Джазовые страсти в заснеженной Казани
На Шаляпинском фестивале прошел показ оперы Гершвина «Порги и Бесс». Этому событию посвящен сегодняшний фестивальный «Дневник», который специально для «Реального времени» ведет доктор искусствоведения, профессор Улькяр Алиева.
Через череду сложностей
Нищий темнокожий бродячий калека Порги в своей тележке, запряженной козой, в поиске своей рыжеволосой красавицы Бесс лишь на вечер остановился в столице Татарстана, чтобы подарить казанским меломанам по-южному знойную феерию джазовых страстей уникальной оперы «Порги и Бесс» Джорджа Гершвина. Опера первого американского музыкального классика — яркая, сложная в исполнительском плане (нужно в равной степени владеть классической оперной основой и джазовым вокалом). И потому даже на подмостках ведущих мировых оперных сцен постановка «Порги и Бесс» — явление довольно редкое, а на постсоветском пространстве и вовсе «штучное» (и за это »отдельный респект руководству театра, проводящего Шаляпинского фестиваля).
Основная сложность заключается в том, чтобы найти достойных вокалистов. На примере прошедшего концертного исполнения оперы «Порги и Бесс» автор этих строк еще раз убедилась, что само словосочетание «белый» джаз (за исключением этноджаза) и особенно в исполнении вокалистов — это оксюморон (несочетаемые понятия). Все солисты Татарского театра оперы и балета, занятые в спектакле прекрасно профессионально пропевали свои партии, а московская солистка театра им. Е. Колобова Александра Саульская-Шулятьева в партии Марии даже вполне заслуженно сорвала свою долю аплодисментов. Но именно благодаря американо-английскому оперному «десанту» выступление оказалось настолько ярким, непосредственным в плане актерского воплощения, что вечер вышел за пределы рамок академического концерта, перерастая в формат semi-stage (сочетание элементов концерта и представления).
Без счета
Несмотря на установившуюся в Казани холодную погоду, в стенах казанской оперы бушевал вулкан почти шекспировских страстей маленьких людей в говорах-речитативах, блюзовых причитаниях, экстатических молитвах. Обычно в концертном исполнении звучат не более 17 популярных номеров из оперы Дж. Гершвина. Однако в Казани, перевалив за цифру 22 (не говоря уже о развернутых речитативах, оркестровых и инструментально-хоровых эпизодах), автор этих строк запуталась в счете и просто, как и весь зрительный зал, стала с удовольствием смаковать каждую сцену. Практически публика шаляпинского фестиваля услышала всю оперу Дж. Гершвина (за исключением «Bazzard Song» — «Песни о стервятнике-канюке» и сатирической сцены с юристом-мошенником). И только за это хотелось всем создателям и участникам постановки аплодировать стоя.
Еще не отзвучали последние аккорды, как зал в едином порыве поднялся в знак благодарности за незабываемое представление. В этот вечер были слышны и тонкие оттенки лирики: по-южному томная колыбельная «Summertime» («Летняя пора»), в которых «плещется» тоскливый обман о богатом отце и красавице материи в исполнении Клары — американского сопрано Лакиты Митчелл. И пронзительно-чувственно любовные дуэты-признания титульных героев — «Bess, You Is My Woman Now» («Ты — моя женщина, Бесс») и «I Loves You, Porgy» (Я люблю тебя, Порги») в исполнении американского баритона Деррика Лоуренса и сопрано Кирстен Пипер Браун, так что в конце дуэтов не только публика и маэстро, но и сами музыканты оркестра «выбивали» аплодисменты, ударяя смычками об пюпитры.
Были слышны проникновенные блюзы: экспрессивно-выразительный одинокий плач Сирины «My Man's Gone Now» («Мой мужчина ушел») в исполнении Мееты Раваль Смит. Правда, в трактовке английского драмсопрано была не привычная для слушательского восприятия тоскливая обреченность (впереди ее героиню поджидает лишь одинокая старость), а скорее мстительная напористость поквитаться с убийцей — Крауном. А также жалостливая просьба-обращение Бесс к Крауну оставить ее в покое (ведь столько вокруг много красоток, гораздо моложе ее, а она уже нашла свое счастье с Порги).
