Айдар Хамидуллин: «Самое святое и чистое, что есть в нашей жизни, — это дети»

«Сын будет врачом и обязательно меня вылечит»

Айдар Фаязович Хамидуллин в медицине с 1975 года. В его послужном списке тысячи спасенных детей и становление «на крыло» всей детской ангиографии в республике. Государственная премия Республики Татарстан, место в правлении Российского научного общества интервенционных кардиоангиологов, многочисленные грамоты и благодарности — вот лишь малая толика достижений доктора. А ведь с детства он мечтал о другой профессии…

Айдар Хамидуллин рос в рабочей семье: отец сорок лет проработал шофером, мать была скорнячкой на мехкомбинате. Мальчик мечтал быть писателем, его тянула журналистика. У него даже была возможность вне конкурса пройти на журфак университета, благодаря победе в республиканском конкурсе сочинений, посвященных очередному юбилею революции. Но жизнь рассудила по-другому. Доктор рассказывает:

— Мама часто болела. Бывало так, что она уходила на работу, а вечером домой не возвращалась, оказывалась на больничной койке. Помню, как она говорила родственникам: «У меня сын растет. Он будет врачом, и он обязательно меня вылечит». Я очень любил своих родителей, и эта мысль во мне начала крепнуть и зреть. А потом как-то в классе был урок биологии, меня вызвали к доске, и я получил жирную двойку. Это меня обидело, и тут внутри что-то окончательно загорелось. Я, никому ничего не говоря, начал готовиться в мединститут. Никаких репетиторов не было, просто работал сам по индивидуальной программе. Район у нас был заводской, люди там жили жесткие, никакой интеллигенции вокруг не было, у нас не было ни одного знакомого врача. Но весь класс, все учителя меня поддержали: к окончанию школы все знали, что Айдар станет врачом. А родители даже не знали, где этот мединститут находится…

Как-то само собой пришло желание поступать на педиатрический факультет. Юноша думал: «Если я буду все знать про маленького человека, что мне будет стоить узнать большого?» Сегодня Айдар Фаязович вспоминает тот день, когда увидел себя в списках на зачисление, как один из счастливейших в своей жизни:

— Списки должны были вывесить в один из жарких августовских дней. И я не рискнул туда пойти днем. Осмелился только к вечеру. Прихожу к зданию института, а дверь заперта. Стучусь, выходит какая-то бабулька с вахты и говорит мне: «Сынок, так ведь все уже прошло». Я отвечаю: «Да мне только списки прочитать». Она меня впустила. И когда я нашел в списках свою фамилию и шел потом по Бутлерова вниз, не могу вам передать, что чувствовал. Мне было 16 лет, и я был абсолютно, безгранично счастлив, ведь я знал, что теперь буду врачом! Много было потом счастливых дней в моей жизни. Но этот вспоминается мне как один из самых ярких.

Мне было 16 лет, и я был абсолютно, безгранично счастлив, ведь я знал, что теперь буду врачом!

«Мой жизненный путь определил Алмаз Асхатович Ахунзянов»

В 1975 году, будучи студентом третьего курса, Айдар устроился работать медбратом в горбольницу №5, во взрослую сеть. И не только по материальной необходимости. Юноша хотел знать как можно больше и по взрослым нозологиям. Дело в том, что семья продолжала жить в заводском районе, прослышав, что Айдар поступил в медицинский, соседи начали захаживать к нему с жалобами: у одного тут болит, у другого — там. По мере возможности юноша помогал. Но, осознав, что возможности невелики, пошел работать в больницу, чтобы научиться делать больше. Ведь ходить на занятия в институте — это одно, а видеть больного — совершенно другое. Айдар Фаязович говорит:

— Это сейчас студента не загонишь в больницу. А мы хотели все знать, уметь, видеть. Я работал в отделении терапии. В те времена это была известная горбольница, там была хорошая хирургия, и нас, медбратьев, приглашали туда помогать, особенно ночами. На пятом курсе врачи нам уже самостоятельность какую-то давали: мы их подстраховывали с несложными случаями. Соответственно, и сессии я сдавал на пятерки — прекрасно знал клинику.

