Нияз Гараев: «Я Владимир Ильич Ленин, который должен залезть на броневичок и всех зажечь»

«Не хочу работать с «норковыми кепками»

— У вас был стартовый капитал, когда вы затевали свой первый бизнес?

— Нет, не было. Несколько моих первых бизнесов благополучно сгорели и самоуничтожились, и я сильно помог им в этом. Ну это закономерно, мне было 18—19 лет. Бизнесом я начал заниматься еще студентом.

— В этом кто-то виноват, кроме вас?

— Нет, только я. Но мне, впрочем, тоже помогали сделать так, чтобы все накрылось.

— Какой был первый бизнес?

— Фото на документы на Баумана. Это было начало 2000-х. На самом деле, это даже не бизнес был — днем я фотографировал, распечатывал фотографии, а вечером мы садились в машину и ехали по городу развешивать на столбах объявления — листовки с портретом Че Гевары. Потом пили пиво. В объявлениях писали, что можем нанести лицо Че Гевары на футболки, делаем фото на документы. То есть днем мы зарабатывали деньги, а вечером их про… пивали, скажем так. Но это продолжалось недолго, с полгода, наверное.

Потом было несколько мучительных для меня лет, связанных с наружной рекламой. Там я делал неправильно вообще все. А в 2004 году запустил рекламное агентство «Реаспект». Оно существует до сих пор, я им уже не управляю, но остаюсь совладельцем. От «операционки» ушел в 2010-м.

— Значит, все первые проекты были последовательно неудачными? Где вы брали деньги на перезапуск?

— Неудачных проектов было два. И потом, что там брать-то? Чтобы запустить бизнес, стартовый капитал вообще не нужен. У меня его никогда не было. И сегодня у меня тоже нет денег, потому что мы построили поселок, вложились в кучу домов. То есть все деньги, которые у нас были, мы вложили в проект «Дубльдом», и вот сейчас у меня вожжа под хвост попала запускать параллельный проект. Это же требует денег — надо делать выставочный дом, проводить рекламную кампанию и так далее.

Можно, конечно, и откладывать, то есть сказать себе: «Заработаю сейчас, полгодика-год пройдет, и запущу что-то новое». Но я не хочу ждать. И при таком подходе у меня многое начинает крутиться как-то само. Вот я запустил новый проект, мы с архитектором начали делать работу, и она вдруг говорит: «Родители продали квартиру, часть денег от продажи осталась, я тебе одолжу на этот проект». То есть она пришла сюда денег заработать, а в итоге дала мне в долг. Потом пришла идея раскручивать проект через реалити-шоу. Это тоже условно-бесплатно, не стоит почти ничего.

Но я сейчас говорю о бизнесе наших масштабов. Понятно, что если ты хочешь сразу завод, то стартовый капитал нужен.

Несколько моих первых бизнесов благополучно сгорели и самоуничтожились, и я сильно помог им в этом. Ну, это закономерно, мне было 18—19 лет. Бизнесом я начал заниматься еще студентом

— А кто ваши родители?

— Отец окончил Ленинградское высшее военно-политическое училище МВД СССР, потом, когда Союз развалился, работал в тюрьме, где-то еще. В прошлом году он умер. А мать была инженером в химической промышленности, но в 90-е ей не платили зарплату по полгода, и она пошла искать место, где платят. Поработает две недели, поймет — здесь не платят, и уходит, потом новая работа, и так далее. Работала кондуктором, на швейной фабрике, продавцом магнитофонов на улице. В общем, родители абсолютно простые.

— Никаких высокопоставленных родственников, покровителей у вас тоже не было, так?

— Нет, не было. «Покровителей» (смеется).

— Ну, мало ли. Просто есть же люди, которые целенаправленно со студенческих лет работают над тем, чтобы обрастать связями.

