Анвар Хасанов: «Жизнь пациента во время операции находится в руках анестезиолога»

В медицину — по материнским стопам

Никакой спонтанности в выборе профессии у Анвара Хасанова не было: он говорит, что в медицину пришел за мамой, Найлей Ахьяровной. Кандидат наук, она много лет проработала лучевым терапевтом. Так что уже в шестом классе ее сын сделал свой выбор, причем самостоятельно и без всякого на то принуждения: пошел в химико-биологический класс в школе и до самого 10 класса готовился в медицинский вуз. А дело было в Таджикистане.

— Я родом из Советского Союза, а ведь он был очень большим — 15 республик. Волею судьбы еще мои бабушки и дедушки и по отцу, и по маме, будучи совсем маленькими, попали в Таджикистан. Там родились и мои родители, и я.

Анвар решил познать медицину с «азов» и начал работать санитаром в рентгенологическом отделении в онкологическом диспансере в Душанбе, ещё учась на первом курсе Таджикского государственного медицинского университета. Его ежедневный путь на рабочее место проходил мимо городского морга — и каждое утро у дверей юноша видел «свежий урожай» — тела людей, убитых за ночь в городе. Ведь в девяностые в республике начались революционные течения и не очень здоровые националистические движения. Буйным цветом цвел бандитизм, расползался по Средней Азии национализм. Сакраментальный лозунг «Русские в Рязань, татары — в Казань!» Анвару в лицо ни разу не говорили, а вот его мать рассказывала о том, какие вещи приходилось выслушивать от коллег-медиков (!) на работе.

Но первую волну семья выдержала, оставаясь в Душанбе. И только в 1996 году мама нашего героя после повторного приглашения переехала в Казань, работать в республиканском онкодиспансере. А со временем перевезла с собой и сына — он перевелся на педиатрический факультет казанского «меда» с четвертого курса Таджикского государственного медицинского университета.

«Это работа на грани фола»

К тому времени специализации у молодого будущего врача еще не было, но он признается: хотелось что-то поближе к операционной. На начальном этапе ему хотелось стать комбустиологом (это специалист, который занимается ожогами), но в итоге поступил в интернатуру по хирургии — и проходил ее на базе ДРКБ. Именно там пришел окончательный выбор — анестезиология и реаниматология. Доктор рассказывает:

— Одним из знаковых моментов на этом пути было мое знакомство в 98—99-м году с Игорем Ильдусовичем Закировым. Этот человек, его стиль работы мне проимпонировал. Я решил быть, как он — анестезиологом-реаниматологом. Мне очень понравилась эта специальность, он показал мне, насколько она интересная и захватывающая, насколько это работа на грани фола!

После окончания интернатуры молодой доктор решил пойти по стопам матери и поработать в онкологии. В РКОД он работал медбратом, еще будучи студентом, и вот теперь пришел туда уже дипломированным врачом.

Не во всех клиниках анестезиология и реаниматология разделены. Например, в РКОД это единая специальность. Профильный врач выполняет обязанности и интенсивного терапевта-реаниматолога, и анестезиолога. И теперь, работая анестезиологом в РКБ, Анвар Фаридович несколько раз в месяц продолжает дежурить в РКОД — чтобы не потерять квалификацию реаниматолога.

Работа шла, карьера развивалась. В 2012 году доктору стала интересна научная работа, и он в 2018 году в Московском онкологическом институте им. П.А. Герцена в статусе внешнего соискателя он защитил кандидатскую диссертацию об анестезиологическом обеспечении и послеоперационном периоде у больных раком пищевода. Именно с такими больными достаточно часто работал доктор в РКОДе.

Это очень специфическая группа больных. И операции при такой патологии проводятся достаточно серьезные

— Это своеобразная группа пациентов: пожилые, с сопутствующей патологией, истощенные, которые не могут нормально есть, а порой даже пить, — объясняет врач. — Некоторые из них ведут нездоровый образ жизни, злоупотребляют алкоголем и табаком. Словом, это очень специфическая группа больных. И операции при такой патологии проводятся достаточно серьезные. Помимо того, что надо убрать опухоль вместе с пищеводом, одновременно надо восстановить проходимость пищевода, чтобы дать человеку возможность самостоятельно питаться. Как правило, для этого берутся другие органы: желудок, толстая кишка и т.д. При таких крупных и травматичных операциях необходима качественная анестезиологическая защита и очень специфическое послеоперационное ведение этих больных, чтобы они выживали. У такой группы пациентов летальность, по ряду зарубежных и отечественных авторов, достигает десяти процентов — то есть операцию может не пережить каждый десятый!

