«ТатВойлок» прекратит начатое 90 лет назад производство валенок

Бараны есть — шерсти нет

Производство валенок на «ТатВойлоке» сократилось втрое, и их стало невыгодно производить. А работать себе в убыток долго нельзя — разорится предприятие. Поэтому через год, я думаю, мы их перестанем выпускать. Оставим только производство промышленных войлоков и деталей из них. Их мы поставляем на многие российские предприятия. На эти детали, в отличие от валенок, мы можем поднимать цену — и продукцию будут брать.

А рост цен — следствие того, что на рынке отсутствует российская шерсть. Раньше мы ее покупали в России, но сегодня российской шерсти на рынке нет. В Татарстане бараны есть, а шерсти нет. Раньше ее сбором занималась контора Татпотребсоюза, а сейчас никто не занимается.

Десять лет назад в Татарстане собирали 500—600 тонн шерсти, а сейчас ни одной тонны не собираем, и республиканское Министерство промышленности этот вопрос не решает. Если тонну шерсти соберешь — заработаешь 20 тысяч рублей. Гораздо выгоднее проехать по районам, закупить и сдать металлолом. 15 тысяч за тонну, а заработать намного легче — заехал в колхоз, забрал старый плуг, технику, и готово.

Мы вынуждены везти шерсть из ближнего зарубежья. Платить за нее надо в долларовом эквиваленте. Причем в Россию разрешен ввоз только мытой шерсти, а она дороже, чем немытая, которую мы покупали раньше здесь и мыли сами. Кроме того, при ввозе шерсти из-за рубежа возникают дополнительные расходы — на перевозку, оформление таможенных документов, получение ветеринарных документов.

Кто решит «налоговый» вопрос?

«ТатВойлок» по факту — сезонное предприятие, поскольку продажа продукции носит сезонный характер, летом валенки не нужны. Но с точки зрения налогового кодекса мы предприятие круглогодичного цикла.

Чтобы работать в нормальном режиме, мы вынуждены брать кредиты — на зарплату, уплату всех видов налогов и прочее. Надо же не только зарплату рабочим платить, но и цеха содержать. Энергоснабжающие организации и вовсе требуют 90-процентную предоплату, а у нас производство энергоемкое. Предприятие работает весной и летом, когда выпускает валенки, а деньги за продукцию получает и расплачивается с кредитами осенью.

Банковский процент за предоставление кредита высокий, и он продолжает расти — это очень дорогие деньги! В этом году мы кредит взяли под 26%. Нашими основными покупателями являются промышленные предприятия, РЖД, другие госкомпании. У них практикуется отсрочка платежей — до 90 дней. А вот мы не можем воспользоваться отсрочкой платежей по налогам — она доступна только предприятиям, работа которых носит сезонный характер.

Меньше валенок — короче путь к разорению

Как выжить, если цену на валенки дальше поднимать нельзя? Мы ведь ее уже в два раза подняли, а производство в три раза упало.

При производстве валенок требуется пар, затрачивается энергия. И чем меньше мы выпускаем продукции, тем выше себестоимость. Предприятию это невыгодно, ведь расходы на энергию, содержание четырехэтажного здания и оборудования, на горячую воду и газ одинаковы, вне зависимости, выпускается ли в смену 3 тысячи пар валенок или 300. Получается замкнутый круг: чтобы производство валенок окупалось, надо не менее 1 200 пар валенок в смену выпускать, а для этого у нас не хватает людей, два конвейера из трех простаивают. Мы выпускаем меньше — и идем к разорению.

Мигрантов спугнул дорогой доллар

Часто говорят, что дефицит рабочих кадров спровоцировал ковид — из-за него, дескать, мигранты уехали. Нет, он у нас начался гораздо позже, в этом году — когда доллар стал стоить 100 рублей. У нас работают мигранты, зарплату мы им платим в рублях, а у себя на родине — в Узбекистане, Таджикистане — они ведут расчеты в долларах. На нашем предприятии они зарабатывали в среднем в месяц 40 тысяч рублей. При цене доллара 60 рублей им было выгодно здесь работать — за 600—700 долларов в месяц. А при цене в 100 рублей их зарплата стала 400 долларов. И уехав домой, как обычно, в январе—феврале, когда завод останавливается на ремонт, в марте они уже не вернулись. Они меньше чем за 500 долларов не работают — невыгодно, поскольку на родине зарплата 300—350 долларов.

Вернуть мигрантов можно — создав им более лояльные условия. Если идти этим путем, надо в первую очередь избавить их от лишних расходов, связанных с трудоустройством. Мы посчитали: 1 500 рублей человек отдает за первичную регистрацию на 3 месяца, еще по 1000 — за перевод иностранного паспорта и медицинскую справку, 500 — за сертификат о владении русским языком, который действует три года, потом нужно заново оформлять. Еще мигрант платит за патент, дающий право работать — 4 752 рубля в месяц — это 57 тысяч рублей в год. Для получения патента надо скачать пакет документов в МВД, эта услуга платная — еще 3 тысячи. Продлить регистрацию после получения патента и трудоустройства — 1 500 рублей. В итоге за год набегает 75,5 тысячи — это его зарплата за месяц. Думаю, уменьшить эту сумму реально при наличии доброй воли наших чиновников.

Кадры грязи боятся

Меня спрашивают: а почему местных не берешь на работу, ведь безработных у нас достаточно? Почему не работаешь с центрами занятости? Да работаю я с ними, только толку нет! Местные у нас на предприятии работают. Но кадровый вопрос стоит очень остро: у нас 180 рабочих мест, из них более 70 вакантны. В последние 3 года среднесписочная численность работников на предприятии только уменьшается. В 2019 году было 137 человек, в 2020-м — 109, в 2021-м — 106. На сегодня нам не хватает 49 человек — требуются валяльщики, операторы, слесари, жестянщики, электромонтеры, инженеры.

Кроме того, у нас очень грязное производство — шерсть поступает на него немытой и отмывается в процессе обработки. От нее идет запах, который многие, мягко говоря, считают неприятным. Поэтому многие местные приходят к нам, работают месяц-два и уходят искать более комфортные условия. В результате из-за нехватки рабочих рук сейчас простаивают два конвейера из имеющихся трех. А еще пять-шесть человек уволятся — вообще работать некому станет, производство остановится.

И те, кто работают, — это представители старшего поколения. Средний возраст рабочих у нас на предприятии — 51 год. Есть специалисты, которым за 70, мы таких мастеров, например, токаря, если что-то надо выточить, на «персональной» машине на работу и домой доставляем. И работает этот спец не столько за деньги, сколько из удовольствия — чтобы почувствовать себя нужным человеком. Инженерные работники и аппарат предприятия помоложе, но нет никого моложе 41 года.

Рабочих не только у нас — нигде не хватает, и центры занятости нам не могут помочь решить проблему дефицита кадров — нет желающих работать.