Когда пришла пора определяться со специализацией, сознание Хамидуллина полностью перевернула одна лекция Алмаза Ахунзянова. Сейчас его вспоминают как корифея детской урологии, причем не только республиканского масштаба — легендарного профессора Ахунзянова знала вся страна. А тогда, в 1977 году, он был доцентом мединститута. Айдар Фаязович говорит, что лекция его впечатлила, «убила наповал». Именно в тот момент юноша решил: будет детским хирургом, именно урологом. Так что теперь, спустя десятки лет карьеры, он говорит: «Мой жизненный путь определил Алмаз Асхатович Ахунзянов».

Как раз в те годы строилась ДРКБ, и Хамидуллин, как и остальные его ровесники, вспоминает, как таскал кирпичи на этом строительстве в числе остальных студентов-медиков. Здесь, в урологическом отделении ДРКБ, он прошел интернатуру: учился у того же Ахунзянова и у других больших докторов. Но после интернатуры остаться в урологии не удалось — мест в штатном расписании не было.

— Это было мое первое и полнейшее потрясение: я ведь был уверен, что буду здесь работать. И вдруг меня не взяли. Я не знал, что дальше делать. И понял, что надо доказать: тот, кто меня не взял, ошибся! А как было доказать?

Каждому начинающему врачу порекомендовал бы хотя бы год поработать в поликлинике: закалишься так, как нигде. У одного живот болит. У второго нога. Третий кашляет. Там можно встретить множество случаев, и это прекрасная школа

«Всех врачей после мединститута я бы пропускал через поликлинику»

И Хамидуллин устроился хирургом в детскую поликлинику №2. Она обслуживала огромный район — начиная от Отар и заканчивая Тукаевской улицей. По его словам, это была великолепная школа, ведь к нему вели детей с самыми разнообразными болезнями. Доктор до сих пор с благодарностью вспоминает свою медсестру Нажибу Исламовну: она прошла всю войну, была старшим лейтенантом медицинской службы. Медсестра со своим колоссальным опытом, она помогала молодому доктору освоиться в профессии. Случаи тут были самые разные. Например, вспоминает Айдар Фаязович одно из происшествий, ярко характеризующих печально известный «казанский феномен»:

— Я первый год работал. Помните «Тяп-Ляп»? У меня идет прием, и вдруг вбегают родители с маленьким ребенком — у него все лицо в крови, все течет… Я в шоке, а медсестра ведь у меня войну прошла. Быстро разобралась, в чем дело: мы взяли салфетки, обтерли лицо малышу, а оно все в мелких царапинах. Вот что произошло: хулиганы из «тяп-ляповских» пришли на автомобильную стоянку, избили родителей, а ребенка вытащили из коляски и воткнули головой в снег. Была ранняя весна, и снег был покрыт плотной коркой наста. И ему поцарапало все лицо и всю голову…

Слава о молодом хирурге по району шла быстрее него. Детских хирургов на поликлиническом приеме в Казани в ту пору было немного. В выпуске Айдара Фаязовича было 20 детских хирургов, из них большинство сразу же разъехались по другим городам оперировать. В Казани остались два-три человека. Словом, в поликлиниках был острый дефицит. Очередь в коридоре была большая, всем надо было помочь. Но сегодня доктор с благодарностью вспоминает этот опыт и категорически советует пройти поликлиническую школу всем молодым докторам без исключения:

— Сегодня студентов-медиков пугают: дескать, будешь плохо учиться — пойдешь в поликлинику работать! А я бы всех врачей после мединститута сначала пропускал через поликлинику. Объясню, почему. Вот он с дипломом пришел работать в стационар. Там множество врачей. Естественно, сначала его будут контролировать и постоянно бить по рукам: то не трогай, это не трогай. А поликлиника? Ты пришел на прием — и все, работай сам, принимай решения. На тебя смотрит мама квадратными глазами, папа такой же, и ребенок плачет. Ты должен понять, что с ним, и начать лечить. Ты с ним один на один, и сам принимаешь решения, работаешь не только руками, но и головой. А для врача это умение очень важно. Каждому начинающему врачу порекомендовал бы хотя бы год поработать в поликлинике: закалишься так, как нигде. У одного живот болит. У второго нога. Третий кашляет. Там можно встретить множество случаев, и это прекрасная школа.