Правда, сейчас медицина скакнула вперед, хирургические практики стали менее инвазивными, а анестезиологическое обеспечение — более современным, к этому добавляется ранняя диагностика и современные возможности коррекции нутритивного статуса этих больных в предоперационном периоде. Все это приводит к тому, что угрожающий процент уменьшается, результаты уже становятся значительно лучше. Но эта группа больных остается очень тяжелой, и своей диссертацией доктор в очередной раз подчеркивает важность дальнейшей работы с ними.

«Ощущения бессмысленности собственных действий у меня не было никогда!»

Реаниматолог чаще, чем врачи многих других специальностей, сталкивается со смертью. Анвар Фаридович размышляет: возможно, правы те доктора, которые сознательно выстраивают перед собой «стенку», через которую не могут пробиться эмоции от встречи с непоправимым. Но сам говорит: даже 23 года работы — не гарантия того, что «стенка» получится.

Едва переехав в Казань, будущий доктор уже начал работать в РКОД — с 1997 года санитаром, потом медбратом, с 1999-го — уже дипломированным врачом. Карьера в онкодиспансере продлилась 20 лет, и за это время доктор успел убедиться: рак — не приговор. Есть разные виды раков, разные их локализации — и по каждому случаю свой прогноз. Наш герой помнит откровенно трагические истории:

— Одно время я работал медбратом в химиотерапии. Там видел молодых парней — 18, 20 лет, которые приезжали из Челнов, из Нижнекамска. У них была остеосаркома — рак костной ткани, очень агрессивный и очень болезненный, тяжелый. И вот на первый сеанс приедут — они еще полны здоровья. На второй — уже чуть лысоватые, похудевшие. На третий — истощенные, без волос. Еще пару раз уже еле-еле ходили сами. А потом пропадали — значит, умирали… И вот уход таких молодых людей видеть особенно тяжело было. Но жалко всех! И не только больных, кстати, но и здоровых, их родственников. Они тоже очень мучаются. Вы не поверите, какие лебединые пары я в онкологии видел! Как-то ночью в сильную непогоду — мокрый снег с ветром были — я увидел, что вокруг больницы ходит человек. Узнал в нём мужа одной из наших крайне тяжёлых больных. Днем он ухаживал за ней, помогал нам, а ночью, когда жена умирала, он, бедный, ходил вокруг больницы, места себе не находя. Лебединая любовь, понимаете? Кто-то любит так — ну умер, похороним достойно. А кто-то по-другому. Мне в память запали несколько таких мужчин, у которых жены умирали. Это в основном были пожилые люди, которые прожили вместе много лет…

В любом случае, даже если ты просто ненадолго продлеваешь жизнь — это еще несколько дней жизни, которые есть у человека!

Двадцать лет Анвар Фаридович работал в РКОД анестезиологом-реаниматологом. Помогал выхаживать самых сложных больных, вместе с коллегами старался дать им если не здоровье, то хотя бы еще какое-то время пожить. Доктор объясняет: на последних стадиях рака больных не оперируют. Оперировать стараются более молодые раки, на ранних стадиях. Но как же быть, если все-таки по больному видно: он обречен? С каким тягостным чувством доктор реанимирует пациента, поддерживает его состояние, выхаживает после операции, при этом точно зная, что человеку осталось жить считанные дни?

— Ощущения бессмысленности собственных действий у меня не было никогда, — твердо отвечает доктор. — Потому что в любом случае, даже если ты просто ненадолго продлеваешь жизнь — это еще несколько дней жизни, которые есть у человека!

«На исход любого хирургического вмешательства оказывает влияние наркоз»

В онкологическом диспансере Анвар Фаридович работал в основном с больными с опухолями пищевода — специализация довольно узкая. Хотелось развития. Высший пилотаж анестезиолога-реаниматолога — работа на трансплантации. Наш герой видел своей высочайшей планкой трансплантацию легких — за этим и пришел в свое время в РКБ. А пока это направление здесь еще не запустили, доктор работает в основном на операциях торакального профиля — это хирургия легких, пищевода, средостения, бронхов, диафрагмы.

Анвар Фаридович говорит: несмотря на то, что ожидание пересадки легких затянулось, он ни разу не пожалел, что перешел в головную республиканскую клинику. Дело в уникальном коллективе, который сложился в отделении анестезиологии и реаниматологии РКБ — молодом, веселом, дружном.

— Когда так много работаешь, — говорит наш герой, — очень важно, чтобы коллектив был хороший. Если атмосфера гнетущая, напряженная, то не очень комфортно бывает. Не стараешься раньше прийти или задержаться лишнего. А тут интересные люди, мне в этом коллективе очень нравится! Хотя и в онкологии тоже у нас отличный коллектив складывался.

Жизнь пациента во время операции находится в руках анестезиолога. Не хирурга!

