«Марсианин» Ридли Скотта: как Мэтт Дэймон в ожидании спасения землянами сажал картошку в «зоне рискованного земледелия» под музыку ABBA

Ох. Тот самый случай, когда вы «попали». Один из ваших любимых режиссеров, сделавший себе имя на сай-фай фильмах, в том числе про космос, снимает фильм про космос, от которого без ума все: обычные зрители (касса), любители кино (высокий рейтинг на IMDB), кинокритика (заоблачные для позднего Скотти оценки американской критики). А вам… А вам не то чтобы совсем не понравилось, просто Ридли «не попал в шарик». Руки опускаются в таких случаях. Для начала очевидное. Это ни разу не шедевр. Ни шедевр кинематографа, ни шедевр кино о космосе, ни даже шедевр survival-кино — возможно, отчасти, если сильно натянуть сову на глобус Марса — это хорошее (даже не отличное) производственное кино о житье-бытье «метросексуалов»/«колхозников» на необитаемых планетах, не более. Очевидно — в «Марсианине» нет потенциала культового великого кино, величие которого понимаешь на расстоянии, как это случилось с лучшим фильмом Ридли «Блейдраннером». Такие ленты, как «Марсианин», могут рвать прокат, делаться предметом «хайпа», временного помешательства, но в них нет глубины и какой-то вневременной цельности. Той, что есть, например, в «Интерстелларе» — к которому можно относиться по разному, но он настолько большой, и «вещь в себе», что даже если он вам не нравится, вы понимаете, что перед вами воздушный шар, только такой шар, который пролетает мимо именно вас. Печально, но бывает. Воздушный шарик «Марсианина» пролетел мимо нас, так тоже бывает. А те, кто остался на вокзале ни с чем, всегда имеют массу претензий к фильму, что от них так внезапно улетел в стратосферу.

«Марсианин» очень средний, очень юзерфрендли, очень «для всех». Это такое милое путешествие на Марс с небольшими неприятностями, но все догадываются, что «все будет ОК». Здесь нет провала в бездну (который был в «Гравитации» и «Интерстелларе» — где с той же вероятностью хэппиэнда могли все просто тупо сдохнуть — хотя бы теоретически), нет вероятности «все было зря, мы прилетели его забрать, а он умер», нет зазора для негатива, минорной тональности. Это чистой воды спилберговщина. К Спилбергу мы относимся хорошо, но его карамельные вкусы в случае кино о спасении или выживании вызывают тошноту. Он знает, какого размера кубики нужны, в какой цвет их раскрашивать, как из них построить неплохой хит, и даже, если будет угодно богине кино, прорваться в историю синематографа. В нем больше теплоты, чем в Нолане, безусловно, но они оба — конструкторы. Ридли Скотт же — сказочник. И под этим мы всегда понимали, конечно, не обязательность хэппи-эндов, а общую интонацию, настроение, раскраску. Прежде всего — поливариативность. У Ридли в фильмах могло случиться все, что угодно. Могли героини улететь в пропасть («Тельма и Луиза»), или герой оказаться роботом («Бегущий по лезвию»). Потому что Ридли мог пожертвовать ради, простите, искусства всем, даже общеобязательным «наши победили». Ридли — это стиль. Ридли — это всегда безупречный стиль. Ридли — это всегда кинематографический эталон, который — как и все эталоны — могут казаться холодными, но в отличии от эталонов «киноконструкторов» — они греют. Ридли — это теплое ламповое кино «из семидесятых, восьмидесятых, да божечки, хоть и из девяностых». Это — никогда не бездушные «нулевые», никогда не «хит ради хита». Никогда не «фильм, который всем нравится». Ридли уникален тем, что это высокооктановая попса как бы «для всех», но при этом она явным образом сделана не «для всех». Она делается Ридли ради самого кино, ради радости придумывать, фантазировать, играть смыслами — да, ежкин же кот, ради удовольствия строить кинофразы стильно, рассказывать историю так, чтобы из нее нельзя было выдернуть ни один эпизод, потому что сказки Ридли — почти всегда эталонны в смысле «удивительных историй», невероятных, дурацких, крутых, глупых, но очаровательных, милых — рассказанных как по метроному и дедушкой внучке на сон грядущий. Но при этом в этих интертейнмент-киноигрушках каждый поклонник его фильмов как-то сразу начинает жить — при полном понимании искусственности надуваемого Ридли шарика. Пока воздух киноволшебства имеется — а у Ридли он имеется — почему бы не пожить? Вот и живешь — все два или два с половиной часа, пока он куролесит.

