«Старая Казань была обречена. И закат ее начался в 60-х»
Адель Хаиров вспоминает, как пытались спасти исторические здания Казани в СССР
Семь лет прошло с серии одиночных пикетов, проведенных в центре Казани общественными активистами в защиту исторических памятников города. Пикеты, состоявшиеся в 20-градусные морозы после сноса дома Потехина и номеров купца Банарцева, стали одной из отправных точек, с которых общественности, кажется, все-таки удалось обратить внимание на проблему. В том же году Олеся Балтусова провела для президента Минниханова пять экскурсий, а в октябре стала его помощником. В авторской колонке «Реального времени» казанский писатель, журналист, сценарист и краевед Адель Хаиров вспоминает, как общественники его юности пытались сохранить исторические здания Казани.
В 1986 году в общаге на ул. Авангардной я основал общество «Ветераны Бородинской битвы». Смысла в этом названии искать не стоит. Просто хотелось повыпендриваться. Я и сам сейчас многое уже позабыл. Но вот по случаю открыл пухлую амбарную тетрадь с газетными вырезками и прочел:
«Окончательно сформировавшаяся в марте 1988 года Контора Социалистического Модернизма выросла не на пустом месте. Существовало до нее некое «подозрительное» общество «Ветераны Бородинской битвы». Оно родилось как общество защитников архитектуры старой Казани, как группа энтузиастов, пытавшихся бороться с циничной беспринципностью деятелей ГлавАПУ. Ребята собирали подписи горожан, становились с плакатами возле памятников архитектуры, которым грозило уничтожение. Была еще «Съехавшая крыша» — общество неформальных художников. И наконец — КонСоцМод, провозгласивший своей главной целью противопоставление диктатуре соцреализма». («Где ты, идея ветра?» Майя Динова, журнал «Идель», 1990 год).
Модернизм и старина не очень дружат. Но лично мне было жаль той Казани, где прошло мое детство. В старой части города массово купеческие и мещанские дома еще не сносили, однако отдельные утраты уже были. Случались пожары, а потом деревянные терема просто хирели. Проживали-то в них уже не хозяева! Отваливалась, например, балясина от балкона или колонна у крыльца, в лучшем случае приколачивали дощечку или подпирали брусом. На старину советский человек, устремленный в будущее, смотрел с легким презрением. Кстати, за полвека моих наблюдений, я только в прошлом году впервые увидел, как житель деревянного домика на Хади Атласи своими руками восстановил крылечко в одном стиле с постройкой. Очень аккуратно сделал. Это было удивительным!
Крещенской ночью вспыхнул дом
Мы отфоткали старые купеческие дома, которые доживали свои последние дни. Выбирали самые приметные. Снимали дома Наиль Хадеев и Андрей Романов, это профессиональные фотографы. Выбирали самые красивые особняки и дома на Федосеевской, Островского, Свердлова, Тихомирнова, Калинина и т. д. Каждый из них был интересен своим неповторимым стилем, но за фасадом уже была разруха. Они потихоньку превращались в трущобы.
Вот один пример. В соседнем дворике, который находился позади кинотеатра «Победа» по улице Тихомирнова, крещенской ночью вспыхнул дом. Люди побежали по квартирам, будя жильцов. Меня закутали и вывели на улицу. До сих пор помню это зрелище. Темно-синее небо в крупных звездах и двухэтажный дом трещит как большой костер. Прямо как в сказке «Двенадцать месяцев». Тушить было бесполезно. Жители окрестных домов завороженно смотрели на языки огня. С крыш по соседству как весной закапали сосульки. В этом доме обитаемой оставалась всего одна квартира, где жила старушка. Подвал пустовал и туда сбрасывали мусор. Я хорошо знал этот дом, потому что мы там играли в прятки и нас никто не гонял. Уже студентом, читая краеведческие книги, я узнал, что именно в том доме и том подвале поселилась семья Шаляпиных. Этажом выше проживал регент Щербинин, на спевку к которому собирались мальчики. Маленький Федя здесь впервые услышал хоровое пение и зачарованный сидел у двери. Об этом хорошо знали как казанские краеведы, так и работники музея Горького, где размещается Шаляпинский фонд. Но ничего не было сделано, чтобы его сохранить. В Казани Федор Шаляпин проживал по пяти адресам, но от двух домов остались только фотографии.
Если открыть каталог-справочник «Республика Татарстан: памятники истории и культуры» за 1993 год, то из всех перечисленных там старых домов в исторической части города, сегодня мы насчитаем не более 5 процентов. Исчезли целые улицы!
Памятники волновали только тех, кто постарше
Самым активным в нашей группе были я (псевдоним у меня был Monres), Ильдар Батуллин (псевдоним Панкиш, сын от первого брака татарского писателя Батуллы). Он считается отцом «пылесосной живописи», это когда краски по поверхности раздуваются обратной струей из пылесоса), Саша Николаев, молодой специалист завода «Ваккуумаш», куда он приехал по распределению (в этом общежитии ему дали комнату (он был у нас завхозом), Андрей Романов, фотограф (ныне проживает в Питере). Остальные были приходящими и уходящими. Например, Вадим Вадимович Гущин (филолог-эрудит), Гуля Вильданова (псевдоним Гуль-Гуль) и Вита Лагина (поэтесса), Александр Кленк (поэт), Петюня Овчинников (кандидат физико-математических наук КГУ и известный палиндромщик, которому принадлежит, например, такое забавное изречение, которое можно читать задом-наперед: «Ел сопли руками Дима, курил после». Таким же образом он писал целые рассказы на одну-две страницы) и т. д. Состав группы не был постоянным, все было достаточно хаотично.
