Новости раздела

«Бьютификация — это игрушка». Наталия Скугорева о прошлом, будущем и настоящем индустрии красоты

Интервью с руководителем одной из первых клиник косметологии в Казани

«Бьютификация — это игрушка». Наталия Скугорева о прошлом, будущем и настоящем индустрии красоты
Фото: realnoevremya.ru/Максим Платонов

Более 44 млн женщин — число потенциальных клиентов клиник красоты в России. Только в 2016 году, по данным аналитического центра Vademecum, они потратили на косметологические инъекции* почти 104 млрд рублей — это 12 млн процедур. Стала ли бьютификация повсеместным явлением в Казани и как много на этом зарабатывают косметологи, мы обсудили с главным врачом клиники «Ханбике» Наталией Скугоревой.

Путь косметологии в России: от маски до лазера

Наталия, ваша компания — один из пионеров рынка косметических услуг Казани, и вы застали становление индустрии. Что вас саму привело в нее?

— Я врач-терапевт по образованию, в 1996 году окончила медуниверситет по специальности дерматовенеролог. В течение 10 лет я вела прием по своей специальности в больницах — сначала в Набережных Челнах, потом в Казани. Мне это очень нравилось. В какой-то момент я стала совмещать врачебный прием с работой косметолога-эстетиста в кабинете при небольшой парикмахерской. Тогда, в 1997 году, косметология только зарождалась, и зарождалась она как раз на базе дерматологии, потому что специализации «косметолог» в медвузе еще не существовало. Когда я поняла, что косметологии в парикмахерской для меня мало, поехала на курсы в Москву, отучилась на кафедре косметологии в центральном Институте кожных и венерических болезней. Получив образование, вернулась в Казань и открыла клинику «Ханбике».

— Как врач, можете дать оценку уровню развития индустрии в нашем регионе?

— Казани очень повезло, потому что на самом старте индустрию создавали достойные люди, такие как Ольга Рахимуллина («АнтаМед»), Светлана Жабоева («Клиника молодости и красоты СЛ»). В Казани индустрия остается на очень высоком уровне, хотя часть косметологов уехала работать в Москву, как и врачи из соседних городов. Например, моя сестра, которая в то же время, что и я, начала работать в Йошкар-Оле, сейчас — очень востребованный косметолог в Москве.

Эстетическая косметология в СССР была востребована всегда. Все наши звезды, даже довоенных времен, пользовались косметологией. Технологии, которые применяются сейчас, созданы на базе тех, что были разработаны советской медициной

— Можно сказать, что в 1997 году косметология образовалась на пустом месте или какая-то база в Союзе все же существовала?

— Эстетическая косметология в СССР была востребована всегда. Все наши звезды, даже довоенных времен, пользовались косметологией. Технологии, которые применяются сейчас, созданы на базе тех, что были разработаны советской медициной. Институт пластической хирургии и косметологии в Москве всегда был очень значимым. Сейчас мы в косметологии используем прекрасную классификацию морфотипов старения, которая создана Инной Ивановной Кольгуненко еще в 1974 году. Эта технология — одна из лучших в мире. Прототип технологии плазмолифтинга применялся в Великую Отечественную войну доктором Валентином Войно-Ясенецким для лечения ран у солдат. Еще одна технология — плацентотерапия — создана на базе исследований питерского академика Филатова. Массажи, микротоки, физиотерапия, парафинотерапия, грязевые маски, которые применялись в советских санаториях, — это тоже база.

— А давайте продолжим — какие основные вехи в истории уже современной косметологии?

— Современная косметология — это инъекционные технологии, которые предполагают нарушение кожных покровов, для их применения требуется медобразование и аппаратные методики. История такая: в 1994 году в России появился препарат Dysport, в 1997 году — Restylane (гиалуроновая кислота), в 2002 году — Juvederm. В 2007 году появилась биоревитализация на основе итальянского препарата IAL System. А на смену инъекционным технологиям уже активно приходят аппаратные методики. Так, в течение 10 лет мы получили фракционное омоложение, потом — ультразвуковой лифтинг, радиоволновую терапию (игольчатую и неигольчатую), фототехнологии и лазерные технологии.

Сверхдоходов в отрасли больше нет

— Насколько сейчас насыщен рынок?

