«В колонне идет слон, на его спине — мартышки, а после идут дрессировщики с целой сворой собак»

«Ты не поняла, это война с Германией — с немецкими фашистами»

— Ксения Владимировна, сейчас вы живете в Беларуси, однако все военные годы вы прожили именно в Казани, я правильно понимаю?

— Все верно, я родилась в Казани в 1935 году и прожила в этом городе до 35 лет. Затем мы с мужем уехали в Беларусь (сам он родом из-под Витебска), но замечу, что даже после отъезда я очень часто бывала в Казани. Правда, потом началось все это «СНГ» и прочее, так что стало сложнее — и материально, и не только.

— Какой была ваша жизнь до войны и помните ли вы тот день, 22 июня, когда все изменилось?

— Я очень хорошо помню довоенные годы, несмотря на то, что тогда я была совсем маленькой девчушкой. Мы жили на улице Комлева — ныне это улица Муштари, и, кстати, наш домик на ней до сих пор сохранился. Не хочу кичиться окружением, но стоит сказать, что там же жил Адель Кутуй, и помимо этого мы играли в одном дворе с Василием Аксеновым — в «двенадцать палочек», в прятки, а потом, когда стали повзрослее, в волейбол.

Если говорить о быте, то наш двор мало чем отличался от других казанских дворов. Помню время, когда на улице Карла Маркса во дворе, что после дома Аксенова, держали корову. Каждое утро набиралось где-то пять-шесть коров, которых водили на пастбище через нашу улицу. Они заворачивали на Большую Красную, спускались с Подлужной горы, переходили через Коровий мост и попадали на пастбище за рекой Казанкой. Во время войны там были огороды и луга. Мы ходили туда купаться. Хорошее было место.

Что касается начала войны, то я могу процитировать вам свои записи об этом дне (я храню свои воспоминания о том периоде в нескольких больших тетрадях): «22 июня 1941 года, с утра, как обычно, я выпила кружку какао со слоеной булочкой и вышла во двор. Бабушка привычно занялась приготовлением обеда и сказала, что собирается стирать. Я любила помогать ей — снимала с кукол платья и тоже принималась за стирку, но на этот раз бабушка предложила мне поиграть во дворе — уж очень ярко светило солнце, и утро обещало жаркий день.

С каждым днем становилось все тревожнее и страшнее. Мы стали часто слышать слово «мобилизация», бабушка плакала

Не помню почему, в этот воскресный день мы были с бабушкой дома одни. Во дворе было пусто, но вдруг из-за закутка соседнего дома вынырнула баба Луша — она плакала и что-то бормотала сквозь рыдания. Тут же во дворе очутились соседи, все громко говорили и повторяли: «Война. Война!». Некоторые громко плакали, всхлипывали, размахивали руками. Мне стало страшно и я убежала домой.

В кухне на плите мирно булькал бульон, бабушка спокойно стояла у корыта и, как обычно, что-то негромко напевала нежным голосом. Я подошла, потянула ее за фартук и сказала: «Война началась». «Как? С кем?», — ужаснулась бабушка. «Кажется с Финляндией. Я что-то не разобрала», — ответила я. Но тут в открытую мною дверь со двора послышались громкие возбужденные голоса соседей. Бабушка быстро вытерла руки и выбежала из дома. Вернулась она какой-то «потухшей». «Ты не поняла. Это война с Германией — с немецкими фашистами», — сказала она мне и включила радио. Из безобразной черной тарелки репродуктора страшно и торжественно звучало известие о начале ужасной и долгой войны».

Здесь хотелось бы сделать отступление: в тот день я выходила в город и обратила внимание на то, что все были очень возбужденные, многие плакали. Стоял шум, все обсуждали, как и что будет дальше.

Вечером вся семья собралась у зеленого ящика радиоприемника. Красная стрелочка металась в узкой полоске, ловя немецкую волну. Из Германии неслись обрывками какие-то бравурные марши, слов расслышать было невозможно, видимо, заработали глушители.

С каждым днем становилось все тревожнее и страшнее. Мы стали часто слышать слово «мобилизация», бабушка плакала. К этому времени мой дядя Володя окончил химико-технологический институт, и всех юношей его выпуска сразу же взяли на сборы, чтобы потом отправить на фронт. Дядя погиб в 1943 году. Только закончил институт. Помню, как он раздавал сестрам свои вещи: ручки, карандаши, краски, чистые тетради. И вскоре уехал вместе со своим однокурсником по фамилии Берим.

От него стали приходить письма, которые семья всегда ждала с нетерпением. В одном из писем он прислал маленькую фотографию, на которой был совершенно не похож на себя — осунувшееся лицо, глаза в темных кругах. Он хотел попасть в летные войска, но подвели глаза, и его определили в пехоту.

От дяди стали приходить письма, которые семья всегда ждала с нетерпением

Письма с фронта стали приходить все реже, все с трепетом ждали вожделенного треугольника с адресом, нацарапанным карандашом, и жирным штампом «Проверено военной цензурой». Как правило, в этих письмах не сообщалось ничего страшного. Часто встречались строчки: «Бьем врага. Вернемся с победой!». А фронтовые сводки, которые зачитывались по радио знаменитым диктором Левитаном, становились все тревожнее.

«По домам начали ходить уполномоченные — замеряли квадратные метры жилой площади»

— Что происходило в Казани?