— Я никогда этого не понимал, более того, всегда презирал. Особенно когда был моложе. Но сейчас я связями, конечно, оброс, хочу я этого или нет, мой возраст вошел в такую стадию, когда кто-то чего-то добился. Поэтому, да, я этим пользуюсь, но не потому что у меня стояла такая цель. Просто я попал в эту лодку, и вот эти ребята тоже выплыли и все могут быть друг другу чем-то полезными.

— Нежелание строить бизнес на связях — это же довольно необычно для нашего региона.

— А я в нашем регионе практически и не работаю. Не хочу работать с этими «норковыми кепками». В чем-то их убеждать, продавать, рассказывать, прогибаться — нет. Мне проще с ними не работать. Мы сразу спозиционировали себя так: не нравится — не ходите, мы не будем вас уговаривать, разводить, акции для вас придумывать. «Дубльдом» — он вот для таких-то людей, и если вы не соответствуете, то до свидания. То есть приходит клиент, начинает что-то говорить, и я сразу понимаю, что если я ему продам, он мне потом вынесет мозг. Это уже опыт. Он будет недоволен, я буду недоволен, вся команда замучается.

— А в каких регионах вы работаете?

— В основном по большим русским городам, там, где менталитет созрел. Потому что снаружи наш дом выглядит как сарай. Или как курятник, как теплица. А многие москвичи и питерцы уже побывали в Скандинавии и понимают, что это не трэш. Наоборот, барнхаус, от английского «barn» (сарай) — очень модная трендовая вещь. Там рядом с этим барнхаусами стоят «Порши», на которых не дяденьки в кепочках ездят, а молодежь.

Я в нашем регионе практически и не работаю. Не хочу работать с этими «норковыми кепками». В чем-то их убеждать, продавать, рассказывать, прогибаться — нет. Мне проще с ними не работать. Мы сразу спозиционировали себя так: не нравится – не ходите, мы не будем вас уговаривать, разводить, акции для вас придумывать

— Крафтовое жилище.

— Да, это такой более-менее хипстерский крафтовый продукт. Но сам я не такой. Не то чтобы колхозник от сохи, но очень приземленный и никогда не был в этой модной субкультуре — кофейни, вейпы, вот это все. Просто всегда был вынужден зарабатывать деньги и быть, не знаю, в хорошем или плохом смысле слова, приспособленцем. Мне эта субкультура нафиг не нужна была, у меня и времени на нее не было. Поэтому новый продукт мы делаем для людей попроще. Это будет вещь не супермодная, не трендовая, более практичная.

«Нияз Гараев, продавец сараев»

— «Дубльдом» — это дом, который производится в цехе, так? А какой у него фундамент при установке?

— Свайно-винтовой. Закручивается такой большой «саморез».

— Непосредственно в землю?

— Конечно. В чем концепция этого дома? Это дом, который должен приехать на участок, в идеале вообще в считаные дни. В нем уже установлены окна, двери, плитка, светильники и т. п., потом это грузится на машину, доставляется на участок, там ставится на фундамент, стягивается болтами, сверху кладется кровля — все, дом готов.

— Смысл всего этого в чем? В скорости, в удешевлении продукта?

— Представьте, что у вас есть участок, и вы решили построить на нем дом. Обычно это занимает несколько лет. Сначала вы долго думаете, чего вы хотите. Смотрите с женой картинки, потом ходите и выбираете место, где его поставить. Потом ищете бригаду, долго возитесь с фундаментом. Бригады могут быть разные — одни делают фундамент, другие — стены, третьи ставят окна и так далее. Кто-то из них берет предоплату и кидает. И хорошо, если все эти люди не криворукие. Короче, все это затягивается на годы.

А мы делаем дом за три недели и в любое время года. В цехе, где нет дождя, минусовой температуры, по типовому проекту.

— Но устанавливаете, наверное, все равно только в сезон?