Справедливости ради стоит сказать: «Марсианин» не пыжится быть чем-то большим. Это очень простое кино. Это даже олдскул (то самое теплое ламповое кино «из семидесятых, восьмидесятых…»). Оно не представляет собой какого-то маленького шага-скачка массового кино и гигантского скачка искусства кино вообще. В его глянцевой простоте есть даже что-то обезоруживающее. Это не простота со сногсшибательной операторской работой, какая была в «Гравитации», и не простота сентиментального и визуально-завораживающего гимна космоса, какая была в «Интерстелларе». Это вот действительно простота второсортного фильма скажем девяносто-лохматого года, просто сделанного на таком уровне, чтобы у так называемых знатоков-умников (в большинстве своем товарищей, знакомых с астрономией и космическими полетами по вики, двум-трем научно-популярным книжкам и разнообразным гик-сайтам) было как можно меньше претензий. Герой Мэтта Деймона (которого уже спасали у Спилберга в «Спасти рядового Райана» и который уже оставался на планете в одиночестве в «Интерстелларе»; и об этом уже сто раз пошутили, достаточно) из-за пыльной бури на Марсе остается один: команда, решив, что он погиб, отправляется на Землю. Дома — пышные похороны героя. Марку Уотни ничего не остается, как выживать в одиночку. Сажать картошку в дерьме (не метафора), общаться с видеокамерой, ведя тем самым личный дневник, и ждать, когда за ним прилетят обратно. На Земле позднее обнаруживают, что парень скорее жив, чем мертв, и думают, как его вернуть домой. В отличии от большинства космо-фильмов здесь это не так-то просто. «Марсианин» позиционирует себя «как бы» реалистичным кино — имеют немалое значение траектории, расчеты, вес топлива, в общем, «вот это все», в котором ни мы, ни вы ничего на самом деле толком не смыслим, но вынуждены делать уважительное лицо благодарных недоумков, когда в нас пихают траекториями разгона кораблей гравитацией. В формальном смысле «Марсианин» — действительно производственный триллер, которому сродни, например, финчеровская история изобретения «Фейсбука» Марком Цукербергом в «Социальной сети». Вроде бы, никакого экшена, но не оторваться же: хотя вряд ли каждый второй зритель при этом что-то смыслит в коде компьютерных программ. При том, что у Ридли Скотта (точнее, у автора романа, который Скотт экранизировал при помощи Дрю Годдара — больше всего известного до сих пор сценариями к отдельным сериям «Баффи» и стебным хоррором «Хижиной в лесу») были собственно две возможных концовки: либо Марк спасается, либо нет. Остальное, как догадываешься с самого начала — это история Робинзона Крузо, выживания одиночки в тяжелейших условиях, преодоления себя, героизма, стоицизма, гуманизма (и других «измов» — на ваш выбор). Пока Марк сажает картошку, выращивает клубни, рассчитывает расстояние до точки на красной планете, откуда можно будет «позвонить на Землю», герои Джессики Честейн, Кейт Мары, Джеффа Дэниелса и Шона Бина кумекают, как бы товарища накормить или забрать домой.