Потом фотоплакаты развешивали в скверах и собирали подписи горожан на ватманских листах. Набралось несколько тысяч. Люди интересовались, сопереживали. Насколько я помню, молодые не подходили к столу поставить подпись. Проявляли интерес взрослые и пожилые. Слушали наши пояснения, соглашались, начинали рассказывать свои истории, где они и как жили, и во что сейчас превращается их дом. Начиналось примерно так. Мужчина в кепке говорит: «Я жил на Тельмана», а другой лысый: «Это в каком доме?» Тот: «На углу, рядом с колонкой. Там еще дядя Миша-инвалид в подвале жил. У него Сережка в Казанке утонул». И пошло-поехало. Люди начинали общаться.
Инициативными молодыми были, пожалуй, только мы. Про «встрепенуть» слишком сильно сказано. Мы вышли, мы были первые, но главным для нас оставалось творчество и искусство. Мы все потом ушли туда с головой.
Помню, когда собрали и привезли в ГлавАПУ подписи в рулонах, к нам долго никто не выходил. А внутрь нас не пускал вахтер. Затем за стеклянной дверью начали появляться люди. Выглянут и спрячутся. Долго они не решались выйти. Испугались! Потом тетенька какая-то появилась. Я ей все объяснил. Она забрала рулоны и ускакала. Мы даже забыли спросить, как ее зовут и кем она работает. Может уборщицей? Потом мы им звонили, но они нас отфутболивали.
Мы дали «Вечерней Казани» интервью, где говорили про бедственное положение старой Казани, нас снимал фотограф Олег Косов. Но интервью не вышло. Позвонили в редакцию, нам объяснили, что виной всему крестик на джинсах (это был вышитый золотой нитью мальтийский крест над карманом), который попал в кадр. Нам сказали, что он фашистский, поэтому статью отклонили. Стало ясно, что они искали какой-нибудь повод.
Спохватились поздно
Но спасти их не удалось. Фьють! Наш фоторепортаж назывался «Последняя экскурсия». Раз так назвали, значит было ощущение, что дома не удастся спасти. Дальновидности у властей, конечно, не было никакой. Можно было сохранить для потомков и туристов хотя бы одну улицу целиком. Законсервировать, объявить охраняемой зоной. Я думаю, сейчас бы там фильмы снимали по произведениям Островского, Горького или Чехова. Недавно в Казань приезжал поэт Юрий Кублановский, это «старая гвардия», он дружил еще с Вознесенским и Бродским, так вот, я его спросил, как ему Казань. Он ответил:
«Казань сильно изменилась за последние годы. Европейский лоск появился. Но, когда я бывал здесь лет десять назад, то она мне, казалось, была живописной. За эти годы было утрачено много теплого, волжского, провинциального. Ее обновленные улицы и дома уже не помнят ни Шаляпина, ни Пешкова. Вот это жалко».
Было отснято около 50 старых домов в основном деревянных. Отснятые дома распечатывали в одном экземпляре. Затем надо было наклеить снимки на ватманский лист и приделать к нему реечку с веревкой. Это листы развешивали на деревьях или оградах вокруг стола, где собирали подписи. Стол был буфетный с откручивающейся ножкой. Мы его, чтобы не таскать туда-сюда, прятали под каменной лестницей в Ленинском саду, ведущей к универу. Там была ниша. Туда же как-то сунули рулон с фотографиями «Последней экскурсии». Вернулись через неделю. Ничего не нашли.
Конечно, хорошо, что появилась инициативная группа, которая начала красить старые дома и приводить их в божеский вид. Но отдельный домик, вырванный из контекста, с ярко накрашенными наличниками и фасадом, смотрится как одинокая декорация к спектаклю о прошлой жизни. Поздновато спохватились. Утраченного уже не вернуть.
Один знакомый экскурсовод, который не хотел называть своего имени, признался: «Мне иногда кажется, что процесс этот срежиссирован кем-то сверху. В нужный день и час, прозвенел звонок и дали отмашку. Режиссер сказал: «Ну все, мы свою важную работу по сносу трущоб сделали, взамен понастроили каменных уродцев, а теперь давайте, выводите массовку. Вот вам ведро с краской и вперед! Выпускайте пар, думайте, что спасаете старую Казань, а мы тут за кулисами над вами похихикаем».
На самом деле старая Казань была обречена. И закат ее начался в 60-х.
Когда меня отец встречал у ворот школы №5 и провожал в изокружок Дома пионеров, мы шли по оврагам. Если торопились, то поднимались коротким путем по улочке Щепкина на Ульянова-Ленина, если время оставалось на погулять, то направлялись по Низенькой или Овражной на Айвазовского.
Так я глаз не мог оторвать от домов. Хоть зарисовывай! У каждого была своя изюминка, то резной балкончик для чаепития с самоваром, то крыша теремком с флюгером-петушком, то наличники, как пряничные доски. Там такие загогулины встречались в оформлении фасадов, которые, наверное, только лазерным лучом можно было выпилить. Сюда добавим плющ на стенах, мальвы и золотые шары в палисадниках, кошек в окошках, старушек на лавочке и обязательно дымок из труб. Этот запах окутывал как зимой, так и летом, когда здесь топились баньки. Даже сегодня, пройдясь этими местами, еще можно найти крохи былой роскоши. Но исчез уют, все замусорено. Все стало чужим.