие, входят в состав городов. Кстати, 50 тысяч населения — это очень большой город для Финляндии. Хельсинки, конечно, по местным меркам и вовсе огромный — там 630 тысяч. Народу здесь не прибавляется, идет в основном убыль. Да и приток эмигрантов небольшой.

У меня тут есть друг, Мауно. Он живет рядом, это мой сосед. И у нас с ним традиция каждый день в 10 часов пить кофе. Мы два таких старика, которые вместе пьют кофе. Он помогает мне не терять финский язык, мы разговариваем. А иногда просто сидим молча. Порой он говорит что-то, а я и не слушаю: смотрю на него, он шевелит губами — значит, живой. Есть еще ворона. Она моя знакомая. Она прилетает сюда, я выношу ей на тарелочке хлеб, печенье, орешки. А она аккуратно это подбирает, благодарит меня и улетает. Вот и все. Остальные проходят по дорожке мимо дома. Финляндия — довольно скучная страна, знаете ли…

— А финны ваши работы покупают?

— По-разному бывает. Вот во дворе стоит работа, она стоит около 100 тысяч евро. Но пока ее не купил никто — она так и будет стоять. У меня напротив окна стоит целое состояние, готовые работы, отлитые из бронзы. Но тут же Финляндия. Они, может, будут еще 100 лет стоять в этой маленькой деревушке…. Хотя недавно были у меня гости, человек 5-6 финнов. Они купили одну мою работу.

— А чем еще вы зарабатываете?

— В конкурсах участвую. Например, был такой президент в Финляндии — Мауно Койвисто. Недавно в Финляндии был объявлен конкурс на его памятник возле здания Парламента. Участие в конкурсе в Финляндии ради победы однозначно будет провальной идеей. Я уже много раз участвовал, ни разу не побеждал. Даже один раз занял первое место, но скульптуру дали сделать другому человеку. Но зато премиальные за эскиз я могу получить — это 5 тысяч евро. Я и ориентируюсь на то, чтобы их получить. У меня хорошая идея — я как-то случайно с ним встретился, был ему представлен и пожал ему руку. Думаю, это дает мне повод сделать его портрет.

— Разве вы делаете портреты?

— Я вообще их не люблю, как и политические дела. Но здесь у меня есть желание это сделать. Пару лет назад я сделал портрет Яна Сибелиуса, который называется «Вальс тристе» (это его знаменитое произведение, которое, кстати, сплагиатили потом советские композиторы — вы слышите эту музыку в «Школьном вальсе»). И это тоже было мое личное желание.

Я вообще портреты не люблю, как и политические дела. Но здесь у меня есть желание это сделать. Пару лет назад я сделал портрет Яна Сибелиуса. И это тоже было мое личное желание

«Мне кажется, сочетание ума и не-ума и есть искусство»

— Вы с детства хотели стать скульптором?

— В перестроечные времена мне было интересно и видеть мир, и параллельно работать. Я занимался любимым делом — керамикой, а в Финляндии стал скульптором. Это благодаря одному человеку, который сказал: «Давай попробуем сделать это в бронзе». Я сделал, а потом это понравилось другому человеку, богатому. И он предложил: «А что если и мне сделаешь?» И вот я сделал одну, вторую, третью работы — так и стал наполовину скульптором.

— А что вы любите делать?

— Художники никогда не говорят, над чем работают. А я, наверное, самый болтливый художник. Моя жизнь так устроена — приходится сначала рекламировать, чтобы потом Бог, может быть, тебя услышал. Меня, наверное, Богу плохо слышно, поэтому мне приходится самому ему рекламу посылать, и чтобы ему еще кто-то рассказывал: «Рафаэль, дескать, делает вот такую штуку».

Я делаю сейчас рисующего ангела, которого обещал мужу Бэллы Ахмадуллиной. Идея у меня амбициозная — поставить его неподалеку от Эрмитажа. Мне, конечно, сразу сказали, что это бесполезно. А одна моя злая знакомая даже сказала: «Рафаэль, а чего сразу-то не в Эрмитаж?» Но я, конечно, постеснялся — там слишком много великих мастеров.

Работа, между прочим, стоящая: в ней ведь еще есть и второй художник — сама Бэлла Ахмадуллина со своим стихотворением «Я знаю истину простую». И это самое главное, над чем я сейчас должен работать — потому что времени на самом деле у художников мало. Полжизни у меня ушло на работы, и я смотрю в зеркало — а уже седой человек...