А параллельно доктор ночами дежурил на «взрослой» скорой помощи. Рассказывает, что нужно было знание взрослой неотложки, ведь к нему продолжали обращаться соседи и родственники, для которых не было разницы, какой перед ними доктор. Главное, что в белом халате. Айдар Фаязович вспоминает, что на скорой в то время была жуть:

— Там я видел все. На всю жизнь запомнил такой момент. На Бутлерова раньше стояли двухэтажки, деревянные дома. Мы приезжаем, заходим в комнату, видим на полу молодую женщину, и из спины у нее торчит нож по самую рукоять. Муж всадил. Я встал столбом. На скорой медсестры были опытные: подтолкнули меня — работай, мол. Спасти ее, к сожалению, не удалось — мы были бессильны. Или вот еще помню, как приехали к пациенту, у которого остановилось сердце. Дефибрилляторов в каждой машине тогда не было: только у терминальной бригады. Пока мы ждали эту бригаду, я делал непрямой массаж сердца. Было лето, жара, я весь взмок и никак не мог остановиться. Уже и жена пациента мне говорит: «Улым, Аллах взял, наверное, уже. Остановись». А я никак не мог. Но он умер…

Дети, которые хотели успеть пожить

В 1984 году дефицит хирургов в детских поликлиниках достиг апогея. Хамидуллина вызвала к себе заведующая поликлиникой ДРКБ и сказала: «Выручай. В 12 детских поликлиниках города нет детских хирургов. Надо закрыть эту потребность. Только на лето. В сентябре уже придут работать молодые хирурги, выпустившиеся из института». Айдар Фаязович предложил ей уговор: он берет 12 поликлиник на четыре месяца, а потом переходит в урологическое отделение ДРКБ. На том и порешили. С мая по август доктор отработал в авральном режиме, а с 1 сентября 1984 года и по сей день числится в штате ДРКБ.

Доктор вспоминает: он работал в команде с блестящими врачами — Мансуром Биляловым, Григорием Печерицей, Шамилем Тахаутдиновым и, конечно, Алмазом Ахунзяновым. Несмотря на то, что отделение было урологическим, доктора дежурили в хирургии и могли делать множество операций: к примеру, тот же Ахунзянов был блестящим хирургом в области брюшной полости. Причем в тот момент в клинике еще не было передовой диагностической аппаратуры, и даже УЗИ вновь поступившему ребенку сделать не всегда была возможность. Поэтому диагнозы ставить приходилось руками, глазами и головой. И ошибок не было!

— Мы были счастливым поколением врачей: у нас были великолепные учителя, — говорит сегодня Хамилуллин. — По тем пятиминуткам, которые с нами проводили в отделении, книги можно было бы писать…

Отдельные воспоминания Айдар Фаязович посвящает онкобольным детям. В середине восьмидесятых в Татарстане еще не было отдельной детской онкологической службы, и дети с опухолями лежали в профильных отделениях.

— Со смертью пациента-ребенка я впервые столкнулся, когда работал в урологии. Этого не передать словами. Мне было очень тяжело тогда и тяжело об этом вспоминать теперь. Ведь если сейчас научились лечить опухоли, то в те времена опухоль почки давала стопроцентную летальность. Мы знали, что ребенок с этим диагнозом умрет, и максимум, что мы сможем сделать, — немного продлить его дни. И вот что я замечал: дети с опухолью Вильямса по интеллекту и развитию опережали остальных. Ребенку был год, а выглядел он на два и развит был на два. На всю жизнь запомнил картину: восьмимесячная девочка, совсем малышка, сидит на кровати и собирает мозаику. Даже годовалому ребенку такое не под силу, а она спокойно и вдумчиво это делала. Мне было не по себе… Я просто для себя делал вывод: наверное, они так хотели успеть пожить?

