Клеман Нонсье: «Музыка должна быть искренней — во всем!»

«Музыка Рахманинова — чистая эмоция, в моем понимании»

— Ваша работа в России началась после того, как вы стали лауреатом международного конкурса имени Рахманинова в 2022 году.

— Да, после этого конкурса. Первое мое выступление в России состоялось год назад, в марте. Это был концерт французской музыки с Российским национальным молодежным симфоническим оркестром в Москве.

— Теперь вы приехали в Казань, на фестиваль, посвященный этому же композитору. А что для вас Рахманинов?

— Сегодня это — невероятный для меня композитор. В Казани, в числе прочего, мы играем симфоническую фантазию «Утес». Ту самую, которая была в первом туре конкурса. Эта музыка напоминает мне мои первые ощущения в России — ведь на конкурс я приехал в вашу страну впервые. Так что в этом произведении для меня очень много личного.

Рахманинов был в моей жизни постоянно. Я ведь пианист, с детства играл его сочинения. Его музыка — чистая эмоция, в моем понимании. С ней я возвращаюсь во времена своей юности. И когда дирижирую, стараюсь искренне передать, сообщить эту эмоцию публике.

Рахманинов был в моей жизни постоянно. Я ведь пианист, с детства играл его сочинения

— За последний год вы много ездили с концертами по России. Учитывая сложную международную обстановку, вы не опасаетесь, что это может негативно сказаться на вашей карьере в Европе?

— Нет. Наоборот, у меня сейчас больше работы в Европе, чем раньше. Я сказал бы, что моя активная, большая карьера началась именно в России. Работа в вашей стране мне помогает. Прежде всего, потому что здесь я получаю много опыта, который пригождается мне как профессионалу и в Европе. Конечно, год назад было сложнее. Но сейчас, как мне кажется, градус проблемы понизился. Организаторы концертов в Европе стали спокойнее относиться к этому вопросу, скажем так.

— Вы за этот год успели поработать в разных российских городах. Где вам было интереснее всего, где больше понравилось?

— Трудно сказать. Я работал в Сибири, в Москве, на Урале, в Калининграде, сейчас впервые нахожусь в Татарстане. Везде интересно, потому что везде по-разному! Например, я очень рад быть сейчас в Казани, это очень красивый город. Пожалуй, самый красивый среди тех, что я до сих пор видел в России.

— Что-то уже успели у нас посмотреть?

— Да, успел. И сегодня еще успею! Я уже был в Кремле, в Храме всех религий. Мне очень интересно видеть сочетание разных культур. У нас во Франции такого не увидишь — все-таки она с точки зрения культурного контекста достаточно однородная страна. Да и в целом Европа. А здесь совсем другой мир. Это я считаю своим большим преимуществом — я имею возможность исследовать новые места и изучать мир через музыку.

Казань — это очень красивый город. Пожалуй, самый красивый среди тех, что я до сих пор видел в России

«Я знал, что после конкурса должен был выучить русский язык»

— Каково работать в разных оркестрах? Перед вами каждый раз новый коллектив, другие музыканты. Как с ними найти общий язык, построить отношения?

— Прежде всего, контакт я стараюсь налаживать через язык. Это было изначально очень важно для меня — чтобы я мог напрямую изъясняться с музыкантами. Я знал, что после конкурса должен выучить русский язык, чтобы иметь возможность здесь работать. И, как показала практика, это было правильным решением. Потому что связь с оркестром у меня есть сразу, у нас с музыкантами формируется уважение друг к другу. Часто иностранные дирижеры работают с оркестром или через переводчика, или говоря по-английски. Но я выбрал другой путь: это важно и для меня, и для оркестра. Музыка должна быть искренней — во всем. И если я как человек сделаю шаг навстречу музыкантам, они ответят мне тем же. Получится взаимное движение навстречу.

Конечно, многое зависит от программы. Впервые работая с оркестром, я всегда стараюсь ставить в программу хотя бы одно сочинение французского композитора. Потому что это и для меня, и для оркестров интересно.

— Но ведь французская музыка тоже очень многообразна. Есть, скажем, Дебюсси, а есть Гуно — и это совершенно разные вещи.

— А есть и многие другие французские композиторы, которые совершенно не играются в России. И я очень хотел бы показать их здесь, познакомить с ними российского слушателя. На это, конечно, нужно время, но это — одна из моих целей работы в России. Играть не только Дебюсси и не только те произведения, которые вы обычно привыкли слышать. Хочу поделиться этой музыкой с вами!

Если я как человек сделаю шаг навстречу музыкантам, они ответят мне тем же. Получится взаимное движение навстречу

— Вы уже два дня репетируете с Государственным академическим симфоническим оркестром Республики Татарстан. Как вам наши музыканты?

— Я считаю, это один из лучших оркестров в России из тех, которыми я дирижировал. Музыканты очень восприимчивые, хорошо реагируют на то, что я прошу. Мне даже не нужно с ними много говорить — достаточно просто показать, и они все делают правильно. В них есть дисциплина (так не во всех оркестрах!) Приятно работать с ними. А еще казанские музыканты хорошо знают ту музыку, которую мы с ними играем на этом концерте. И это прекрасно. Я считаю, лучше не может быть.