— Нет, тоже круглый год. Земля же зимой только чуть-чуть промерзает. В Сибири в вечной мерзлоте пятиэтажки как раз на сваях стоят. То есть там, где нет возможности делать бетонное основание, делают свайное. Свайный фундамент изготавливается за день и стоит в четыре раза дешевле бетонного. И для нашего дома он оптимально подходит.

Принцип такой: клиент покупает дом, как автомобиль. Мы производим дома на конвейере. Делается модуль, к нему на участке придвигается следующий, и так далее.

— Сколько стоит дом?

— Самый наш бестселлер стоит 2,5 миллиона. Он 65-метровый, то есть это площадь «двушки». Это со светильниками, унитазами, раковинами, полами и вообще всей отделкой.

А новый проект, который мы запускаем — «Скаутхаус» — будет стоить 1,5 млн. Хочу уложиться в эту сумму.

В чем концепция этого дома? Это дом, который должен приехать на участок, в идеале вообще в считаные дни. В нем уже установлены окна, двери, плитка, светильники и т. п., потом это грузится на машину, доставляется на участок, там ставится на фундамент, стягивается болтами, сверху кладется кровля – все, дом готов

— А почему появилась в нем необходимость? Нет спроса на дома за 2,5 миллиона?

— Спрос есть. Там такая история. «Дубльдом» придумал не я, а московский архитектор Иван Овчинников. Он создан таким легким, открытым, с огромными окнами. И он одноэтажный. За эти 4 года, что я им занимаюсь, накопилось много того, что хотелось бы в «Дубльдоме» поменять и улучшить. Но, поскольку архитектурный проект создавали не мы, то не нам его и менять. Поэтому мы решили создать свой проект, совершенно не похожий на «Дубльдом».

Мы продолжаем производить «Дубльдома», но со «Скаутхаусом» у них разные сегменты. Грубо говоря, кому-то нужен седан, а кому-то внедорожник. Глупо уговаривать того, кому нужен внедорожник, взять седан.

— И в чем принципиальные отличия «Скаутхауса»?

— Прежде всего он двухэтажный, этим решается вопрос с участками земли. «Дубльдом», даже самый маленький, занимает почти сотку. Пространство вокруг дома нужно благоустроить, оградить, и очень часто у людей на типовом участке в шесть соток не хватает места даже под баню. Есть требования СНИПов: от соседей должно быть столько-то метров, от дома и всех построек столько-то. Получается, ты поставил дом и больше ничего не можешь там сделать — ни баню, ни зону барбекю, ни парковку.

Кроме того, была цель сильно удешевить конструкцию «Дубльдома», в которой очень много ручного труда. Например полы, которые делаются из доски. Каждая дощечка должна быть прострогана, закручена, прокрашена, все это надо натягивать струбцинами, чтобы не было щелей. Было много таких отзывов: люди хотели завести большую собаку, а у нее когти. Сосна, из которой сделана доска, мягкая, собаки и кошки «выносят» полы на раз. Поэтому в «Скаутхаусе» мы перейдем на дубовый паркет.

Я не критикую «Дубльдом». Просто у него есть объективные минусы, и мы хотим от них избавиться. Естественно, при этом могут появиться другие минусы. Например, второй этаж может быть неудобен, если в семье есть пожилой человек. А для кого-то второй этаж — это классно. Например, появляется вид из окна. С первого этажа он видел бы только забор соседа.

— Я слышал, что у «Дубльдома» есть проблема с удержанием тепла и что проводились эксперименты с тепловизором, которые это показали.

— Скорее всего, вы видели ролики проекта «Стройхлам». Люди делали вид, что они эксперты, которые ходят по вызову по проблемным домам. То есть приходят и говорят с умным видом: да, дом-то проблемный! И выходит ролик с громким заголовком: «Г…осруб!», где демонстрируется, что эти срубы «шляпа». Потом следующий выпуск — их пригласили оценить косячный кирпичный дом. Они приходят и делают хайповый ролик: «Дом за 15 миллионов — под снос». Или: «Каркасники — это смерть», «Срубы тебя убьют». Ну, они как санитары леса. Волки ведь не могут поймать здоровое животное, у них не хватает на это энергии, ну они и ловят хромых, больных и прочих. Этот проект такой же.