Как мы уже говорили, анестезиология и реаниматология в РКБ — это раздельные участки медицинской работы. Анвар Фаридович здесь — анестезиолог. Но, вопреки сложившемуся в обществе мнению, задача анестезиолога — не только усыпить пациента на время операции, чтобы он ничего не чувствовал. Всё куда сложнее и ответственнее:

— Жизнь пациента во время полостной операции находится в руках анестезиолога. Не хирурга! Именно анестезиолог-реаниматолог управляет всеми жизненно важными функциями организма во время операции. Мы за больного искусственно дышим, проводим инфузионную терапию, чтобы сердце работало ритмично и продуктивно, качественно обезболиваем пациента. Анестезиолог не только делает так, чтоб пациент во время операции ничего не чувствовал, он еще способствует тому, чтобы у больного в послеоперационном периоде не возникали осложнения. Анестезиолог — ключевое звено в командном подходе ускоренного восстановления хирургических больных в послеоперационном периоде, так называемой фаст-трэк хирургии.

Доктор приводит цитату из учебника 1970-х годов: «На исход любого хирургического вмешательства оказывает влияние наркоз». И объясняет: результаты в послеоперационном периоде прямо зависят от того, как анестезиолог защитит больного во время операции. Анвар Фаридович приводит пример: анестезиолог-реаниматолог — это как система безопасности в автомобиле. Раньше, когда это медицинское направление было не настолько развито, операции можно было сравнить с ездой только с ремнем безопасности. Сейчас медицина, продолжая ту же аналогию, дошла до уровня лучших мировых автомобилей, в которых подушки безопасности защищают человека со всех сторон. И обеспечивает этот уровень безопасности именно анестезолог-реаниматолог!

Так что без реанимации нашему герою не скучно: анестезиологии вполне хватает, чтобы самореализовываться каждый день.

— Видимо, просто я очень люблю свою работу и не нахожу в ней ничего скучного, — улыбается доктор.

Думаю, нормальный анестезиолог-реаниматолог, который хочет иметь хороший результат, всегда продолжает вести своих пациентов до самой выписки

«В нашей специальности есть элементы образного шаманизма»

В народе складывается мнение, что анестезиологу-реаниматологу не приходится много общаться с пациентом. И это, как объясняет Анвар Фаридович, жесточайшее заблуждение. В случае, когда это возможно, он должен это делать как можно активнее. Все просто: чтобы выходить пациента — надо его знать. Поэтому нужно максимально подробно собрать анамнез, выяснить, есть ли медикаменты, с которыми у пациента складываются, так сказать, аллергические отношения. Примерно понимать даже характер пациента — все это анестезиологу-реаниматологу очень нужно, чтобы в послеоперационном ведении как можно лучше провести интенсивную терапию.

— У меня тут чуть ли не спортивный интерес. Мне важно, чтобы все мои пациенты выживали. Не хотелось бы видеть их с послеоперационными осложнениями, чтобы потом не думать: «Может быть, это ты что-то не доделал? Может быть, где-то надо было побольше сил приложить? Что-то предпринять, чтобы не доводить человека до таких осложнений?" Думаю, нормальный анестезиолог-реаниматолог, который хочет иметь хороший результат, всегда продолжает вести своих пациентов до самой выписки.

Капризные пациенты, как и любого доктора, у анестезиолога случаются. Многие из них недовольны тем, в каком странном состоянии находятся, отходя от наркоза. Доктор терпеливо объясняет: после большого застолья с утра тоже бывает не очень хорошо. Может подташнивать, болит голова, одолевает слабость — словом, хорошего мало. Вот и после общего наркоза примерно так же, природа этого состояния примерно такая же. А вот больных, которые рассказывают доктору, как их нужно было реанимировать и вести во время операции, по понятным причинам, у него не бывает. Этим анестезиологи-реаниматологи отличаются от врачей подавляющего большинства специальностей: «просвещенные» интернетом больные не учат их работать. Доктор пытается объяснить, почему:

— Наша специальность, видимо, слишком скрыта от посторонних глаз, мы работаем за закрытыми дверями. И потому есть в ней элементы образного «шаманизма». Мало людей так хорошо знают анестезиологию и реанимацию, чтобы иметь о ней сложившееся мнение. Обычно все прочитают про свою болезнь в интернете и могут о ней что-то сказать, прийти к врачу с готовой схемой лечения, симптомы даже какие-то у себя определить, «продиагностироваться». А вот пациенты анестезиологов и реаниматологов, как правило, подкованы куда хуже.

Много доводится Анвару Фаридовичу общаться с родственниками пациентов. Доктор рассказывает: врачи стараются как-то успокоить их и бережно относятся к людям, даже если те находятся в истерике, испуганы или слишком расстроены.

— Как на них злиться? Они же не просто так сюда пришли. У них ведь проблема с близким человеком, поэтому они могут себя как-нибудь не так вести. В самых крайних случаях врач ведь может вокруг себя невидимую преграду выстроить и быть спокойным. Доктор не имеет права ни при каких обстоятельствах проявлять злость или раздражение, как бы они себя ни вели, — объясняет врач.