«Я, как француз, добавляю в музыку свою «щепотку специй»

— Среднестатистический российский оркестр отличается от европейского? Например, от тех, что вы видели во Франции или в Германии?

— Да. Они разные. Различий много. И в звуке, и в менталитете (не только в музыкальном, но и в человеческом). Например, французский оркестр не имеет такого массивного звучания, как российский. Франция воспринимает звук легче, а вот здесь — совсем другое. У российского музыканта есть и гибкость, и глубина звука. Меня интересует, кстати, чем объясняется такое различие в звуке. А вот Германии музыканты работают методично, размеренно. Кстати, там можно увидеть очень разных исполнителей, потому что весь мир сейчас работает в Германии.

Что касается меня, то мне не очень интересно стандартное звучание. Я всегда ищу возможность продемонстрировать идентичность оркестра. Что это значит в моем понимании? Не стандартный звук, а что-то особенное, что будет характеризовать страну, эту местность. Но я, как француз, добавляю в музыку свою «щепотку специй». Делаю «французское прикосновение» к ней. Стараюсь добавить изящество, нотки фантазии. Надеюсь, на концерте вы поймете, что я имею в виду. Ведь музыка — она как птица. На концерте она выпорхнет из своей клетки и взлетит!

— А зритель тоже разный?

— Конечно. И не только в разных странах, но и в разных городах России тоже! В Новосибирске, например, публика экспрессивная, и это очень приятно.

— Вы сам какую музыку больше любите? Что из мирового культурного наследия вам ближе всего?

— Мне ближе небольшие сочинения — миниатюры, фантазии. Люблю что-нибудь маленькое и тонкое. Например, Сен-Санс и Шуберт. Люблю исполнять Бизе — но не только «Кармен», к которой все привыкли, а симфонии. А вот что-то монументальное — например, Малер или Штраус — не могу сказать, что не люблю их. Но они не настолько близки моей душе.

Как француз, добавляю в музыку свою «щепотку специй». Делаю «французское прикосновение» к ней. Стараюсь добавить изящество, нотки фантазии

Еще мне очень нравится легкая музыка с элементами юмора — например, Россини. Особенно в опере — вот это мое! Потому что я считаю себя в большей степени театральным человеком, которому важна картина, стоящая за музыкой. Я даже, дирижируя симфонические произведения, воспринимаю музыку как театр: «Как можно увидеть ее? Как мне показать ее зрителю?» И если у меня это не получается, я очень расстраиваюсь. Значит, я не понял, как это показать.

— Вы работаете в Германии. А другая немецкая музыка, кроме Шуберта, вам близка?

— Да, конечно. И Бетховен, и, например, Гайдн, как представитель классической венской школы. Но мне кажется, что Гайдна редко играют на симфонической сцене в России.

— Редко. Но зато его сонаты в каждой музыкальной школе играют.

— И я этого не понимаю. Ведь это не упражнение!

«Опера двести лет назад была, как для нас сегодня «Нетфликс»

— Всегда рисуете музыкой картину?

— Стараюсь. Вот тот же «Утес», например. Источником вдохновения для Рахманинова стала новелла Чехова «На пути». И это так ясно — что она иллюстрирует! Я много читал и про Четвертый концерт. Есть несколько его версий, и у этого сочинения тоже удивительная история. Вообще, контекст создания произведения очень важен. Конечно, партитура — это основа, но контекст помогает понять, как жил композитор, почему сделал в нем купюры (ведь мы помним, что он эмигрировал из России и последние годы жил в Америке).

При этом в случае Рахманинова мы можем это понять — он жил не так давно, всего условных 100 лет назад. Сложнее — с произведениями более старших композиторов. Это большой вызов. Сейчас оркестры не знают, как эту музыку играли в то время, когда она была написана. Чаще всего в концертном зале есть барьер между сценой и публикой. А ведь пару веков назад все было по-другому. Да и опера двести лет назад была, как для нас сегодня «Нетфликс», такое же развлечение.

Но музыка должна говорить — она на 100 процентов должна быть как речь! Вот я сейчас с вами разговариваю — вы меня понимаете. А я хочу, чтобы слушатель точно с такой же ясностью понимал и то, что мы играем. Сейчас мы идем в оперный театр как в музей: «Посмотрите, какое произведение искусства». Так вот, меня не интересует такое восприятие. Музыка должна говорить, формировать личную вовлеченность, создать связь со слушателем!

Музыка должна говорить, быть как речь. Вот я сейчас с вами разговариваю — вы меня понимаете. А я хочу, чтобы слушатель точно с такой же ясностью понимал и то, что мы играем

— Из русских композиторов, кроме Рахманинова, кого еще любите?