И ему нужны новые жертвы. Ну и какому-то мужчине сделали не очень хороший «Дубльдом» питерского производства, он позвал к себе «Стройхлам», а там, значит, проблема на проблеме. Домов по этой технологии произведено 500, и, естественно, может быть, даже не два, а 20 из них произведены плохо. Питерское производство, кстати, после роликов закрыли.

Я не критикую «Дубльдом». Просто у него есть объективные минусы, и мы хотим от них избавиться. Естественно, при этом могут появиться другие минусы

Но конечная цель этого проекта оказалась очень простая — ребята расчищали себе дорогу. Они потом объявили: а теперь мы сами строим дома! Из газобетона.

Да, есть объективные вещи. Когда в доме много стекла, глупо ожидать, что он будет удерживать тепло точно так же, как дом без окон. «Дубльдом» рассчитан не на тех, кто хочет отопить дом одной свечкой, зафигачить забор из профнастила и сидеть смотреть телевизор, он рассчитан на тех, кто хочет поставить дом в классном месте и видеть из него природу. Как правило, это люди молодые, с нормальным достатком, потому что ценник все-таки недешевый. А недешевый он потому, что там стоят, например, евроокна, евродвери по 10 тыс. рублей за квадратный метр. Мы не используем ламинат, ОСБ. Конечно, можно зафигачить стены из ОСБ, поклеить обои — и вот у тебя «классный каркасный дом». И ты говоришь: да за такие деньги, которые стоит «Дубльдом», я три таких сделаю.

Короче говоря, можно так сказать: если человек не хочет или не может себе что-то позволить, он начинает это ругать. Нет у тебя денег, чтобы съездить в Америку, и ты говоришь: американцы — идиоты, мне мужики во дворе сказали, я туда не поеду, это отстой. Мужики никогда не были в Америке и никогда не будут. И люди, которые вам сказали, что в «Дубльдоме» холодно, скорее всего, никогда в нем не были. Потому что если бы эти люди ночевали у нас в минус 20, они бы так не говорили.

— Площадь вашего личного дома какая?

— 130 квадратных метров. У меня есть жилье за городом, но живу я в Казани в «Дубльдоме». Купил в старом садоводческом товариществе за Птичьим рынком участок и поставил там дом. Соседи были в шоке, сначала думали, что это ресторан. Ну, у них там такие, «нормальные» дома из дерьма и палок, с небольшими окошками.

— А вид из окна у вас там красивый?

— Нет (смеется).

— Тогда зачем вам это панорамное остекление?

— Во-первых, мне нужен был демонстрационный дом, чтобы людям показывать. Мы хотели найти нормальный участок за городом, но, поездив год в садик и школу из Марийки, где у нас загородный дом, решили, что надо селиться в городе. Особенность модульных домов в том, что их можно перемещать. И вот сейчас я работаю над мозгом жены — уговариваю ее, что необязательно жить в городе, можно переехать в наш поселок Сараево. Она пока уверена, что мы должны жить в городе, потому что у нее есть живучий стереотип, что город — это хорошо. Как в анекдоте: «Почему люди не падают с Земли, если она крутится? Потому что они прикреплены к поликлиникам». Вот ей хочется быть прикрепленной к поликлинике.

— Почему «Сараево», кстати?

— Меня и «Дубльдом» обожают хейтеры, и когда на Ютьюбе выходит мой ролик, туда набегают просто толпы. И года четыре назад в комментариях кто-то написал: «Нияз Гараев — продавец сараев». У меня нет визиток, но если бы они были, я бы так на них и написал. И когда я думал, как назвать поселок, вспомнил это и назвал «Сараево». Мы купили землю, сейчас там пока шесть домов, скоро будет седьмой. Отбираем туда людей, близких нам по духу, мировоззрению, настроению. В общем, видимо, я реализую свою мечту жить в такой компании.

