Путем Веры: о жизни и смерти одной забытой ученицы Николая Фешина
В галерее «Хазинэ» проходит выставка редких работ художницы Веры Вильковиской. Ученица Николая Фешина, к сожалению, не очень хорошо известна широкому кругу зрителей. О жизни Веры и ее трагическом уходе статья нового автора «Реального времени» Айвара Муратова.
Рядом с Фешиным
В ясный прохладный летний день, под пение соловьев и словно ведомый нитью Ариадны, иду по аллее Арского кладбища к могиле моей землячки, прекрасной художницы Веры Эммануиловны Вильковиской. Имя это стало известно мне в связи с некогда просиявшем на нашем художественном небосводе гения — Николая Ивановича Фешина. Вера Эммануиловна была его ученицей и покой свой обрела позади величественного памятника Николаю Ивановичу. Очень жаль, что столь долгое время имя это, как и многие другие, пребывало в забытье.
Вообще имя Вера очень часто всплывает в проводимых экскурсиях по Арскому некрополю, только чаще упоминают его в связи с романтической историей, которую можно воскресить в памяти, вспомнив картину Василия Пукирева «Неравный брак». Так обозначено место у самого оврага с открывающимся прекрасным видом на так называемую «немецкую Швейцарию» — «Верочкин бугор». Не желая мириться с судьбой, юная девушка убила себя и этим поступком оставила в сердцах людей на многие годы образ, будоражащий и питающий умы романтического склада своей тайной.
Тайна — это не то, что никому не известно. Тайна — это то, что известно всем и о чем известно, что это тайна.
У Веры Эммануиловны Вильковиской иной путь, иная жизнь и тайна, которая остается абсолютно после каждого человека, а тем более художника, тоже иная.
Тайна
Символично, что выставку работ Веры представили именно весной. Первое, что встречаешь, входя в один из залов галереи «Хазинэ», где разместились работы Вильковиской, — фотопортрет самой Веры. Посмотрите на него внимательно. Невозможно не проникнуться образом этой хрупкой женщины, у которой не хватило сил на жизнь, но она покинула ее полностью свободной Личностью.
Вот она — подлинная внутренняя свобода, что и делает художника настоящим мастером. Ни в коей мере не считаю трагизм жизни непременным условием проявления мастерства или гениальности, но все же для художника, впрочем как и для любого человека, определенные явления предоставляют огромный шанс для погружения во внутренние глубины и познания сущности вещей, жизни, своего предназначения.
В конкретном случае отчасти причина столь трагического ухода была и в том, что Вера не захотела подстраиваться под новый режим и делать то, что умертвило бы в ней тот Дух или Источник, который питал и был важнее всего, что тленно.
Одной из первых картин я увидел небольшой автопортрет Веры — яркое, красочное полотно с тепло-холодным оттенением в волосах подкупает своей красотой и выразительностью. Это очень достойная, смелая и честная работа! Многие портреты писаны с близких, нежно любимых людей — брата, мамы, бабушки.…
Очевидно, что Вера хорошо чувствовала цвет, причем очень тонко! Почти вся портретная живопись — светоносная, немного мажорная — напоминает суховатую графичную манеру того времени — достаточно вспомнить Александра Дейнеку, Гончарову или Истомина.
Все портреты выполнены в свободной манере, многие на белом фоне, что позволяет холсту, основе, являться в своей «наготе», насыщая работу светом. По мысли ее педагога, Николая Ивановича Фешина, только белый холст в основе своей может придать работе светоносность (сам Николай Иванович избегал тонированных основ).
Работы тонки по колориту, по лаконичному использованию цвето-световых эффектов как в случае с портретом Сапожниковой — цвет от бус отражен на скулах и теневой части лица, сдержанные цветовые контрасты синего и лилового со жженой умброй — в фоне и на волосах. Все они очень хороши и по тому, как вписаны в формат, и по самой манере письма — живые, экспрессивные.
Совершенно очевидно, что учась в классе Фешина, трудно, если не невозможно, было избежать обаяния его манеры и личности. Через попытку подражания учителю прошли практически все его ученики. Но, похоже, что видимая «неловкость» как бы фешинской манеры на самом деле не признак неумения и робости, а скорее желание самостоятельного поиска Веры — она словно «примеряла» на себя другое, пробуя и исследуя, а не стараясь копировать чужую манеру.
Конечно, заметно, что Вера была в большей степени графиком. Графика Веры сильная, самобытная, она превосходна не только по уровню исполнения, но прежде всего по выразительности и убедительному пластическому выражению образа, что говорит о прекрасном понимании и чувстве формы.
Для себя я отметил, что Вера еще и блестящий натурный рисовальщик, не «чертежник», с правильным и конструктивным, но сухим и «деревянным» рисунком, а мастерски чувствующий природу рисунка как такового.
Влияние графики очень заметно и в акварельных произведениях Веры, что проявляется в удивительной схожести некоторых ее работ с манерой другого нашего выдающегося художника-графика — Анны Петровны Остроумовой-Лебедевой.
Все они более свободны, нежели работы маслом, легки и поэтичны, когда речь идет о пейзаже, и смелы и точны в цвете, когда несколькими ударами кисти, мазками, лепится пятно формы в портрете, фигуре. Здесь, в акварели, она берет тонкие и взвешенные отношения, словно подготавливая эскиз, где все решается смелым аккордом из нескольких красок. Несомненно, что она остро воспринимала Живое, Природу во всех ее проявлениях.