Мы были счастливым поколением врачей: у нас были великолепные учителя. По тем пятиминуткам, которые с нами проводили в отделении, книги можно было бы писать…

Ангиография: начало

УЗИ в урологическом отделении ДРКБ не было. Айдар Фаязович объясняет: в сложных случаях надо выяснить, как почка питается кровью, чтобы определить, насколько она жизнеспособна, и понять тактику дальнейшего лечения. Если питание почки кровью недостаточное, она высыхает, ее надо удалять. Но чтобы это определить, надо увидеть, как она живет, что называется, «онлайн», в живом режиме. Для этого нужна ангиография: метод, который позволяет увидеть сетку сосудов, оплетающих орган, и понять, что с ними происходит. Основоположником этого метода в Татарстане был все тот же Алмаз Ахунзянов. В неделю в отделении урологии делали два-три ангиографических исследования, причем делали это, как сейчас можно сказать, «доисторическими» методами: вслепую заходили в аорту, контрастировали сосуды почек и смотрели в рентгеновском кабинете, что происходит. Не было ни специального ангиографического оборудования, ни тонких игл, ни современных трубочек. И поэтому уровень подготовки к каждой такой процедуре был таким же, как перед операцией на сердце (хотя и операций на сердце детям в ту пору в Татарстане тоже еще не делали). Помогал Ахунзянову Шамиль Тахаутдинов. А третьим хирургом в этой команде был Айдар Фаязович.

Методика понемногу развивалась, и настал момент, когда нужно было выделить под ангиографию отдельного специалиста. Евгений Карпухин, который был в то время главным врачом ДРКБ, был прогрессивным управленцем и прекрасно понимал, что будущее за этими методами. Ему удавалось многое — удалось и выбить в штатное расписание отдельную позицию для врача, который будет заниматься ангиографией. На дворе стоял 1986 год. Но никто из урологов заниматься этим не хотел: все хотели оперировать. И вот на общем собрании отделения урологии было решено: к рентгенологам уйдет Айдар Хамидуллин.

— Алмаз Асхатович мне сказал: «Айдар, это должен будешь быть ты». Меня обучили на рентгенолога, и я ушел развивать ангиографию. А в трудовой книжке Карпухин мне написал «хирург-рентгенолог» и этим обогнал свое время на 20 лет. Ведь эта специальность в медицинском классификаторе появилась только в 2006 году. Так что в Татарстане я был первым.

В трудовой книжке Карпухин мне написал «хирург-рентгенолог» и этим обогнал свое время на 20 лет. Ведь эта специальность в медицинском классификаторе появилась только в 2006 году

Как «хитрый татарин» за медицинские инструменты торговался

В середине восьмидесятых ангиографическим методом выполняли только диагностику. При этом инструментального обеспечения практически не было: начинать пришлось с нуля. Для этого метода нужны специальные тонкие иглы и тончайшие трубочки — именно эти трубочки с зондом на конце должны проходить по сосудам во время ангиографического исследования. Инструменты, которые поставлял Горьковский завод, для тонких операций подходили плохо. Во время одного из таких обследований зонд оторвался: врачам еле удалось извлечь его из артерии. Ангиографию делали только детям от 7—8 лет, потому что тонких игл, позволяющих проводить исследование малышам, просто не было.

Изготавливать катетеры — конструкции из трубочек с зондом — приходилось самостоятельно: у Хамидуллина в кабинете стояла спиртовка, на которой он запаивал трубочку, формируя тонкий конец, был оборудован своеобразный уголок «Сделай сам». Коллеги из РКБ периодически снабжали трубочками, помогали, чем могли.