— А у вас были случаи отказов от домов? Когда человек заказал, пожил, разочаровался и продал.

— Я такого не знаю. Где-то, конечно, продают. Кто-то купил в Екатеринбурге, потом собрался переезжать в Москву и продал. В Сараево у нас есть три дома для тест-драйва. Они нужны для того, чтобы, во-первых, выбрали «Дубльдом», а во-вторых, почувствовали, что такое жизнь в поселке. То есть поняли, долго ли ехать в школу, бывают ли пробки и т. д. И у них уже нет таких вопросов после покупки дома: «А что это у меня полы скрипят?». Они уже прекрасно знают, что полы скрипят. Деревянные натуральные половицы — скрипят. Можно сделать нескрипящие полы, но через какое-то время они все равно начнут скрипеть.

— На сколько дней дается тест-драйв?

У нас все дома на электричестве. Маленький дом бессмысленно топить газом. Под газ нужно выделить отдельное помещение — котельную-бойлерную, нужны котлы, насосы, разводка, трубы и т. п.

— Минимум на неделю, чтобы посуточники не набежали и все не испортили. Максимум — на месяц.

— В любое время года?

— Да, круглогодично. Сейчас все до сентября занято.

— Чем эти дома отапливаются?

— Электричеством. У нас все дома на электричестве. Маленький дом бессмысленно топить газом. Под газ нужно выделить отдельное помещение — котельную-бойлерную, нужны котлы, насосы, разводка, трубы и т. п.

— Но ведь электричество дороже.

— Ну, смотрите. Оборудовать дом водяным отоплением, поставить там котел, развесить батареи обойдется сегодня примерно в 500 тысяч рублей. Установить электроконвекторы стоит примерно 50 тысяч рублей. Разница 450 тысяч. Если топить газом, то на 65-метровый дом зимой уходит тысяч 6. Здесь все — отопление, горячая вода, электричество.

Отапливать такой дом газом обходилось бы тысячи в 1,5—2. Соответственно, мы отапливаемся 7 месяцев в году, разница в 4 тысячи в месяц, 7 на 4 — 28 тысяч. Это разница между газом и электричеством за год. Но у нас осталось 450 тысяч, которые мы не потратили. На эту разницу мы можем 15 лет смело отапливаться электричеством и вообще не думать про котел, не делать проект, не ходить к газовщикам. Это же жуткий геморрой. И 500 тысяч — это только в дом надо вбухать, а сколько еще придется заплатить, чтобы подвести трубы, сделать проекты, и еще ходить кланяться, решать вопросы, ускорять.

Для большого дома, от 150 квадратов, конечно, нужен газ. В этом случае электричество обходится слишком дорого.

— Наибольшее расстояние, на которое вы возили ваш дом?

— Новосибирск, 3 300 км. Из дальних точек была еще Алма-Ата.

— То есть там такие дома не производят? А где их производят? Вы сказали — в Питере, Москве, где еще?

— Еще в Екатеринбурге, Смоленске и в Чехии. Новосибирский клиент заказал у нас, а не в Екатеринбурге, потому что тогда там еще не было производства.

Если я буду торчать здесь, в цехе, работы у нас через год не будет. Если я не буду находить клиентов и думать, как улучшить продукт, я сделаю нам только хуже

«Производственник хочет купить «станочек», ему с ним хорошо. Но бизнесу нужны не станки, а клиенты»

— На производстве вы время от времени делаете что-то своими руками, как это водится у некоторых предпринимателей, даже у крупных?

— Могу, но не делаю. Есть люди, которые делают это гораздо лучше меня. Я — Владимир Ильич Ленин, который должен встать на броневичок и всех зажечь. Процесс производства я с моим партнером отладил, а дальше он сам работает. Естественно, я сам занимаюсь продажами, например, веду все соцсети, пишу все тексты, снимаю все видео. Могу участвовать в монтаже. Свой дом я сделал сам. Но зачем мне это сейчас? Да и не смогу я долго работать руками, все время буду отвлекаться на звонки.

