Рафаэль Хакимов: «Во время Смуты не было патриотического сознания»

Смута

Для России характерна смена периодов деспотических режимов временами смут и революций. Произвол, деспотизм и смуты заложены в основание российского государства как генетический код. При этом уроки истории для нового поколения правителей не имели и не имеют никакого значения. Уроки истории ничему не учат, но зато мстят.

В учебниках нередко пишут о периоде XVII века в таких тонах, будто «Смута обострила патриотическое сознание». Связывают это с борьбой с «польской интервенцией». На самом деле происходило обратное — русское самосознание подвергалось немалому испытанию. В период Смуты разные сословия преследовали разные цели, включая унию с Польшей или союз со Швецией. Очень трудно в эту эпоху вообще говорить о патриотическом сознании.

Кузьма Минин и князь Пожарский исходили скорее из житейских соображений или даже экономических интересов, нежели идей защиты государственности.

«Торговые города, которых промыслы и операции были в органической связи с Москвой и серединой Руси, как, например, богатая Вологда, Ярославль, Нижний, прежде и живее чувствовали необходимость государственного порядка, — писал Костомаров. — От этого и последнее восстание русского народа зачалось в Нижнем — городе, где находилось тогда несколько зажиточных капиталистов и промышленников, благоразумно сообразивших, что лучше пожертвовать всем достоянием, чтобы иметь средства опять нажить потерянное, чем отдать его на разграбление иноземцам и разбойникам и не видеть после того возможности вознаградить себя».

Частные экономические интересы были сильным мотивом борьбы за восстановление порядка, тем более что купечество боялось конкуренции со стороны поляков на российском рынке. Патриотическое сознание отсутствовало как элемент общественного сознания. Пожарский с казаками воевал не менее ожесточенно, чем с поляками. Но то, что объединяло русских и казаков, было православие.

До Минина и Пожарского первое ополчение собрал Прокопий Ляпунов, которого убили казаки, но земщина стояла твердо. Из Казани писали в Пермь «митрополит и все люди Казанского государства с татарами, чувашами, черемисами, вотяками, в согласии с Нижним Новгородом, с поволжскими городами, постановили: стоять за Московское и Казанское государства, друг друга не грабить, не переменять воевод, дьяков и приказных людей, не принимать новых, если им назначат, не впускать к себе казаков, выбирать государя всей землей российской державы и не признавать государя того, кого выберут одни казаки».

Неслучайно Минин и Пожарский, прежде чем биться с поляками, расправились с казаками. «Обстоятельства поставили для князя Пожарского войну с казаками в первую очередь: казаки сами открыли военные действия против нижегородцев. Междоусобная война русских людей шла без помехи со стороны поляков и литвы почти весь 1612 год. Сначала Пожарский выбил казаков из поморья и Поволжья и отбросил их к Москве. Там, под Москвой, они были не только не вредны, но даже полезны для целей Пожарского тем, что парализовали польский гарнизон столицы». Минин и Пожарский решали задачу глубинную, породившую смуту, а уж затем принялись за тех, кто на мутной волне оказался на территории русских земель, — поляков.

Далеко не все политические силы думали о войне с поляками. Бояре московские надеялись на сына польского короля Сигизмунда Владислава. После свержения Шуйского московское население думало восстановить порядок признанием Унии с Речью Посполитой, но они требовали принятия Владиславом православия. Послы Сигизмунда говорили: «Король не только сохранит ваши обычаи, но будет оборонять ваши права, веру, вольности, жен и детей и ваши имущества. Вот к королю пришли верные слухи, что поганые турки и татары, пользуясь вашим разделением, приступают к вашим границам с тем, чтобы, пробившись через наши земли, овладеть вашими. Тогда постигнет погибель вашу древнюю веру христианскую».

Филарет и бояре заплакали от таких слов и ответили: «Слава высочайшему Господу Богу, что вдохнул наилучшему королю желание положить конец долгим нашим бедам и страданиям! Мы об одном просим, одного молим: чтоб он нашу православную веру сохранил ненарушимо и наши монастыри и святыню». Поляки помогли справиться с Тушинским вором, и Москва присягнула Владиславу. А вслед за этим присягнули Коломна, Серпухов, Тула, Рязань и т.д.

Не было в то время патриотического сознания. Война с поляками началась, когда власть Владислава выродилась в диктатуру Сигизмунда, вот тогда началось сопротивление, принявшее характер национальной борьбы.

В то время среди русских было много сторонников воцарения шведской династии на московском престоле, хотя их не привлекал протестантизм, они его считали таким же латинством, что и католичество. «Царь из иностранцев многим казался тогда возможным. Незадолго перед собором Пожарский ссылался со шведами об избрании Филиппа, сына Карла IX; точно так же начал он дело об избрании сына германского императора Рудольфа. Но это был только дипломатический маневр, употребленный им с целью приобрести нейтралитет одних и союз других. Тем не менее мысль об иноземном царе была в Москве, и была именно у боярства».

Наряду с подобными настроениями существовали откровенно сепаратистские движения в Пскове, Путивле, Арзамасе, Астрахани, которые стали практически самостоятельными территориями. Посланный Пожарским в Казань стряпчий Биркин с тамошним дьяком Шульгиным решили, что ополчение не будет иметь успеха и решили утвердить свою собственную власть, однако казанцы настояли на участии в ополчении. Биркин вместе с татарским головой Лукьяном Мясным, который не был с ним в согласии, присоединились к Пожарскому. Но, не получив никаких должностей, Биркин ушел с казанцами, а остался только Лукьян Мясной со своими людьми.

В это время в Новгороде Великом правила шведская администрация. Какой уж тут патриотизм. Знаменем восстания и объединения разнородных сил выступало православие. Патриарх Гермоген призывал защищать церкви, образа и мощи, которым творили поругание поляки и литовцы. Защищали Москву как православную столицу, остальные мотивы были второстепенными.

Любая смута раскалывает общественное сознание, а общие ценности возникают в эпоху процветания. Русский патриотизм времен Смуты из области позднейших идеологических конструкций. Кстати, само «польское нашествие» было настолько пестрым, что трудно сказать, кого там было больше — поляков или литовцев, русских или казаков, там даже встречались татары как польско-литовские, так и крымские.

Костомаров писал: «У Сигизмунда было до двенадцати тысяч сбродного войска, в том числе Станислав Стадницкий, староста перемышльский, привел толпу венгров, своевольных людей развратного поведения; много дворовых команд паны приводили на собственный счет; да сверх того было немецкой пехоты 2 000 и до трех тысяч польской пехоты; кроме того, неизвестное число татар литовских и тысяч до десяти запорожских казаков конных, вооруженных самопалами и луками, а некоторые имели длинные списы (копья). Но этим не ограничивались польские силы: были еще в войске охотники, приходившие и уходившие как ни попало; было много не принадлежавших к строю обозных слуг, годных к бою».

И с московской стороны были разные силы. Бояре, надеявшиеся на собственные силы в войне с Тушинским вором, отвечали от имени Василия Шуйского на предложение шведского короля о помощи: «У нашего государя многие несчетные русские и татарские рати». Впоследствии надежды были связаны именно со шведами по договору с королем Карлом IХ и с Шереметевым, собравшим ополчение в Казани из «татар и башкирцев». А у Тушинского вора главная опора была в казачестве. Картина, в которой с одной стороны были бы поляки, а с другой русские, далека от действительности.

Продолжение следует