— Я слышала про ваши литературные эксперименты.

— У меня есть рассказы, из них я сейчас собираю повесть «Поездка к матери». Рассказы эти были написаны в разное время, о разных вещах. Есть еще у меня готовая книга — «Дорога под облаками». Она оказалась ненужной в редакции одного казанского журнала, ее отвергли. Мы с ними сначала договорились, а потом мне прислали отказ: якобы это им невыгодно. Странная невыгодность у людей: им предлагают готовую вещь, а им невыгодно, потому что они сами хотят дизайн делать, лучше, чем финны, чем художник. Это оскорбление какое-то. Странные люди…

У нас в России вообще очень много невыгодного. Невыгоден хороший художник, который, может быть, рождается один такой на тысячу (я сейчас не о себе говорю, не подумайте!). Хороший журналист, писатель — тоже не нужен. Нужен дебил какой-то, чтобы серенько все было, средненько.

Я делаю сейчас рисующего ангела, которого обещал мужу Бэллы Ахмадуллиной. Идея у меня амбициозная — поставить его неподалеку от Эрмитажа

— А что такое хороший художник? Он должен быть умным?

— Мы с моими друзьями на эту тему много спорим. Например, один из них — Миша Копылов — классический такой питерский интеллигент. Мы с ним часто спорили: нужен ум в искусстве или нет? Ведь, например, великий Ван Гог не был умным человеком. Потому что если бы он был умным, у него бы это все не получилось. Не всегда нужна голова, чтобы писать музыку или картину. Это как разговаривать с женщиной, признаваться в любви. Разве нужна для этого голова? Нет! Она будет мешать. Короче говоря, мы пришли с Мишей к выводу: «Вообще-то ты, Рафаэль, прав. Здесь надо поменьше думать, надо просто забыть про свой мозг». Примерно так. Мне кажется, сочетание ума и не-ума и есть искусство. А когда оно такое сухое, только на разуме держится — это не искусство…

«Сегодня с художником уже разговаривают»

— Вы во время карантина съездили в Елабугу. Как вам там, понравилось?

— Да, совсем недавно я был в Елабуге на симпозиуме. Я туда приехал, думал, что я такой великий художник. А там девочки молодые, которые мне в дочки годятся, — сидят и пишут огромные картины. И все заслуженные, народные. В России же очень модно быть народным и заслуженным. А у нас тут, где я живу, к сожалению, не раздают такие почести. И ты живешь такой, на фиг никому не нужный художник. Спрятался где-то там в лесу от всех, как будто террорист какой-нибудь, и живет там себе…

Так вот в Елабуге — они берут огромные холсты, сидят, красят. И я слышу шорканье кисточками и думаю: «Боже мой, зачем я здесь? Что я делаю?». Мне надо покурить, кофе попить, и потом только я готов. А они раз-раз — и все. Я привез такие маленькие холстики, их и раскрасил. И они все подошли и спрашивают: «А как так?». А я говорю: «Да просто я люблю такие маленькие картинки рисовать».

— Но ведь сам факт того, что симпозиум провели — это же хорошо?

— Конечно. Я бы, кстати, попросил обратить большое внимание через вашу газету: живя далеко, видно лучше. Я сейчас вижу, как страна разбогатела. Она богатеет незаметно с разных сторон. Так вот, на международном симпозиуме в Елабуге из иностранцев было всего три человека. Я финн, один парень из Португалии и одна из Турции — наша Айгуль. Но это было очень хорошо: я увидел, как далеко ушли люди, и теперь их надо догонять, они потрясающе пишут двухметровые картины, меня это поразило. Это все было за счет государства! Раньше о таком и подумать было немыслимо. Мы жили в хорошем отеле, ели в ресторане, писали картины и были какими-то белыми людьми.

Когда я уезжал на Запад, художник в нашей стране был совершенно никто, не человек. А сегодня с художником уже разговаривают, сделали в Казани музей современного искусства прекрасный… Но художник — все равно как коммунист. Он работает без зарплат и гонораров.

Мне кажется, сочетание ума и не-ума и есть искусство. А когда оно такое сухое, только на разуме держится — это не искусство…

«Мне за «Коня-страну» не заплатили»

— Но ведь за установленные работы вы гонорары получаете?