В итоге Евгений Карпухин велел Хамидуллину ехать в Москву и договариваться с фирмами, которые делают готовое оборудование для ангиографии. Тот ездил несколько раз. А еще ездил, чтобы учиться: ведь в Казани опыт перенимать было не у кого. Кроме того, нужна была справка, чтобы иметь право работать ангиографическими методами — для этого тоже надо было ехать в Москву на обучение. И здесь Айдар Фаязович вспоминает забавный случай:

— Во-первых, я там впервые увидел мотки этих трубочек. А во-вторых, прекрасную, тончайшую шведскую иголку. Мы о таких только мечтать могли. Говорю профессору: «Можно я у вас ее куплю?» Он ответил, что иголка не продается. Но потом, после того как курс моего обучения закончился, я еще раз попросил. Он посмотрел на меня и вдруг говорит: «А ты можешь достать журнал Burda Moden?» Сделать это в ту пору было просто невозможно: этот модный немецкий журнал с выкройками у нас теоретически продавался, но достать его было нельзя нигде. Но я сказал: «Могу». Он назначил такую цену: моток трубочек — одна «Бурда» за сентябрь, иголка дороже — целых две «Бурды». Я говорю: «Три «Бурды» — это очень дорого. Добавьте тогда еще один моток». Он говорит: «Ну ты даешь, хитрый татарин!»

Хамидуллин приехал в Казань, вышел на систему «Союзпечати» и достал-таки три заветных журнала. Добавил к набору чак-чак, купил билет в Москву и привез все это богатство профессору. Тот условия сделки выполнил, даже добавил дополнительных аксессуаров для проведения процедур. По приезду в Казань Айдар Фаязович чувствовал себя богачом. Пять метров трубочек отмотал для коллег из РКБ, которые в свое время делились с ним своими расходниками. А для шведской иголки приспособил бархатный футляр, в котором раньше хранилась подарочная ручка. Так и носил. Ею можно было делать ангиографию даже самым маленьким детям.

— Так что это были времена дефицита не только на колбасу, — улыбается сегодня доктор.

Если перефразировать поговорку, то прежде чем отрезать, мне надо было отмерить не семь раз, а сто. Но, к счастью, вокруг меня всегда были замечательные коллеги. И, к счастью, я не потерял ни одного ребенка. И ни разу не ошибся

«Прежде чем отрезать, мне надо было отмерить не семь раз, а сто»

Служба ангиографии в Татарстане развивалась. В 1994 году Минтимер Шаймиев обратил внимание на развитие республиканской медицины, и с его подачи началась большая модернизация. В том числе и в ДРКБ. Именно тогда был построен новый корпус больницы, купили один из первых в Татарстане магнитно-резонансных томографов, первый компьютерный томограф… и ангиограф! И тогда, параллельно с открытием отделения кардиохирургии, Евгений Карпухин дал Хамидуллину добро на формирование собственного отделения (кардиохирургам очень нужна ангиография в их работе). Айдар Фаязович рассказывает:

— Мысли о том, как буду работать, у меня были такие: работа на принципах полного доверия и абсолютного профессионализма. Коллег в отделение я выбирал по всей больнице. Старшая моя медсестра Кадрия работала в урологии. Вторая, Гульнара, в отделении рентгенографии могла с закрытыми глазами попасть в любую вену любому ребенку. Докторов, естественно, пока еще не было, я их несколько лет набирал и учил. Так понемногу собралась команда. На заведовании я уже двадцать восьмой год, и сейчас мы многого добились. Но ошибаться мне было нельзя: это дискредитировало бы метод. Меня во многих вещах считали консерватором, но я все перепроверял. Если перефразировать поговорку, то прежде чем отрезать, мне надо было отмерить не семь раз, а сто. Но, к счастью, вокруг меня всегда были замечательные коллеги. И, к счастью, я не потерял ни одного ребенка. И ни разу не ошибся.

Когда в первый раз Хамидуллин поехал в Москву учиться, то понял: никто просто так не начнет делиться с ним знаниями. У москвичей в то время была монополия на ангиографию, и на коллег из регионов они смотрели, мягко говоря, свысока. Доходило до того, что когда Айдар Фаязович по направлению от производителя медоборудования приехал в московскую клинику узнавать тонкости работы с инструментом, их ему показывала… операционная медсестра. Никто из докторов не снизошел до того, чтобы пообщаться с казанским коллегой. Первой по-настоящему удачной поездкой была учеба в Варшаве, где доктор познакомился с английскими коллегами, посмотрел, как они работают, и привез их методы в Казань. Но спросить в России было не у кого. Поэтому Хамидуллин звонил… в Варшаву. И там его консультировали по всем сложным вопросам.