Когда мы строили Сараево, я сам лично лазил, таскал, крутил, прибивал, отмывал, мыл унитазы. Когда в этом есть необходимость, когда аврал, конечно, я приму участие. А когда нормальная размеренная работа, глупо этим заниматься. Надо думать о том, что впереди. Если я буду торчать здесь, в цехе, работы у нас через год не будет. Если я не буду находить клиентов и думать, как улучшить продукт, я сделаю нам только хуже. Работники не скажут мне: «Спасибо тебе большое, отец родной, что был с нами, закручивал саморезы. Только теперь у нас работы нет».

— Сколько в среднем получают ваши рабочие?

— У них «сделка». Разные люди получают по-разному. У них есть определенный объем работы, они могут делать его долго, могут быстро. Есть бригады быстрые, есть не очень опытные, медленные. Конкретную сумму я озвучивать не буду, потому что она очень сильно разнится.

— Выручку, рентабельность раскроете?

— Нет, тоже не хочу.

— Ну, ваше право, не все раскрывают.

— А потому что сейчас это стало опасно. Раньше всем пофиг было, а сейчас тебе скажут: «Чего-чего ты там сказал? 100 миллионов? У тебя же 97 отражено, где еще три?».

— У вас полностью ручное производство? Никакой автоматизации?

— К сожалению, «Дубльдом» практически невозможно автоматизировать. Мы очень хотим к этому прийти, поэтому новый проект затеян в том числе для того, чтобы можно было постепенно к этому подойти.

— Хотите исключить человеческий фактор?

— Это тоже. И повысить производительность, соответственно, снизив стоимость продукта. Но: подход у нас такой, не знаю… татарский. Лет 7 назад один производитель домов запустил здесь очень крутую производственную линию миллиона за два евро. Но у них были фуфлыжный маркетинг, никакущие продажи, и производство это ничего, кроме лизинговых платежей, не генерировало. Соответственно, какой-то период они чувствовали себя очень хреново. Многие люди от них ушли, и когда они пришли сюда, они увидели, что у нас нет никакой автоматизации, все по-простому. Их сначала это удивляло, но потом они поняли, что зато у них есть работа.

Производственнику ведь что нужно? Он хочет купить «станочек», ему с ним хорошо. Но бизнесу-то не станок нужен, ему нужны клиенты. И это надо делать постепенно. Вот сейчас мы набираем критическую массу, в том числе через сарафанное радио, все это растет, а потом можно будет производство автоматизировать. Но начинать автоматизировать сырой продукт с отсутствующим спросом — это, конечно, очень по-русски, но мы так не сделали, слава богу. А то бы навернулись.

Очень много достойных предприятий закрылось именно по этой причине. В Ульяновске была сильнейшая линия, еще где-то. Там просто думали, что они поставят линию, и у них будет очередь из клиентов. В Европе — да, так и было бы. А у нас это не работает. А потом еще доллар взлетел в два раза.

Начинать автоматизировать сырой продукт с отсутствующим спросом — это, конечно, очень по-русски, но мы так не сделали, слава богу. А то бы навернулись

— У вас вообще конкурентный рынок?

— Конкурентный, но основные наши конкуренты — это бригады и самострой. Доля производителей среди конкурентов минимальная. Основное — это тесть, брат, сват. «А давай на майские праздники строить скворечник, а давай пристроим второй этаж, а давай бабушке в деревне поможем», вот это все.

Но самая большая конкуренция сегодня — со стороны застройщиков многоквартирных домов. Рынок, как ни крути, все равно сжимается, у людей действительно стало меньше денег. На застройщиков распространяется ипотека, субсидирование процента и т. п. Люди на самом деле очень сильно хотят загородный дом, но это все-таки серьезные затраты. И участок поддерживать, и отапливать, и работать ты вынужден больше, и в выходные, и все такое. А квартира — она всегда ликвидна. Дом быстро не продашь и сдать его труднее.

