Не объясняй, почувствуй: фильм о непереводимом татарском слове
Авторская колонка о том, что же такое «моң»
Сегодня вечером в Национальной библиотеке РТ покажут фильм «Моң. Аңлатма»/«Мон. Объяснение», посвященный непереводимому татарскому слову, обозначающему и состояние души, и мелодию, и даже некое стремление. Режиссер фильма, заместитель главного редактора «Реального времени» Радиф Кашапов в авторской колонке рассказывает о том, к каким выводам он пришел в ходе исследования этого национального феномена.
Что-то же должно быть между двумя нотами?
Фильм снят на субсидию Министерства культуры РТ, проект победил на публичном питчинге. В присутствии коллег было рассказано, о чем будет картина, а эксперты коллегиально выбрали те задумки, которые рекомендуется воплотить.
Идея фильма родилась, когда я стоял у театральной площадки MON, где идет спектакль «Моң», в котором трио музыкантов пытается объяснить друг другу и себе, что же это такое. А почему не сделать это в формате документальной картины?
Можно было бы сделать короткометражку. В последнем интервью Ильхама Шакирова, которое снимал патриарх казанской документалистики Юрий Гвоздь, а вопросы задавал поэт Разиль Валеев, корифей татарской музыки говорит: «Моң — это моң».
Но следом герой спектакля вопрошает: ну что-то же должно быть между двумя нотами? Чувствуете — здесь «мон» нет.
Браться за такую тему опасно, а рассуждать о ней самому — трудно. Поэтому в фильме это делают эксперты. К примеру, Роза Закирова. Она филолог и в свое время написала диссертацию об этом слове. Еще у нее есть небольшая статья, написанная вместе с Фанузой Габдрахмановой «Этимологическая характеристика татарской лексемы моң (печаль, мелодия)».
В этой работе, в частности, поясняется, что в Толковом словаре татарского языка существуют следующие значения лексемы «моң»: 1) горе, печаль, расстройство); 2) душевное состояние; 3) мелодия; совокупность различных переживаний; 4) наречие: тоска, перемешанная с подавленностью; 5) диалектальное — недостаток, изъян, нужда. «Но стоит отметить, что моң нельзя понимать только как печаль, меланхолию, подавленное настроение».
Вообще, если начать изучать труды историков, музыковедов на эту тему, можно зайти очень далеко. К примеру, у Наки Исанбета речь идет о «потребности души». Но в первую очередь в дореволюционных текстах, как минимум «моң» — это нечто печальное. К примеру, у Исхаки в пьесе «Зулейха» ремарка: «Когда занавес открывается, слышится тяжелый вздох старика на печи «Аллах, Аллах». Старуха прядет шерсть, жалобно скрипит колыбелька». Жалобно — так я перевел. В поэме «Кыйсса-и Йосыф» это слово я нашел только в современных переводах. На других тюркских языках оно означает печаль, а тот самый «моң» есть только у башкир и уйгур. В татарской культуре многозначность этого слова можно увидеть в основном уже в советское время.
Радостная печаль, печальная радость
Туристам я рассказываю про «моң», играя на курае. И одна туристка мне ответила: «Я все поняла. Смотри, я сейчас одна в этом прекрасном городе без родственников. С другой стороны — я сейчас одна в этом прекрасном городе без родственников». Действительно, с одной стороны — радость, с другой — печаль.
Сейчас «моң» связывают в основном с музыкой. И чаще всего с тем, что у современных певцов, в новых песнях его нет: «Вот раньше люди пели! Такие песни исполняли! Какой там был «моң»!». И я задумался — а везде ли должен быть «моң»?
«Моңлы җыр», «песня с моң» — это, априори, протяжный напев, «озын көй». Например, «Әллүки». В фильме его исполняет Зульфия Камалова. Во-первых, потому что она современная певица, во-вторых, она начала петь эти песни вдали от родины (родилась в Сарапуле).
С другой стороны, протяжных песен теперь не пишут. И «моң» теперь певцы ищут, проникая в суть самой песни. Что называется, если исполнено с душой, то это «моңлы».
И тут ректор Казанской консерватории Вадим Дулат-Алеев напоминает, что не стоит искать этот «моң» в каждой песне и считать его отсутствие недостатком. Вот есть такмаки, прото-рэп, построенные на моторике — там уже есть «дәрт», удаль, задор. Без них тоже никуда.
Потеря как маркер
А еще он вспоминает, что в научной среде впервые слово «моң» употребил композитор Султан Габяши. Это был 1931 год, журнал «Яңалиф» (один из предков современного литературного журнала «Казан утлары»), а в нем — ответы деятелей культуры. И он там говорит: «Татарские мелодии, когда они создавались, устраивались особым образом, что с особым «моң», звучанием, что люди, выросшие внутри народа, могут их выполнить. Правда, эти выполняемые отличия пока никто не изучал до этого дня с научной точки зрения».
И вот этот фрагмент, «внутри народа», мне кажется важным. После «моң» следует «югалту», потеря. Ты понимаешь примерно, что такое «моң», когда он уходит. И это проявляется после революции. Уходит языковая среда, уходят уклад, традиции, создается космополитическая атмосфера.
А потому важным фактором для проявления «моң» является время. Как говорит поэт Йолдыз Миннуллина, в старых песнях мы чувствуем «моң», вспоминаем молодость. А для новых должно пройти время. Если они не забудутся, то тоже будут «моңлы». Потому что в музыке, искусстве создатель, исполнитель важен, но не менее значительна фигура слушателя. Мне кажется, важно то, что люди до сих пор чувствуют «моң». Порой даже не понимая слов.
Подписывайтесь на телеграм-канал, группу «ВКонтакте» и страницу в «Одноклассниках» «Реального времени». Ежедневные видео на Rutube, «Дзене» и Youtube.
Справка
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции «Реального времени».