— Не всегда. Вот, например, немного неловко получилось с конем. Мне ведь гонорар за него не заплатили.

— Как так?

— Я из своего кармана потратился на него — и все. Это было страшное разочарование — в свое время Татьяна Георгиевна Прокофьева, которая тогда была главным архитектором Казани, так и не смогла убедить свое руководство, что человек два года работал над произведением. Два года я нищенствовал.

— То есть фактически вы «Коня-страну» городу подарили?

— Да ничего я никому не дарил. Просто так получилось, что мне за «Коня-страну» не заплатили. Мне обидно. Никаких договоров заранее я не составлял ни с кем. Ну кто будет их составлять? Я так рассчитывал на свою родину… Мы всегда стараемся любить родину, но полюбит ли она тебя? Жалко, что история с «Конем-страной» случилась не в Финляндии. Тут если мэр сказал надо — значит, надо. А я и с Олесей Балтусовой встречался, и ей рассказал, что не заплатили. И без толку.

— Но писали ведь про пожертвования от спонсоров на эту скульптуру.

— Прошло уже три года, как я работу поставил, а тебе ни спасибо не слышно, и уж про деньги я вообще молчу. Во всех газетах было написано про какие-то 200 тысяч… А вы найдите в интернете, сколько стоит пятиметровая скульптура из бронзы.

И еще — много ли произведений в Казани, которые отражают желание художника сделать что-то о своей стране? Все же по указке сделано. По заказу. Или меценат какой-то подарит. Я так думаю, что вот так, в лоб, сочинение о любви к родине — может быть, только этот мой конь и есть... А как его поливали в интернет-пространстве! И его, и меня как художника. Может, это и заказуха была.

Вот Киркорову хорошо, я завидую. Любому другому певцу, артисту тоже. Но художники — те люди, с которых во все времена начиналась свобода, — с нами сейчас очень плохо. Все первое по поводу культуры начинается с художников. Я сожалею, что на это не делают упор. А скульптура — еще и вечное искусство. Сколько лет люди будут смотреть один и тот же фильм? Ну пять. Ну десять. А «Давида» Микеланджело посмотрело все равно больше людей, и сколько сотен лет смотреть будут.

— А никаких званий вам за него не предлагали?

— Ринат Зиннурович (Закиров, до сентября 2020 года — председатель исполкома Всемирного конгресса татар) сначала говорил о звании заслуженного художника. А я к званиям отношусь равнодушно, считаю это наследием сталинизма. Он говорил: «Молодец ты, коня сделал. Многие не согласны с тем, что он на коня похож, все говорят, что на верблюда. Но все равно ты молодец. Только уж больно у тебя абстрактно все, надо было его грустного сделать». Я говорю: «Как же грустного? Это ведь будет стоять возле кремля, это лицо страны, народа, должна быть красивая вещь». В итоге он меня прогнал, я ушел оттуда грустный и печальный. Но в итоге узнал, что оттуда выгнали и его самого. Так что справедливость восторжествовала.

Все чиновники рано или поздно все равно покидают свои места. А я не заслуженный, не народный, терять мне нечего.

Мы всегда стараемся любить родину, но полюбит ли она тебя? Жалко, что история с «Конем-страной» случилась не в Финляндии

— Ваш конь весь покрыт символами, абстракциями. Каждый из них что-то означает?

— Да, в нем нет ни одной случайной детали. Многие, например, спрашивали, что это на нем за колесики. А эти колесики — это время. Они древнюю Булгарию, например, задавили. Это время, которое когда-то задавило нашу страну. Чингисхан для моего народа — это такой же Гитлер. Или Наполеон. Или Александр Македонский. Пошел, раздавил сотни тысяч людей....

Под Самарской лукой есть древние булгарские валы. В Самарской области был большой город (от него остались только следы). В Лондоне жили 10 тысяч человек, а археологи утверждают, что тут жили не меньше 15 тысяч. Это был самый большой город Европы! А Чингисхан прошелся…. Я вот только что недавно узнал, года два тому назад, что из космоса нашли двухкилометровую линию обороны. Валы, насыпи эти из космоса хорошо читаются. Может быть, когда-то историки найдут это все, восстановят справедливость…

«Кремль — младенец по сравнению с баитом о Сак-Сок»

— Мы все слышали про вашу новую разработку по мотивам древнего баита «Сак-Сок». Расскажите, как идет эта работа.

