«Я не вижу в поколении Z ненасытной жажды счастья и стремления к победе»

«Они сверхчувствительные и сверхвосприимчивые к душевным травмам»

Много написано о том, что центениалы иначе воспринимают информацию, более критичны, менее завязаны на потребление, живут более короткими отрезками времени, предпочитают умение анализировать умению запоминать и так далее. Меня в знакомых «Z» поражает другое. Они какие-то сверхчувствительные и сверхвосприимчивые к душевным травмам.

Как было у нас 10 лет назад: случилась трагедия — звонишь близкому другу/подруге, идете в бар, утром всем плохо, а на душе лучше. И так перебежками ты идешь дальше, потому что в глубине души знаешь: жизнь предстоит длинная, и сдаться сейчас нельзя, потому что еще надо свернуть горы и всех победить. Остальная жизнь была, как правило, более-менее подчинена базовой стратегии про то, как бы всех победить.

Например, для приема на приличную работу нужен диплом — значит, надо сжать зубы и получить диплом. Или мужчина твоей мечты ушел, а завтра презентация важного тендера — значит, реветь только после презентации, иначе ты никогда не вырвешься в топ-менеджеры. Более того, мы тогда встраивались в дивный новый мир, а это давало кучу поводов для каждодневного счастья.

«Много написано о том, что центениалы иначе воспринимают информацию, более критичны, менее завязаны на потребление, живут более короткими отрезками времени, предпочитают умение анализировать умению запоминать и так далее. Меня в знакомых «Z» поражает другое. Они какие-то сверхчувствительные и сверхвосприимчивые к душевным травмам». Фото Олега Тихонова

Иногда — чисто потребительского: о да, первая тушь не из перехода, а из хорошего магазина, да еще и «Chanel»! Первые брендовые вещи. Первый спокойно оплаченный счет в ресторане, а не в забегаловке. Были радости и не совсем потребительского жанра — впервые вживую увидеть Боттичелли в галерее Уффици, в первый раз ступить в Ватикан, впервые увидеть океан…

Самокопанием и рефлексией мы занимались уже тогда, более того, наверное, с нашего поколения началось осознание, что поход к психотерапевту — это не то же самое, что поход к психиатру. Однако это не было самокопание ради самокопания и чувствительность ради чувствительности.

«Наше взросление — это «мало что есть, зато все можно»

В нас была некая страшная, почти ненасытная жажда счастья. Всего было мало и нам хотелось больше — в том числе успеть побольше, пока не настанет «взрослая жизнь». Я не вижу у центениалов этой ненасытной, требовательной жажды счастья и стремления не к комфорту, а к победе. Они в десять раз более рефлексивны, они читают книги по психологии и бесконечно блуждают, пытаясь отыскать некое комфортное пространство.

Есть мнение, что их тяга к комфорту и стабильности связана с взрослением в эпоху терактов и экономических кризисов, однако я с этим не согласна. Эпоха терактов (Буденновск, Пушкинская, Каширское шоссе, Беслан, Норд-Ост, да и 9/11) — это наше взросление. Дефолт 1998 года по степени травматичности несравним с кризисом 2008 года или «черным декабрем» 2014-го. Наше взросление — это «мало что есть, зато все можно», их взросление — это «многое есть, но почти ничего нельзя». Возможно, поэтому им так нравится безопасный виртуальный мир, где пока что меньше запретов.

Более того, у них вообще иное понятие комфорта. Например, миллениал будет выкладываться и пытаться заработать денег, чтобы в отпуске наконец хватило на хорошую гостиницу, а центениалу достаточно базового комфорта хостела. Это такой комфорт формата «довольствоваться малым».

«Центениалы — первое поколение, родившееся в эпоху интернета, и это может натолкнуть некоторых на мысль о том, что они чуть глупее своих предшественников или менее приспособлены к реальной жизни. Что касается «глупее», то нет — они читают и, кстати, они дольше и больше учатся». Фото Олега Тихонова

«Их идеализм видится мне в не вполне радужном свете: войны часто начинают именно идеалисты»

Центениалы — первое поколение, родившееся в эпоху интернета, и это может натолкнуть некоторых на мысль о том, что они чуть глупее своих предшественников или менее приспособлены к реальной жизни. Что касается «глупее», то нет — они читают и, кстати, они дольше и больше учатся — нам-то было важно скорее получить диплом и включиться в работу. Но пока они производят впечатление куда более инфантильных людей.

Что касается их приспособленности, то я бы сказала, что мы более приспособлены к жизни в резко меняющихся экстремальных обстоятельствах. Кстати, инфантильность в данном случае — не ругательство. У них меньше шансов быть обманутыми работодателем, меньше необходимости бороться за выживание и на самом деле больше возможностей, потому что с развитием интернета в мире стало меньше барьеров. Возможность позволить себе не быть взрослым — это роскошь.

Как это поколение может повлиять на экономику и политику в ближайшей перспективе? Следует учесть, что перед ними еще идут миллениалы, а у власти сейчас находится 60—70-летняя элита. Через 10—15 лет во власть активно проникнут нынешние 30—40-летние миллениалы. Мне кажется, это будет периодом прагматизма, который, кстати, потенциально может быть вполне миролюбив: война стоит дорого и разрушает возможности, а не создает их.

А центениалы тем временем столкнутся с обычной жизнью и наберутся практического опыта и, вполне возможно, трансформируются. Их идеализм мне как раз видится в не вполне радужном свете: войны часто начинают именно идеалисты. Кстати, замечу, что политизированность свойственна не только этому поколению — после первого украинского Майдана в 2005—2006-м был большой приток молодежи в политику.