— Помню первый съезд рентгенхирургов. Доклад читал академик Баграм Аликян. Тогда еще отделений рентгенохирургии по стране было мало. И вот он говорит: «Смотрите-ка, Казань! Одну операцию сделали!» Мне было неудобно, и московские коллеги свысока хихикали. И я тогда сказал: «Я вам докажу! О казанской ДРКБ вы еще когда-нибудь скажете!» А через 12 лет на таком же съезде Аликян говорил: «А вы вот посмотрите на ДРКБ в Казани. Что там творят ребята! У них отделение из шести человек, три врача. Вы съездите к Айдару, посмотрите, что там они делают!» И в тот момент я испытал такую гордость! Я сказал, что докажу — и доказал!

Что лучше — уникальное или стандартное? Стандартное! Хорошо сделанная работа — это когда уникальное становится стандартным

«У нас ни один больной с пороком сердца в Татарстане никуда не пропадет»

С тех пор утекло много воды. Сегодня в ДРКБ с помощью ангиографии проводят не только исследования, но и лечат пороки сердца, делают удивительные операции. И все это без единого разреза: зонд с медицинским инструментом вводится в артерию и идет по крупным сосудам к органу, который надо «починить». На сегодняшний день около 70 процентов всех операций и процедур, которые проводят в отделении Айдара Фаязовича, — это не диагностика, а лечение.

Здесь уже стоит современнейший ангиограф, который показывает удивительную картинку: вот на живом сердце проводят операцию по закрытию отверстия в предсердной перегородке. Сердце бьется, к нему по кровеносному сосуду подходит крошечный катетер с окклюдером на конце: он раскрывается, как зонтик, и закрывает собой отверстие. Двадцать лет назад спасти ребенка с таким пороком можно было, только сделав открытую операцию на сердце: раскрыв грудину и поставив заплатку на перегородку. А сегодня он проводит в больнице только сутки после этой операции, выходя из отделения здоровым. По операциям на исправление межпредсердной перегородки ДРКБ находится в пятерке лучших клиник в России: их только в 2021 году было проведено около семи десятков.

Или еще одна картинка: сосудистая опухоль спинного мозга, которую с помощью ангиографического метода нейтрализовали клеем, перекрыв ей возможности для питания и роста. Теперь она высохнет и от нее ничего не останется, кроме небольшого рубца. И 12-летний ребенок снова сможет ходить и больше не будет испытывать страшных болей в спине. А ведь нейрохирурги не могли подобраться к этой опухоли своими методами, не затронув сосудов. Теперь общими усилиями вместе с хирургами-рентгенологами из ДРКБ, МКДЦ и даже из Новосибирска опухоль удалось победить.

По количеству выполненных ангиографических операций ДРКБ уступает только федеральным центрам. Допустим, институт им. Бакулева в Москве, конечно же, обходит ДРКБ. Оно и понятно: там только ординаторов 30 человек и 12 операционных. А в ДРКБ штат отделения, включая санитарку, — 7 человек. При этом в доковидные времена через отделение Хамидуллина проходило около 400 детей.

Доктор говорит:

— Мы много работаем вместе с кардиохирургами: они приходят к нам и предлагают все новые и новые методики для внедрения. Они нас подстегивают, и мы их тоже. Кстати, за развитие нашей совместной службы нам дали Государственную премию республики Татарстан. Мне нравится так работать: когда награда действительно заслуженная. У нас до такой степени все отработано! Ни один больной с пороком сердца в Татарстане никуда не пропадет. У нас с кардиохирургами одна команда. И я считаю, это заслуженная премия. Причем эта служба продолжает работать, шириться и развиваться. Мы ведь это делаем не за медаль, а из профессионализма!