А конкуренции между производствами модульных домов еще нет. Рынок настолько дикий и безумный, вот прямо «Дикий Запад», что конкуренция на нем — с самостроем и с квартирами. Люди бедные и, кроме того, они бедные еще и в голове. Они думают, что надо жить в городе, иметь тачку, бухать, ходить на дискотеки, а загородный дом нужен, чтобы тоже побухать, пожарить шашлык, сходить в баню и посмотреть телек. А человеку, живущему на земле, нужно другое. И он более спокойный, более здоровый, он не дергается, его дети не тупят без конца в смартфон.

У меня на самом деле есть сверхзадача: вытащить как можно больше людей из «человейников» и привести их обратно к земле.

— Кредиты в банке вы, видимо, не берете?

— Вот этот новый проект я хочу запустить без кредитов. Любой банковский кредит, как и деньги инвестора, связывают тебя. Инвестору надо отдавать долю, и он будет претендовать на прибыль, которую можно реинвестировать в проект, а банк будет просто тупо увеличивать стоимость домов для последующих покупателей, и это будет создавать сильные риски, потому что банку плевать на тебя.

В общем-то, мне и не дадут кредит. Я как-то попробовал подать заявку, и началось — принесите то, принесите это, а давайте машину в залог, то-се. Мы прогоняем много миллионов через этот банк, и они прекрасно это знают, но когда ты придешь и скажешь: «Дайте кредит», тебе ответят: «Конечно. 40 процентов годовых».

Кредиты на бизнес у нас дают очень плохо. Да это и хорошо. Вообще, банки — самые большие вредители.

У меня на самом деле есть сверхзадача: вытащить как можно больше людей из «человейников» и привести их обратно к земле

«Когда ко мне подходят цыганки, это всегда весело. Потому что я такой же, как они»

— Давайте перейдем к блицу. У вас были партнеры, которые вас каким-то образом кинули?

— Нет. Я никого не кидал, и меня никто не кидал. Но я не могу назвать свой опыт партнерства исключительно позитивным. Сейчас я отношусь к этому очень осторожно.

— Вам когда-нибудь угрожали? Криминалитет, конкуренты?

— Нет. А смысл мне угрожать? Я мелкий, я никому не мешаю, никому дорогу не перехожу. Ко мне даже цыганки не подходят. А когда подходят, это всегда весело, потому что я такой же, как они. Так же могу зажигать.

Криминалитет приходит, когда можно что-то забрать. А что у нас заберешь? Это же все люди, все завязано на них. Вот завтра я скажу им: «Встали и ушли», и они встанут и уйдут, и не будет никакого бизнеса. У нас нет станков, нет активов, недвижки, еще чего-то из того, что обычно отжимают или рейдерски захватывают. А как можно меня рейдерски захватить, если все, что у меня есть — это я, мои опыт и репутация.

— Взятки у вас вымогали?

— Бытовые, может быть. Ну и гаишники, было дело. Но сейчас, слава богу, этого нет, камеры же. Последний раз давал взятку гаишникам в Нижегородской области, которые еще на «Волгах» ездили, 15—20 лет назад за какую-то ерунду.

— Какие самые неприятные стороны российского менталитета?

— Лень и пьянство.

— Помню историю, когда вы сами прокладывали нормальную дорогу к своему поселку вместо существующей плохой.

— Да, еще есть вот это ожидание, что кто-то придет и сделает, а ты пока пивка попьешь. И сегодня они с удовольствием ездят по моей аллее, а не по своей, разбитой. Свою делать не хотят, ждут, когда председатель сделает. А он не сделает.

— У вас никогда не было чувства, что у вас слишком много интересов (не только в бизнесе) и пора бы уже сосредоточиться на чем-то одном?