— В городе все стало меняться. Из магазинов исчезли продукты первой необходимости — сахар, мука, соль, не говоря уже о мануфактурных товарах. У магазинов выстраивались очереди и за мукой, и за керосином, и за мылом. Часто места занимали с вечера, после того, как поступала неофициальная информация о том, что в такой-то магазин завезли какой-то товар и завтра его «выбросят». Это идиотское словечко часто слышалось в очередях и на улицах: «Говорят, сегодня в «собачке» будут «выбрасывать» селедку» и так далее.

В основном все магазины в городе были распределены так, что жители имели возможность приобрести в них продукты по карточкам. Раз потерял карточку — все, умирай с голоду.

Вскоре по домам начали ходить уполномоченные в паре с управдомом — переписывали количество человек, проживающих в квартире, и замеряли квадратные метры жилой площади. Ожидался приезд беженцев и эвакуированных из мест, захваченных немцами. Эвакуировали рабочих и служащих из городов, которые подвергались бомбежкам. Стали поступать эшелоны из Ленинграда.

— К вам многих подселили?

— Мои бабушка с дедушкой еще до того, как уполномоченные начали ходить по квартирам и «уплотнять», решили, что людям надо дать кров. На семейном совете было решено отдать их спальню — 12 квадратных метров — эвакуированным. Первой была семья Реммерт: инженер Никита Александрович, его жена Зоя Ивановна и их маленькая дочь Наталья. Они сразу сколотили довольно широкий топчан вместо кровати, мы предоставили им два стула и складной столик. Остальные вещи размещались в ящиках и чемоданах.

В то время они столовались с нами вместе, но буквально через пару недель столовую пришлось освободить для новой семьи из Ленинграда. К нам вселились Калобугины: Николай Николаевич, его жена Любовь Николаевна и дочь Галя 9 лет. Галя в сентябре 1941 года пошла в первый класс и училась отлично. Мы с ней подружились, хотя я была почти на 3 года младше. А после войны мы с ней даже переписывались.

Мой дядя Володя окончил химико-технологический институт, и всех юношей его выпуска сразу же взяли на сборы, чтобы потом отправить на фронт. Дядя погиб в 1943 году

Потом нашей семье снова предложили уплотниться: в бывшую мамину комнату вселилась ленинградская семья рабочих. В то время наша семья состояла из бабушки, дедушки, трех моих теть и меня. За нами остался зал и маленькая комнатка в 10 квадратных метров. На каждого человека в квартире во время войны приходилось примерно по 3 м жилой площади. Но жили хоть и в тесноте, но не в обиде.

В кухне пришлось сломать русскую печку, чтобы дать эвакуированным место для столов. В ванной стирали по очереди, повсюду были растянуты веревки, на которых сушились пеленки и немудрая одеженка. Мой дед переложил печь в зале, сделав в ней большую духовку, а в середине маленькой спальни, где спали все три мои тети и я, водрузил большую чугунную буржуйку, выведя ее трубу в форточку. Вот такие были условия.

«На машине сидит леопард, которого за цепочку держит Юрий Дуров в роскошном голубом клоунском костюме»

— Ксения Владимировна, а что было в долгожданный День Победы? Что творилось в городе и вашей семье?

— Мы обежали почти всю Казань, представляете? Мы были и на Баумана, и на площади Свободы. Конечно, парада еще не было, но народу собралось — кошмар. Вот что я записала в своих тетрадях: «И вот пришла победа. Утром бабуся разбудила меня рано. В глаза брызнули яркие лучи солнца. Лицо бабушки ласково улыбалось: «Кончилась война. Победа!». Отглаженная юбка в складку и белая кофточка с галстуком висели на стуле, и вот уже алые ленты вплетены в косы, а в дверь стучится подруга Ася Урманцева. Сегодня не учимся — портфели не берем. В школьном дворе собрались ученицы и учителя, все поздравляют друг друга.

Мы побежали к Кремлю и, миновав Черное озеро, увидели, что из цирка выходит процессия: впереди клоуны с барабанами, играет целый оркестр, на конях гарцуют джигиты, акробаты выстраивают пирамиды. В колонне идет слон, на его спине — мартышки, после идут дрессировщики с целой сворой собак, а за ними едет легковая машина — на ней леопард, которого за тонкую цепочку придерживает Юрий Дуров в роскошном голубом клоунском костюме».

Труппа Дурова в то время гастролировала в Казани. В конце процессии выпустили множество голубей и разноцветных воздушных шаров. Вот это был праздник! После процессии мы вышли на площадь Свободы — там были и музыка, и танцы, и чего там только не было. Многие плакали, ведь столько жизней унесла эта война. Потом на площади и в ЦПКиО устроили фейерверк — мы не знали, куда лучше метнуться. Я приволоклась домой поздно, уставшая, голодная и очень счастливая.

«Труппа Дурова в то время гастролировала в Казани. В конце процессии выпустили множество голубей и разноцветных воздушных шаров. Вот это был праздник!» Фото facebook.com/raoul.nigmatullin.3

— Спустя столько лет после победы, вы с такой же радостью встречаете этот день?

— Знаете, со слезами на глазах. Дядя Володя погиб, бабушка очень переживала, как и дедушка, как и вся наша семья.

Но тогда это была такая радость. Люди радовались и восторгались настолько искренне. До слез.