Вот и вся сюжетная канва. Но, как известно всем, кто более-менее насмотрен именно в производственном кино, сюжет в нем мало необходим. Остаются зазоры на миллиметровой бумаге, где расчерчены траектории сценария вплоть до сюжетных твистов — то есть, «воздух». Тот самый «воздух», который делает кино — собственно кино, а не визуальным пересказом романа или истории. Некая субстанция, сколь угодно идиотская и банальная, но способная оживить всю эту стальную корабельно-космическую конструкцию. За пресловутый «воздух» в «Марсианине» отвечает деревенски-наивное лицо Мэтта Дэймона (которого в рецензиях кличут метросексуалом — хотя он всегда и здесь тоже больше похож на тракториста-колхозника: «Картошка-то уродилась на радость!»), диско-саундтрек и маленькие киношные невербализуемые радости. Мэтт Дэймон у Ридли — реднек, случайно забредший на съемочную площадку, да так там и оставшийся. Это просто Мэтт Деймон, ничего нового, никакого рисунка роли или каких-то там шекспировских глубин: в переводе фильма на анимационные рельсы не должно возникнуть никаких трудностей: герой Дэймона — герой мультика, простейший из простейших. Инфузория-туфля! Шутит — улыбается. В ярости — стучит по приборной панели. Грустит — сидит медвежонком на скале, и смотрит на марсианские просторы. Думает — бровки домиком. Лицо — чисто картофельный клубень. Здравствуй, «Пиксар» и «Уолт Дисней». «Марсианин» это финчеровская «Социальная сеть» без какого-либо двойного дна, т.е. самый что ни на есть мультик (или кино позднего Спилберга — whatever). Тем не менее, будучи мультиком, фильм Ридли завлекателен. Его саундтрек из хитов эпохи 1980-х входит в кино идеально — как пластмассовый кинжал в дерматиновые ножны. Дэймон, застрявший на Марсе, на самом деле совершенно не похож на Робинзона Крузо. Не потому, что он знает, что его все равно спасут (законы жанра «мультика/спилберга»). А потому, что он среднестатистический болванчик, который разве что играет в сложную компьютерную игру-стратегию под песенки из динамиков. Но именно в этой одно- двухмерности его герой очарователен. Он ненавидит диско, но песни той же группы «ABBA» — прекрасные и великие, вообще говоря, через одну — снайперски-точно сопровождают его одиссею. Как и песенка Боуи «Starman» с ее финальными «Ла-ла-ла-ла-ла». Никакого эмбиента или там дабстепа. Никакой рефлексии — герою Дэймона просто некогда. В глазах этой инфузории-туфли отражается не какая-то там бездна или «немыслимое одиночество», а скучная, хотя и красивая (Ридли Скотт же) марсианская пустыня, клевый марсоход, необычный небосвод, симпатичная картошка. «ABBA» — несмотря на то, что большинство их хитов на самом деле печально-ностальгические, воспринимаются большинством же — группой «радости жизни». Мэтт Дэймон на Марсе — это, скажем так, давинчевский универсальный человек, увиденный с позиции «радости жизни». Александр Лукашенко, снимающий — в очередной раз — фиговый урожай в неурожайный год (в «зоне рискованного земледелия»), но все равно неунывающий, хотя «держаться нету больше сил». Тракторист из совхоза «Светлый путь», на пути которого пни, а выкорчевывать уже некогда: партия требует сажать в срок! Мэтту Дэймону, откровенно говоря, не хватает разве только ватника, грабель и пачки «Беломор» (и марсианского сельскохозяйственного образования).