— Когда я открыла клинику в 2007 году, в Казани было буквально 4—5 клиник, сейчас в каждом микрорайоне есть по клинике, это очень востребовано. Конечно, не так сильно, как стоматология, но все же. На мой взгляд, рынок насыщен, новым игрокам места почти нет, потому что мы переживаем кризис — средний чек уменьшается, если раньше клиенты делали по две процедуры, сейчас могут выбрать одну. Крупные клиники имеют состоявшийся авторитет и своего клиента, устойчивый денежный поток. При этом они совершенствуются, постоянно обновляют парк аппаратов, учатся, перенимают технологии из других стран. Сейчас в части инъекционной косметологии в России присутствуют все инъекционные препараты. А рынок аппаратных технологий растет, в Россию приходят аппараты из Кореи. Но — насчет новинок. В России все очень стандартизировано, и поэтому на рынок не попадают несертифицированные препараты и методики. Все отлажено.

— То есть вы приветствуете такую жесткую регламентацию в индустрии?

— Конечно, то что в России рынок услуг косметологии абсолютно регламентирован, я оцениваю положительно. Но это то, что касается работы клиник. Проблема в том, что велика доля серого рынка, это рынок как препаратов, так и услуг, оказываемых на дому так называемыми фрилансерами. В домашних условиях трудно обеспечить стерильность, правильное хранение препаратов. Фрилансеры, чтобы снизить стоимость процедуры, зачастую делают выбор в пользу не самых качественных, дешевых препаратов, часто — несертифицированных.

Тем, кто сейчас открывает клинику и работает в рамках регламентированных медуслуг, это сильно портит рентабельность. Но, думаю, потребитель должен понимать, что уровень ответственности клиники и фрилансера — совершенно разный

— Насколько велика доля фрилансеров: 20 процентов, 40?

— Больше, я не могу сказать точно, но это действительно очень большая доля**. Это плохо, потому что такое положение дел поддерживает и серый рынок продукции. А это в России — бич не только в косметологии, но и в немедицинских отраслях.

— А насколько велик ущерб от присутствия «надомников» на рынке?

— Тем, кто сейчас открывает клинику и работает в рамках регламентированных медуслуг, это сильно портит рентабельность. Но, думаю, потребитель должен понимать, что уровень ответственности клиники и фрилансера — совершенно разный.

— Как меняется рентабельность на вашем рынке?

— Рентабельны в первую очередь услуги аппаратной косметологии. Инъекционной косметологии — пока тоже, несмотря на то, что себестоимость сертифицированной продукции достаточно высокая. Косметология — это женский бизнес, рентабельность у него не очень высокая. Если говорить с позиции директора и хозяйки бизнеса, для меня главное, чтобы люди, которые у меня работают, получали достойную зарплату, это большие, образованные профессионалы. Косметологический бизнес — это услуги, поэтому важно, чтобы команда имела высокий уровень корпоративной организации. Достойная зарплата у нас — это и есть признак рентабельности.

— Получается, сверхдоходов в косметологии нет?

— Нет, косметология сейчас — это отнюдь не сверхдоходы. На начальном этапе, когда индустрия только зарождалась и услуги были уникальны, в отрасли были высокие доходы, сейчас это стандартный бизнес в сфере здравоохранения.

— Мне-то казалось, что у вас сейчас большой приток со стороны более молодых людей, спрос омолаживается, процедуры становятся более доступными. Разве нет?

— Я не могу сказать, что возрастная категория пациентов как-то особенно меняется. Соотношение возрастных категорий примерно такое же, что и пять-десять лет назад. Основная масса пациентов 30—45 лет, а молодежь и пациенты постарше составляют примерно одинаковый процент. Услуги действительно становятся более доступными и, что называется, укладываются в бюджет. Если десять лет назад 8 тыс. рублей за биоревитализацию было дорого, сейчас это обычная цена. Услуги стоят столько же, как и несколько лет назад.

Бьютификация — это игрушка. Да, по запросу пациента мы делаем бьютифицирующие процедуры, но мода на них проходит. Например, сейчас в Европе большие губы не модны

— Любопытно, потому что, если полистать «Инстаграм», создается ощущение, что страсть к «улучшательству» захватила 100% молодых людей.

— Если взять сегмент 20—30 лет, то число тех, кто постоянно посещает клинику сейчас и 5 лет назад, не изменилось. Просто сегодня принято афишировать улучшения, к которым ты прибегаешь, это, наверное, эффект социальных сетей. Как правило, технология сначала появляется на рынке, через пять лет становится стабильной, а через десять, завоевав рынок полностью, сходит на нет. Поэтому сейчас мы видим, что у девушек скопилось большее количество следов бьютификации на лице. Но бьютификация — это игрушка. Да, по запросу пациента мы делаем бьютифицирующие процедуры, но мода на них проходит. Например, сейчас в Европе большие губы не модны. Я только что приехала из Испании, где брала мастер-класс в клинике города Малаги. Там задавала вопрос о том, что модно и что просят пациенты, рассматривала людей на улицах. И сделала вывод, что большие губы — там уже давно вне моды. Максимально естественная коррекция — это тренд. Да и у наших пациентов яркая бьютификация на лице видна все меньше и меньше.