Рассмотрев работы, я сел за небольшой столик и стал читать книгу Ильдара Галеева о жизни, творчестве и нелегкой судьбе Веры. В памяти непроизвольно всплыло воспоминание о финале романа Ремарка «Три товарища», когда Отто сидел подле мертвой Патриции и ни о чем не мог думать. Просто сидел на стуле и глазел.
Помню, мне тогда само это слово «глазел» показалось таким неуместным. Мысленно я ругал переводчика за проявленную грубость. Но теперь понимаю, что в данном случае оно было переведено так, чтобы подчеркнуть осознание трагизма, шока, растерянности.
Вот и я также, просидев два часа в окружении работ Веры, думал: «Ведь был день, и она вот здесь выводила рукой эти линии, а вот там другие. Что это были за дни? И разве могла она знать тогда, что все так закончится?».
Художник всегда мыслит образами. Увидев что-то прекрасное, он может долгое время носить это в себе, ища идею для воплощения, передачи смысла. Что питало Веру, что помогало создавать все эти линии? Что за всем этим увидишь ты – смотрящий?
В биографии Веры, конечно, не обошлось и без трагедии любви.
«Так, доченька, к себе на родину»
В ноябре 1927 года, под влиянием определенных событий (смерть руководителя Казанских архитектурно-художественных мастерских Федора Павловича Гаврилова, репрессирован родной брат Веры — Степан Эммануилович Вильковиский, отъезд из Казани Барашова, Чеботарева, новость об эмиграции Фешина) Вера уезжает жить в Москву.
В Москве она проживет до июля 1941 года, после чего возвращается в Казань, где ее ждали старая беспомощная мама и юная племянница Катя. По дороге домой, в поезде Веру обворовывают. Крадут то, что могло позволить ей прожить в голодное время: золотой брелок, старинные фамильные золотые часы, кольцо с драгоценным камнем.
В Казани, благодаря усилиям знакомых, Вера пишет портреты выдающихся химиков. Но заработанных денег ей хватает, чтобы еле-еле свести концы с концами. Весной 1943 года она пишет брату Якову: «Я эту весну не вижу, не знаю, как стаял снег — я третий месяц лежу в больнице; опять, как и в прошлом году, в Шамовской больнице, опять с авитаминозом (попросту цингой), но теперь в хирургическом отделении, т. к. у меня язвы на ногах».
Только-только Вера начала работать при кафедре нормальной анатомии — перерисовывала таблицы, препараты, оформляла стены в детском саду, но подорванное голодным и холодным временем здоровье взяло свое. Накануне смерти Вера много работает в мединституте, а после долго стоит за «прикрепленной дистрофической карточкой». Вместо пропущенного обеда берет компот себе и маме.
На следующий день соседи сообщают маме, что Вере плохо. Вызывают «скорую», из-за отсутствия мест «в городе», Веру увозят в Адмиралтейскую слободу. 3 апреля 1944 года Вера умирает в больнице. Причина смерти — дистрофия третьей степени.
Пишет мама Веры: «Четвертого поехала и застала ее, как сказали в часовне, с другими мертвыми, она моя дорогая умерла 3 апреля в 4 часа утра. Перед кончиной обо мне позаботилась, просила известить меня, значит, речь была понятна. Седьмого числа ее схоронили рядом с папочкой».
Зная и помня все о жизни, о драматических коллизиях Веры (несчастной любви, провале в академии, бедствиях, болезни, одиночестве) в сотый раз убеждаешься, что невозможно, точнее, неправильно и безнравственно рассуждать о творчестве того или иного художника, не вникая в суть содержания его жизни. Многие события, кардинальным образом меняют восприятие и саму судьбу человека.…
Да, Вера Эммануиловна Вильковиская не была революционером от искусства, не была и человеком эпохи Возрождения по уровню, но это глубоко чувствующий, самостоятельный во многом художник, судьба которого сложилась трагически. История Веры — это история о смирении, принятии себя, своей судьбы, проявления свободы и жизни человека, Его становление, завещание всем нам, живущим после.
Ведь суть живописи как явления, в самом корне слова — «живо», то есть подвижно, созвучно самой жизни, ибо являет собой одну из ее форм, а не просто воспроизведение реальности или чего-то воображаемого посредством краски на плоской поверхности.
Вера ушла из этого мира весенним днем, оставив всем нам наследие из своих прекрасных работ, которые вернулись, пусть и на время, на землю, где она сделала свой первый и последний шаг.
Весна — всегда пора цветения. Лето — созревания, плодоношения, осень — время пожинать плоды. И лишь зимой — тишина. И весь этот путь — долгая дорога Домой. И хочется завершить рассказ о жизни и творчестве Веры Вильковиской стихотворением Марины Цветаевой:
«Мать с дочерью идем — две странницы.
Чернь черная навстречу чванится.
Быть может — вздох от нас останется,
А может — Бог на нас оглянется,…
Пусть будет — как Ему захочется:
Мы не Величества, Высочества.
Так, скромные, богоугодные,
Душой и телом — благородные,
Дорожкою простонародною —
Так, доченька, к себе на родину:
В страну Мечты и Одиночества —
Где мы — Величества, Высочества».
От Веры Вильковиской остался не вздох — ее работы. И она попала в эту страну — Мечты и Одиночества.