— Римский-Корсаков. Есть много связей между ним и французской музыкой. Я имею в виду и оркестровку, и вкус к восточной стилистике — ориентализм. Ведь во французской музыке есть тысячи сочинений, созданных в направлении ориентализма. А у Римского-Корсакова — например, симфоническая сюита «Шехеразада».

— Кстати, если продолжить тему ориентализма и восточного направления в музыке: знакомы ли вы с произведениями татарских композиторов? Ведь нередко в них задействуется народный компонент, а татары — это тюрки, мы происходим с Востока.

— Нет. Я, кстати, пока не знаком и с вашей традиционной, народной музыкой. Хотя мне эта тема очень интересна, и фольклор — большой источник вдохновения. Причем не только для дирижеров, но и для композиторов. Кстати, это было всегда. Мы сегодня играем симфонии Гайдна — а ведь он использовал народные мотивы в своей музыке! И Шуберт тоже много писал на основе народных песен. Но сейчас для нас это непонятно, потому что прошло много времени, и мы не слышали фольклорной первоосновы этих произведений. Я — человек мира: француз, живу в Германии, работаю в России. И я пытаюсь получить разнообразный опыт, чтобы понимать это все.

«Сложнее и важнее всего в жизни — быть собой по-настоящему»

— Есть ли в мире дирижеры, у которых вы бы хотели поучиться? Эталон профессии, в вашем понимании?

— Это сложный вопрос. В каждый определенный момент, конечно есть человек, перед которым ты преклоняешься. Но мне кажется, что очень сложно в жизни найти свой характер и никого не копировать. Быть аутентичным и искренним. Поэтому вот что я скажу: конечно, примеры для меня есть — профессионалы с большим опытом и у которых можно многое почерпнуть. Но сейчас я ищу себя. Сложнее и важнее всего в жизни — быть собой по-настоящему.

Конечно, примеры для меня есть — профессионалы с большим опытом, у которых можно многое почерпнуть. Но сейчас я ищу себя

— Какие у вас планы по работе в ближайшее время в России?

— Через две недели я буду в Москве дирижировать «Кармен» в театре «Новая опера». Потом мы делаем там новую постановку комической оперы Адольфа Адана «Почтальон из Лонжюмо». Мы уже делали ее концертное исполнение год назад, а теперь ставим на оперной сцене.

Еще буду участвовать в фестивале Алексея Трифонова в Нижнем Новгороде. Там мы играем музыку Курта Вайля в стиле кабаре. Кстати, премьерные исполнения этих сочинений в свое время состоялись в Берлине, в одном специальном театре. И три недели назад я специально поехал в этот театр, чтобы посмотреть, как там это делается. Это как раз то, о чем я вам говорил, — о контексте, в котором появилась эта музыка. Я не только изучаю партитуру и читаю, что есть в интернете про эти произведения. Коль скоро мне повезло жить в Берлине, я счел нужным пойти в этот театр, непосредственно на место, где впервые прозвучала та музыка Курта Вайля, которую я представлю в России.

Еще в июле будет концерт в Подмосковье на фестивале «Лето. Музыка. Музей» — там мы играем Стравинского, Лядова и Прокофьева. В октябре с Большим симфоническим оркестром в Москве мы играем Третью симфонию Сен-Санса. Я рад это делать, надеюсь, что это и для оркестра будет очень интересно.

— О чем вы еще мечтаете? С какими оркестрами и на каких сценах поработать?

— Я мечтаю поработать в Азии. Китай, Япония… Мне близки эти культуры, связь с ними я по необъяснимой причине чувствую уже очень давно. Кстати, я уже начал изучать китайский язык. Несколько недель назад ездил в Тайвань. Хотел бы там что-то сделать, и поэтому взялся еще и за китайский (Клеман Нонсье на сегодняшний день говорит на пяти языках — родном французском, английском, немецком, испанском и русском, — прим. ред.). Я знаю, что у людей там совершенно иной менталитет, они видят мир по-другому. Именно поэтому мне эти культуры так интересны! В родной Франции мне немного скучно — может быть, потому что там я дома? А в Китае очень хочется поработать, я готов туда поехать и очень надеюсь, что когда-то меня туда пригласят.

Я мечтаю поработать в Азии. Китай, Япония… Мне близки эти культуры, связь с ними я по необъяснимой причине чувствую уже очень давно.

— Какие стереотипы о России у вас были и не оправдались?

— Я думал, что русские люди очень закрытые и никогда не улыбаются. Но в первый же день, приехав в московский отель, увидел совершенно другую картину. Люди в России постепенно открывали мне свое сердце. Сейчас у меня больше друзей в России, чем в Германии (где я, на секунду, 8 лет уже живу!) И это невероятно. Так что я очень ошибался, когда верил в эти стереотипы. Мои друзья в России приглашают меня жить у них в гостях. Был и один дедушка в Балашихе, у которого я жил на квартире — с ним я учил русский язык, потому что он по-английски не говорил… Все это — очень красивые истории. И все это я считаю своей привилегией — возможность познавать мир и этих удивительных людей через музыку! И просто хочу сказать спасибо!