— Какие еще модные тренды зажглись и погасли?

— Ботокс. Он вошел на рынок лет 15 назад, через 10 лет появились статьи и доклады о том, что нужно делать коррекцию ботулотоксином более мягкой. То есть так, чтобы она была почти незаметна (то есть когда тебе сделали ботокс, ты можешь шевелить мышцами, только в меньшем объеме). Сейчас пришла вторая волна, коррекция ботоксом стала снова «жесткой», мода вернулась к дозировкам семилетней давности.

— То есть устойчивого стремления к «естественной красоте» — этого на самом деле нет?

— Нет, такой тренд есть, и он очень радует меня. Не отказываться от коррекции, но делать так, чтобы эта коррекция была максимально естественной, чтобы ее никто не видел. Я считаю, что это устойчивый тренд, и есть даже течение — «зеленые» инъекции. Это значит, что в коррекции применяются экологичные технологии и техники. Это препараты, которые выводятся из организма, которые улучшают состояние кожи, общий внешний вид, но не меняют кардинально внешность.

— Правильно ли я понимаю, что речь не о том, чтобы сделать моложе, а сохранить наилучшее состояние кожи, соответствующее возрасту пациента?

— Да, не менять внешность, а сохранить ее во времени. Это значит не делать из 45-летней женщины 25-летнюю «куклу» и стирать, как ластиком, морщины с лица, а возвращать качество кожи и восстанавливать ее так, как физиологически свойственно этому лицу. В каждом возрасте и в каждом состоянии есть показания к коррекции, и косметолог должен учитывать именно это, а не пожелания пациентов. Я призываю к тому, чтобы самому нести ответственность за внешность: контролировать свою мимику, диету, физические нагрузки. И если это не получается, что-то выходит из-под контроля, корректировать внешность у косметолога инъекциями или препаратами. Наше лицо — это наши эмоции, если появляются морщины, пусть они будут от положительных эмоций, а вот корректировать ли их, каждый сам решает. Но качество кожи никто не отменял! Качество кожи — это здоровье.

Наше лицо — это наши эмоции, если появляются морщины, пусть они будут от положительных эмоций, а вот корректировать ли их, каждый сам решает. Но качество кожи никто не отменял!

— А разве нет диктата профессиональной индустрии, какой должна быть внешность?

— Этого диктата я не вижу, я вижу другой. К «пенсионному» возрасту, который был когда-то установлен у нас в стране, к 55 годам, женщина подходит в большой социальной и профессиональной активности. Чувствовать себя пенсионерками женщины не хотят, но они работают бок о бок с 20—30 летними девушками, им на пятки наступает молодежь, и общество требует того, чтобы они выглядели лучше. В других странах эти требования к женщинам взрослого возраста не такие жесткие.

— При этом вы говорите, что доля женщин в возрасте старше 50-ти в общем числе ваших пациенток невелика.

— Но они все равно есть. Те, кому пять лет назад было 45, сейчас продолжают ходить ко мне. Те, кому 60—65 и ближе к 70, начинают ходить реже и выбирают менее агрессивные процедуры, более не делают филлеры, ботоксы, а просто ухаживают за собой.

— А мужчины за то время, сколько вы в профессии, стали активнее ухаживать за собой?

— Мужчины как занимали 5% от общего числа пациентов, так и занимают. Они знают, чего хотят — выглядеть более успешными, но чтобы этого никто не заметил.

— Что такое признаки успеха для них?

— Ровная кожа с хорошим цветом лица.

— Как будто они хорошо спали…

— Да, еще хорошо ели и провели 8 часов в спортивном зале. Но, повторюсь, это всего 5%. Женщины навсегда останутся двигателем индустрии, они знают, что хорошо можно выглядеть в любом возрасте.

Айгуль Чуприна, фото Максима Платонова
Справка

* под косметологическими инъекциями понимают ботулинотерапию, в которой используются ботулинические токсины типа А, контурную пластику с применением филлеров, омолаживающие процедуры биоревитализации и мезотерапии, плюс нитевой лифтинг.


** по данным аналитического исследования Vademecum, из 103,9 млрд рублей, которые в 2016 году пришлись на оборот от «уколов красоты» в России, 6 млрд рублей выручили «надомники».

БизнесУслуги

Новости партнеров