На ангиографические операции в Казань приезжают маленькие пациенты со всей страны: из Ярославля и Самары, из Уфы и Ульяновска…

Здесь, в ангиографическом отделении, каждый больной и каждый родитель проходит у меня через сердце

«Хорошо сделанная работа — это когда уникальное становится стандартным»

На вопрос о том, не страшно ли проводить такие тонкие манипуляции и в таких количествах, Айдар Фаязович отвечает:

— Я же советский врач. Мы были пионерами и комсомольцами и росли на определенных идеалах. Как-то у Карла Маркса спросили: «Что главное в человеке?» И он ответил: «Профессионализм». Может быть, я так воспитан: я уважаю любого человека своего дела. Уважаю и сантехника, и дворника, потому что они прекрасно делают свою работу. И в моей профессии тоже надо быть специалистом. И я не боюсь, потому что уверен в своем профессионализме, в своей руке. Это для нас нормально, это наша работа. И, кстати, я не люблю, когда про наши операции говорят, что они уникальны. Что лучше — уникальное или стандартное? Стандартное! Хорошо сделанная работа — это когда уникальное становится стандартным.

28 лет руководя отделением, доктор совсем не считает себя строгим руководителем. Говорит, что главное для него — доверие, профессионализм и принципы всеобщей доброты. Даже пятиминутки в его отделении всегда совместные: на них сидят и доктора, и медсестры. Хамидуллин считает, что так правильно с точки зрения команды. А когда идет работа — каждый на своем посту.

Общаться с родителями пациентов Айдар Фаязович тоже предпочитает с этой же позиции: доброта — главное.

— Для меня важно, чтобы родитель в меня поверил. Я делаю все, чтобы, уходя от меня, родители успокоились и поверили в то, что все будет хорошо. Но это сложно! Когда идет операция я отвечаю не только за ребенка, но и за родителя. У них всегда есть номер моего мобильного телефона. И они могут позвонить в два часа ночи и пожаловаться на что-нибудь, спросить совета. И я всегда отвечаю. Или, скажем, в пять утра. Я как-то пошутил: «А что, пораньше встать не получилось?» «Извините уж, Айдар Фаязович, вот корову встала доить, и про анализы у вас спрашиваю». И это очень важно, когда в тебя верят. Я стучу по дереву: в мое отделение, кроме благодарностей, ничего не поступает. Здесь, в ангиографическом отделении, каждый больной и каждый родитель проходит у меня через сердце. Казалось бы, и возраст уже у меня не маленький, и я иногда спрашиваю у себя: не пора ли заканчивать? Но вижу, как в мое отделение приходят больные дети, а уходят здоровые, и понимаю: пока не время.

В отношении себя я знаю: сделал правильный выбор. Потому что самое святое и чистое, что есть в нашей жизни, — это дети. И за них надо бороться

«Все, что знаю сам, хочу передать коллегам»

У Айдара Фаязовича две дочери и четверо внуков. Одна из дочерей работает здесь же, в ДРКБ: он с гордостью говорит, что она — один из ведущих специалистов, врач УЗИ, и без нее не обходится ни одна сложная операция в его отделении. А старшему внуку 20 лет, он студент третьего курса медицинского университета — и тоже педфака.

Отдыхает доктор разнообразно, особенно любит футбол. Его можно смело считать одним из старейших болельщиков «Рубина»: с 1962 года он болеет за казанскую команду — еще с тех пор, когда она называлась «Искрой». Он и сейчас ходит на футбольную арену и пристально следит за тем, как дела у любимой команды.

Ни одного своего отпуска Айдар Фаязович полноценно не «отгулял»: говорит, проходит две недели, и его тянет в отделение. Говорит, отдыхать становится скучно. Слушая его рассказ, видя, как горят глаза, понимаешь, что такое настоящий профессионал: он живет своим делом и горит им, даже через 47 лет в профессии. А он улыбается:

— Конечно, хотелось бы еще немного поработать: может быть, внука своего вести в профессии на первых шагах… А в отношении себя я знаю: сделал правильный выбор. Потому что самое святое и чистое, что есть в нашей жизни, — это дети. И за них надо бороться. Так что я не ошибся, выбирая профессию. И совершенно ни о чем не жалею и люблю вспоминать прошедшие годы. Я не хвастаюсь, нет. Все, что знаю сам, хочу передать коллегам. Хочу, чтобы каждый был профессионалом в своей области, чтобы любил свое дело и жил им!