— Ну сейчас она находится пока в замершей стадии, из-за ситуации с коронавирусом. Мне кажется, это земля нас так наказывает за то, что мы вот так нехорошо, необдуманно с ней поступаем. Все эти наши пакетики, все наши глупости приводят к такому. Я в детстве занимался фотографией — печатал, покупал проявитель, закрепитель, потом выливал все эти растворы. И как-то раз задумался: а куда я все лью? И спросил об этом у папы. А он мне и ответил: «В Волгу, сынок, течет все, что ты выливаешь». Мы тогда жили в Куйбышеве. И тогда впервые я стал задумываться, как мы засоряем этот мир.

— Но вернемся к Сак-Сок?

— Это совершенно случайно рожденная идея. Моя мама всегда напевала этот древний баит. И бабушка моя тоже. И только когда я начал ездить в Казань, узнал, что мои родители, оказывается, происходят из самой старой сохранившейся на сегодняшний день татарской деревни (мне об этом рассказал все тот же Ринат Зиннурович). Она находится за пределами Татарстана — это деревня Мастяк Ульяновской области. И именно в той деревне сохранился этот баит, эта легенда.

Я влюбился в эту тему. Легенда эта о том, как плачущая мать бегает, носится и ищет своих детей, которых зовут Сак и Сок. Это мальчики-близнецы, их отец стоял и стрелял в большую стену, чтобы освободить солнце. Стрелы закончились, и он попросил жену, чтобы она прислала через детей новые. И когда эти два мальчика несли серебряные стрелы, они по дороге подрались. Мать их прокляла, и они превратились в птиц. И теперь они где-то там в темном лесу, в деревьях, мама ищет их на берегу реки и плачет, а отца сожгло солнце, и он стал грачом.

— А как вы поняли, что именно в вашей деревне сохранилась эта легенда?

— У меня есть замечательная подруга Миляуша Хабутдинова, профессор Казанского университета. Она мой куратор по научной линии. Так вот, она утверждает, что эта легенда связана еще с Великой Китайской стеной — она и есть тот самый прототип стены, в которую стрелял отец мальчиков и освобождал солнце. Есть еще множество версий этого баита, но он в течение тысяч лет модифицировался и превращался в другие сказки. А у нас в деревне сохранилась самая старая версия, близкая к первоначальной. Миляуша Хабутдинова говорит, что у нее есть 25 вариантов, и самый древний — про серебряные стрелы, его рассказывают только в Мастяке. Она меня и спросила: а откуда ты знаешь про серебряные стрелы? А вот нигде я его не прочитал — с детства слышал, как напевали в семье.

Около двух с половиной тысяч лет этому произведению, вы представляете? Найдите-ка мне что-нибудь, что в Татарстане старше. Вот эта крепость, Кремль, рядом с которым боятся ставить эту скульптуру, — она младенец по сравнению с этой легендой! Это то же самое, что Слово о полку Игореве для русских или Калевала для финнов.

Миляуша Хабутдинова, профессор Казанского университета, утверждает, что эта легенда связана еще с Великой Китайской стеной — она и есть тот самый прототип стены, в которую стрелял отец мальчиков и освобождал солнце

— И вы будете делать скульптуру?

— Когда я приезжал в Елабугу, то привез с собой эскизы. Думал, у меня не будет возможности их показать из-за коронавируса. Но благодаря моей подруге, директору ГМИИ Розалии Нургалиевой, мне удалось сделать небольшую выставку!

Розалия — потрясающе умная женщина, космический просто человек. И музей привела в порядок, и выставки, которые у нее проходят... Вот этот человек умеет готовить. Она готовит культурную трапезу для целого народа.

На этой однодневной мини-выставке во дворе ГМИИ было совсем немного человек. И сейчас мои эскизы оставлены в хранилище музея. Розалия сказала, подготовит выставку в фойе «Эскизы Рафаэля Сайфуллина на тему композиции Сак-Сок». Модель, макет — все у нее. Это должны люди обязательно увидеть, по ее мнению, — и она буквально заставила меня их ей оставить. И я освободился от этих эскизов, целый год над ними работал. Так что в ближайшее время будет выставка в ГМИИ. А потом и сама скульптура. Это моя мечта. Если, конечно, она осуществится...