Многоликий цирюльник Шаляпинского фестиваля
Спорную постановку комической оперы Россини вытянули исполнители
На Шяляпинском фестивале настал черед комической оперы Джакомо Россини «Севильский цирюльник». Кстати, в этой опере Федор Шаляпин в свое время исполнил одну из лучших своих партий. Своими впечатлениями от спектакля в «Дневнике Шаляпинского фестиваля» делится доктор искусствоведения, профессор Улькяр Алиева.
Честный пир да свадебка
Каждая постановка «Севильского цирюльника» Россини — это настоящий оперный праздник не только для ушей, но и для глаз, и гарантированный аншлаг в зале (даже меломаны-интеллектуалы порой не прочь расслабиться после душераздирающих оперных драм не менее великих итальянцев). В центре сюжетной канвы по первой одноименной пьесе комедийной трилогии Бомарше — проделки плутоватого цирюльника Фигаро, который небескорыстно помогает двум влюбленным — графу Альмавиве и красавице Розине, несмотря на яростное сопротивление ее опекуна — доктора Бартоло, имеющего свои виды на воспитанницу (вернее, на ее приданое), и интригана Базилио. После ряда комических перипетий и титанических усилий Фигаро (деньги он отработал честно и сполна), финал оперы приводит капризную красавицу и ее незадачливого воздыхателя к счастливой свадебной развязке.
Задача убедительного сценического воплощения этого хрестоматийного оперного шедевра гораздо сложнее, чем постановка какого-нибудь оперного раритета, не говоря уже о том, что комедийный сюжет всегда сложнее ставить, нежели драму или трагедию: приходится думать, как рассмешить публику.
Сценография спектакля в постановке Юрия Александрова — это минимум декораций (трехэтажная металлическая конструкция с витой лестницей, создающая иллюзию особняка доктора Бартоло) при наличии массы отвлекающих деталей (не совсем было понятно, зачем нужны были «усеченный» торс Венеры Милосской, огромная рама окна, криво свисающая с бокового балкона, пальма, кактус и равнобедренный треугольник во втором действии, скрытый тяжелой бордовой бархатной завесой).
Для того чтобы усилить комический эффект dramma giocoso (веселой драмы), российский режиссер обратился и к тексту на русском языке (письмо Розины, счет из прачечной). И, судя по аплодисментам и сдержанному смеху, которыми зал приветствовал довольно спорные постановочные «гэги», многие зрители восприняли шутки режиссера весьма благосклонно. Правда, вызывал некоторое недоумение ряд мизансцен — постоянное движение мимов на сцене, выстрелы или «кровожадность» женских персонажей: весьма профессиональный апперкот Розины, сразивший Фигаро ниже пояса, или удары служанки Берты сковородой по голове всего «мужского населения» оперы.
Герои минувших дней
Спектакль явно рассчитан на зрителей постсоветского пространства, так как все костюмы персонажей, задействованные в постановке, прямо или косвенно отсылали к известным советским фильмам — тут и Фигаро в одежде донны Роза д'Альвадорез; и Дон Базилио в образах мосфильмовского опекуна Кригса с характерными буденновскими усами и Гассана Абдурахмана ибн Хоттаба; и первое появление Розины в костюме дрессировщицы с хлыстом, перед которой собачками кружится миманс домочадцев; и Альмавива в образе Дон Кихота верхом на бутафорском Росинанте (в сцене пьяного солдата) и ковбоя-мустангера Мориса Джеральда (в образе бедняка Линдора); и мушкетеры-полицейские, которых сменяют санитары из хорошо известной клиники. Замахнулся Ю. Александров и «на Вильяма, понимаете ли, нашего Шекспира» (читай: на Турандот, ибо Розина смело дефилировала на сцене в азиатском костюме), а учитель музыки — Базилио и вовсе выглядел хасидом (в традиционной шляпе-плуше и пейсами на висках).
Сам Фигаро не только умудрился появиться в женском халате и с веером, но еще и переодеться в повара, авиатора, английского денди, рядом с которым Альмавива-мустангер выглядел не графом, а слугой титульного героя. О своей непосредственной профессии цирюльника герой вспомнил только во время бритья доктора Бартоло (дабы отвлечь подозрительного опекуна от Розины), но почему-то в образе трубочиста.
Игра, еще игра!