— А я всегда сосредотачиваюсь на чем-то одном. У меня не бывает двух параллельных процессов, я абсолютно однозадачный. Когда запускали «Дубльдом», я выключился из всех процессов. Я вырастил команду в «Реаспекте» и передал ей управление. То же с «Дубльдомом» — вырастил команду, они могут быть абсолютно автономны, и сейчас запускаю новый проект.

Раньше занимался альпинизмом, потом переключился на триатлон — и было несколько лет чистого триатлона, никаких походов в горы. У меня много интересов, потому что натура такая, но дело я всегда делаю только одно, не умею переключаться.

— Ну, по факту все-таки переключаетесь, просто с гораздо большим шагом. Сейчас триатлоном не занимаетесь?

— Я занимался им 3 года, но, поскольку он мешал работе, поставил его на паузу. Сейчас просто бегаю. Могу пробежать 20 километров, 30, марафон. В мае хочу пробежать «сотку». На любительском уровне, конечно, без нормативов. Это нужно просто чтобы батарейки заряжать.

— У вас есть авторитеты в бизнесе? И не только в бизнесе.

— Нет. Есть люди, которые меня вдохновляют, но это не авторитеты. Авторитет — это ведь тот, кому ты безоговорочно веришь. Всему, что он говорит. Просто я знаю, что у любого человека — предпринимателя, политика, кого угодно, свои жизненные обстоятельства и свой жизненный опыт. Именно они обусловили его видение. Кроме того, я понимаю, что если он что-то сказал, он сказал это не просто так, а с какой-то целью. И потом, все же в динамике. Пять лет назад ему было что-то интересно, он считал это правильным и написал об этом книгу, а я читаю ее сейчас. А сам он через пять лет говорит: «Блин, я все понял, это такая глупость. Никогда так не делайте».

— Что вы думаете о коучинге?

— Это хрень собачья.

— Но при этом у вас у самого есть задатки и замашки коуча. Сами не хотели бы попробовать?

— Коучинг придумали всякие модные ######## [люди нетрадиционной ориентации], которые не умеют работать и у которых нет жизненного опыта. Если сегодня модно запускать онлайн-школы — они запускают онлайн-школы. До этого модны были кофейни, «Бизнес-молодость», вся эта ########## [бесполезные телодвижения] — вот этим они и занимаются. Я не хочу быть таким и впаривать за деньги эту ерунду.

У меня был период, когда я с удовольствием ходил на такие тусовки, делился опытом, мотивировал и все такое. Но я понял, что если человек приходит туда, если ему не хватает мотивации, то с ним бесполезно разговаривать. Потому что тот, кто хочет сделать, пойдет и сделает. Все остальные — они просто… Они могут послушать лекцию о бизнесе, потом лекцию о культуре, потом о здоровом образе жизни. Но марафон они не побегут, а придут вечером домой и махнут пивка.

Тот, кто хочет сделать, пойдет и сделает. Все остальные — они просто… Они могут послушать лекцию о бизнесе, потом лекцию о культуре, потом о здоровом образе жизни. Но марафон они не побегут, а придут вечером домой и махнут пивка

— То есть у вас сомнения в самой аудитории?

— Нет, просто мне интересно заниматься тем, чем я занимаюсь. Мне интересно заниматься своими детьми, друзьями, ходить в походы, бегать. Но совершенно точно мне неинтересно «залечивать» перед сотней парней и девушек какую-то туфту, которую я на самом деле сам не знаю. Я же думаю, что я знаю — а откуда я знаю? Чем старше человек, тем лучше он понимает, что не может утверждать что-то однозначно.

— Но ведь когда-то придет, наверное, такой период, когда вы поймете, что новый опыт больше не накапливается, а значит, настал момент что-то провещать миру.

— Когда я не смогу что-то делать — тогда, наверное, придется вещать. Надеюсь, это будет нескоро.