Был и добродушный юмор в шуточной колыбельной молодого отца Джейка и молодого американского баритона Нейла Нельсона «A Woman Is a Sometime Thing» («Женщины — вещь ненадежная»). А также искрящаяся радостью песня Порги «I Got Plenty о'Nutting» («У меня есть очень немного»).
На бис!
Все участники концертного исполнения оказались крайне непосредственны в своем сценическом поведении, и эту искренность они реализовали на уровне чувств, артистической свободы. Даже на репетиции участники не без удовольствия разыгрывали в шутливом ключе сценические мини-импровизации: к примеру, в сцене борьбы за Бесс двое сценических «соперника» — Порги-Лоуренс и Краун-Линч, схватив за руки Бесс-Браун, тянули ее в разные стороны, шутливо ударяли себя кулаками по груди («Моя!»), вызывая смех своей партнерши. А на концерте была и настоящая драка с убийствами; и довольно реалистично была разыграна сцена любовного (точнее, сексуального) домогательства Крауна к Бесс, вызвав легкий шок у академической казанской публики, и неровная, покачивающая походка Бесс, находящейся под воздействием кокаина.
И все же на вершине зрительских симпатий — двое колоритных, артистичных и чертовски обаятельных оперных злодея: Рональд Самм в партии наркоторговца Спортинг Лайфа и Лестер Линч в партии убийцы и наркомана Крауна. Колоритный английский тенор Рональд Самм великолепно создал образ американского аналога Мефистофеля, постепенно опутывая Бесс невидимыми, но столь прочными обольстительными сетями-обещаниями (недаром Бесс называет его «гремучей змеёй», читай: змий-искуситель).
А столь ожидаемая публикой «It Ain't Necessarily So» («Совсем не обязательно, что все именно так») была исполнена настолько ярко, образно-пластично, что казалось Р. Самм буквально иллюстрировал своей мимикой, движением каждое слово своего «коронного» номера. И после великолепного исполнения «хитовой» песни Спортинга Лайфа Р. Самм сорвал такой шквал бурных и продолжительных аплодисментов, что, казалось, сам немного растерялся, а маэстро, взяв паузу, задумался: «А не повторить ли номер на бис?» Не повторили, а жаль!
И от Крауна-Лестера Линча нельзя было, с позволения сказать, отвести не только уши, но и взгляд: развязная походка, гипнотизирующая его жертву — Бесс, развязно-циничное утверждение о распутности рыжеволосых женщин в не менее шлягерном номере «A Red-Haired Woman».
Автор этих строк который вечер не перестает восхищаться хором казанского театра под руководством главного хормейстера Любови Дразниной. Были и завораживающие церковные хоралы-молитвы «Oh, Doctor Jesus» и «O Lawd, I'm on My Way»; и мускульно-ритмичный настрой в песне рыбаков «It Take a Long Pull to Get There» («Дружней, ребята!») с солирующим Н. Нельсоном; был и хаос выкриков в сцене бури, а после блистательного исполнения «Oh, the train is at the station» («О, поезд ждет на станции»), исполненного с таким жизнелюбивым драйвом, что сам итальянский дирижер Марко Боэми аплодисментами отдал должное уважение хору казанской оперы.
Великолепно звучал и оркестр, освоив такую мелодически и ритмически прихотливую партитуру оперы Дж. Гершвина (казалось, маэстро М. Боэми до микрона высчитывал все нюансы — джазовую полиритмию, характерную акцентировку, причудливые синкопы, паузы…). За движениями самого маэстро было не менее интересно наблюдать — М.Боэми не только пританцовывал за дирижерским помостом, но и, казалось, вместе с исполнителями пропевал каждую фразу, каждый оборот.
Как-то принято дифференцировать понятия «публика театра» и «публика отдельного спектакля». Судя по теплому приему публики, данный концерт (в виде мини-спектакля) сумел объединить эти два понятия. А у казанских меломанов остается, как и у главного героя, путеводная мечта — увидеть полноценную постановку оперы на сцене Татарского театра оперы и балета. Мечта затратная и трудноосуществимая, прежде всего, в плане исполнительского состава (по завещанию самого композитора, все исполнители оперы должны быть темнокожими). Хотя, как поет герой Р. Самма: «Все не обязательно так сложно, как порой нам кажется».