И все же «Севильский цирюльник» на Шаляпинском фестивале очаровал благодаря исполнителям, занятым в спектакле. Слово «игра» — ключевое по отношению ко всем вокалистам. Эта игра в оперу артистов, которые тонко чувствуют меру условности происходящего на сцене, то вживаясь в маску персонажей, то словно выглядывая из-за нее. Очень много интересных микродействий комического плана, вынуждающих зрителя улыбаться на протяжении всего спектакля. Бодрые персонажи Бомарше-Россини проказничали, как только позволяла им фантазия, лицедействовали и очень прилично спели не только сольные арии, но и сложнейшие многоголосные ансамбли.
Выше всяких похвал — великолепное меццо, солистка Московского театра им. Е.В. Колобова Виктория Яровая. Роскошная, а местами просто божественная музыка оперы Россини требует особой техники и исполнения: стильного, точного, легкого, при всей сложности и гибкости виртуозных переходов — здесь нужен только талант и хорошее пение. И того, и другого очаровательной В. Яровой не занимать.
Но еще большее очарование оставила актерская игра российской вокалистки. Ее героиня — настоящая, даже по современным меркам, эмансипированная взбалмошная девица в мини и в красных чулках, которая бессовестно обманывает и обводит вокруг пальца своего опекуна и выдвигает своего рода лозунг вполне в феминистском «ключе»: «Будет все, как я хочу!». При этом ни на минуту не утрачивая своего чисто женского кокетства и очарования.
Весьма благоприятное впечатление оставил Мариинский баритон — Владимир Мороз в партии титульного героя: приличный вокал и актерская харизма проявились уже с первых нот «коронной» и столь ожидаемой публикой каватины «Largo al factotum» («Место! Раздайся шире, народ!»). Если бы не постоянное, даже ощутимое в зале мысленное «прокручивание» исполнителем, что он должен сделать в следующей мизансцене, и постоянные переодевания за кулисами, выматывающие любого вокалиста, у Мороза появился бы необходимый простор для творческой свободы — возможности «похулиганить» на сцене (благо роль к этому располагает).
При дефиците хороших теноров на мировых оперных подмостках и тем более владеющих стилистикой «барочного бельканто», каждый раз с нетерпением ожидаешь выступление нового исполнителя в партии графа Альмавивы с надеждой. А вдруг… Чуда и на сей раз не произошло, но в целом Дмитрий Иванчей («Геликон-опера») оставил весьма благоприятное впечатление. Голос пластичный, комфортного для слушательского восприятия тембра, голосоведение ровное, чистое.
Весьма примечательно смотрелись «оперные старики». Дмитрий Овчинников («Геликон-опера») в партии хитрого доктора Бартоло очаровал технически качественной скороговоркой, прекрасной фразировкой и насыщенным плотным тембром, да еще и с таким комедийным актерским талантом. И, глядя на столь обаятельного Бартоло, зритель терялся в догадках, почему красавица Розина предпочла графа, а не обаятельнейшего доктора-Овчинникова.
В партии «двойного агента» Базилио Михаил Светлов-Крутиков был весьма убедителен в арии «La calunnia e un venticello…» («Клевета, вначале сладко»), раскрывая механизм формирования слухов и сплетен (правда, финальное «фа», словно ставящее «жирную точку» в процессе ловкой дискредитации человека клеветой, долго удержать не удалось). Нельзя не отметить и Зою Церерину в партии домоправительницы Берты. Ария Берты «Il vecchiotto cerca moglie» («Старичок решил жениться») в ее партии единственная, но весьма коварная в исполнении. В окружении танцевальной поддержки красавцев мужского хора театра очаровательная Берта-Церерина в кокетливой пачке балерины пропела свой номер пусть и не совсем интонационно точно, но выразительно и «вкусно», по праву заслужив свою долю аплодисментов.
Интерпретировать россиниевскую партитуру на сей раз доверили маэстро Марко Боэми. Ничего, кроме искреннего одобрения, эта работа вызвать не может. Уже начиная с увертюры, маэстро задал интригу раскрываемого сценического действия. Россини звучал, как и должен был — аккуратно, легко, воздушно, не перекрывая своим аккомпанементом звучность солистов. И даже легкое ритмическое разночтение в отдельных эпизодах не повлияло на общую игривую атмосферу шаловливого оперного шедевра.
В целом в комедийно-ярком спектакле всегда есть место изящному остроумию и легкой фантазии. Вот и опера «Севильский цирюльник» с запутанной и счастливо разрешенной фабулой еще раз подтвердила, что успех в любовных делах «замешан» на тесном взаимодействии душевных симпатий с финансовыми возможностями — это всегда эффективнее того и другого по отдельности. А если прибавить достойный музыкальный уровень спектакля, то буффонадный вечер на Шаляпинском фестивале вполне можно назвать настоящим праздником, который был отмечен бурными овациями публики на финальном поклоне.