И вот тут мы подходим к пожалуй единственному хорошему моменту фильма. Моменту, тесно связанному с производственным «скучным нарративом» (есть проблема — решим, надо доехать до точки — посчитаем координаты и т.д.) и самим неприхотливым лицом Дэймона («Иванушка-дурачок»). После Ханны Арендт в философско-политологический фольклор вошло словосочетание «банальность зла». Так вот, «Марсианин» это не про банальность зла и даже не про банальность добра (хотя и про нее тоже), а про банальность выживания простого человека в сложных обстоятельствах. Никаких тебе героических гениальных находок. Никакого сложно-сочиненного лица в критические моменты (за него по идее должен был отвечать глава «НАСА» герой Джеффа Дэниелса, но в нем навеки застрял персонаж комедии «Тупой и еще тупее»). Семейных соплей почти нет. Есть только смекалистый Марк Уотни на далекой красной планете, и за миллионы километров от него планета Земля, жители которой хотят этого чувака вернуть домой. Между прочим, как раз в концовке, которую многие ругают за спилберговскую слащавость, есть что-то трогательное: человека, оттрубившего энное число месяцев далеко-далеко под диско-хиты, находившего себе радость разве что в выращивании картофеля и разговорах с самим собой (и в ненависти к диско), спасают всей планетой под овации на Таймс-сквер. Но самое трогательное в том, что «Марсианин», который уже прославлен в сети как «один из самых фактически точных фильмов про космические путешествия», вообще говоря, не сай-фай, и научно-фантастическая подкладка лишь все запутывает. «Марсианин» про жизнь в землянке. Точнее: «Марсианин» про, условно, российскую провинцию и российские же дороги. Фильм Ридли Скотта универсально и превосходно считывает эмоциональный код человека, застрявшего где-то в горах за Уралом (или в кировских лесах). Машина заглохла и дальше не поедет. Сотовый не ловит. Местные мужички не могут вытащить твою колымагу из колеи. Остается ждать трактора или тягача. И слушать зажеванную кассету со старыми хитами, снова и снова, снова и снова, снова и снова (тут не только диско возненавидишь). В одиночестве Марка Уотни море обаяния именно потому, что это не одиночество астронавта, а вполне банальное одиночество человека, застрявшего у черта на куличках, когда вокруг собачий мороз, жрать нечего: а впереди целина, за возделывание которой тебе орден все равно не светит. Герой у Ридли Скотта настолько банален и вырезан из картона, что сводит скулы. Но штука в том, что и не скажешь в данном случае «так не бывает». Потому что вот так картонно, скучно, в стиле «диско» и «Александра Григорича» бывает почти всегда, и об этом не снимают фильмы. Если только не поместить обыкновенную историю маленького человека в рамки марсианских хроник.

Резюмируем. Ридли Скотт, основоположник очень красивого тревожного сай-фая, и космического сай-фая в том числе, имел полное право снять красивое кино про выживание астронавта-ботаника на Марсе. Он сделал это в жанре производственного кино, умудрившись нажать на все нужные кнопочки массового зрителя: плакат, глянец, сказка, мультик. Кино получилось, со всеми «но», живым и «ламповым», с умопомрачительно-прекрасными марсианскими пейзажами и нетривиальным саундтреком. Ради романтики межпланетных путешествий и общечеловеческой мечты о Марсе это все, наверное, и снималось. Но, по-моему, Ридли не удалось прогреть двигатель своего кинокорабля до нужной температуры, когда романтичность и обыденность танцуют диско вместе — без приказа и без подсказки. В финале его же «Чужого» Эллен Рипли в одних трусах спасалась он монстра и спасала котика — и в этих десяти минутах было столько теплой ламповой романтики (в том числе и «мы покоряем космос в одних трусах и с котиками!»), что не было необходимости лакировать ее громовыми аплодисментами центра управления полетами и диско-поп-музыкой, сто раз замечательной, но всегда крадущей эмоции и перетягивающей одеяло на себя у почти любого фильма, где она звучит. Немножко жаль, знаете ли, что фильм-мечта про «и на Марсе будут яблони цвести» оказался киношкой про Мэтта Дэймона с лицом как раз котика, где самые остросюжетные моменты — это потеря урожая картошки и «ла-ла-ла-ла-ла» Дэвида Боуи во время спасательной операции. И непонятно на самом деле, чего ленте не хватило: то ли котика, то ли Рипли, то ли монстров, то ли, простите, трусов.

Кадры из фильма и трейлеры — с официального сайта фильма foxmovies.com/movies/the-martian