«Ничего не боится только дурак»

Когда пришел ковид, доктор удивил коллег и руководство: сам вызвался работать реаниматологом в ковидном госпитале. Дело в том, что он давно интересовался темой респираторной поддержки и искусственной вентиляции легких. При этом не секрет, что многие пациенты в ковидных госпиталях нуждаются именно в такой поддержке. Он рассказывает, что видели реаниматологи в ковидном госпитале очень многое, в том числе и уникальные медицинские случаи: опыта пришлось набраться огромного.

Доктор признается: были элементы паники за близких. Так что на время начала пандемии из круга ближнего личного общения доктор исключил, например, родную маму. А вот за себя страшно не было. «Ничего не боится только дурак — вот видимо, я таким дураком был», — улыбается наш герой. Но потом мрачнеет:

— А если без шуток, мы же видели: тут как повезет. Видели, как тяжело болели наши коллеги-врачи из разных районов и клиник республики. А когда я увидел в нашем госпитале Игоря Ильдусовича [Закирова] в очень тяжелом состоянии — это повергло меня в тяжелейшее уныние. Его ведь потом увезли в Москву, пытались спасти там, но не получилось, он не справился. Как так получилось? Он ведь был молодой, живой, цветущий человек… Тяжело было видеть его в таком состоянии, для меня это было невыносимой ношей.

Хорошо пациента через операцию провел, он у тебя проснулся без боли, лежит в ясном сознании, и все у него в порядке — и ты от этого получаешь почти физическое удовольствие!

Все мы помним, а реаниматологи в ковидном госпитале видели: немало было молодежи, которая не справлялась с болезнью. Да, действительно, основной удар приняли на себя пожилые пациенты, люди с диабетом и онкологическими заболеваниями, с лишним весом и сердечно-сосудистыми проблемами. Но умирали и сильные люди цветущего возраста. Доктор вспоминает молодого врача из района — коллеги в ковидном госпитале его спасти не смогли.

«Когда ты теряешь пациента, ищешь недостатки в своей работе»

За последние тридцать лет анестезиология, как и многие другие сферы медицины, сделала огромный шаг вперед. Очень помогает докторам компьютеризация их труда: если раньше они контролировали жизненные показатели больного во время операции вручную, то теперь все это делается с помощью аппаратуры, перед доктором всегда есть мониторы, на которых всë отслеживается. Правда, Анвар Фаридович предупреждает: на мониторы надейся, а сам не плошай. Забывать о классических методах работы не нужно — пощупать пульс, посмотреть глазное яблоко. А в своей работе наш герой больше всего ценит и любит результат — разумеется, только хороший. К нему и старается всегда стремиться.

— Хорошо пациента через операцию провел, он у тебя проснулся без боли, лежит в ясном сознании, и все у него в порядке — и ты от этого получаешь почти физическое удовольствие! Можешь, наконец, выдохнуть и расслабиться, — улыбается доктор.

А вот если пациент плохо себя чувствует, что-то с ним не так — анестезиолог начинает копаться в себе, восстанавливать все этапы работы в уме, старается понять, почему же так пошло. Хотя в большинстве случаев возникшее состояние у пациента никакого отношения к его действиям не имеет — просто так сложились медицинские обстоятельства. И особенно долго врач копается в себе и разбирает свои действия, если пациент умирает.

— Когда теряешь больного, начинаешь искать недостатки в своей работе. Всегда в таких случаях я почему-то думаю, что это лично я что-то недоделал. Начинаешь себя корить: может быть, вообще не нужно было за него браться? Надо было отменить, отложить операцию? Самобичевание начинается всегда в таких случаях. Это очень тяжело для реаниматолога — потерять человека.

«Работа — это как любимая женщина, она должна приносить удовольствие!»

Анестезиолог работает в тени хирурга. Эта сторона медицины за кадром практически всегда. Выходя из больницы, пациент благодарит не анестезиолога-реаниматолога, а хирурга или своего лечащего врача. Так что «Спасибо, доктор! в исполнении пациента наш герой слышит не так часто. Но не видит в этом ничего для себя обидного — он же сам выбирал этот путь и хорошо понимал, на что идет.

— Не хирург же меня определил быть анестезиологом, а я сам, верно? Думаю, все заслуженные нами «спасибо» мы услышим на том свете. А работаем мы не ради этих благодарностей, а для людей и для того, чтобы самим быть собой довольными. Человек должен радоваться, идя на работу! И я радуюсь. Работа — это же как любимая женщина, она должна приносить удовольствие! — улыбается Анвар Фаридович.

О своей работе наш герой действительно рассуждает с любовью. Эту преданность делу отмечает и его шеф, заведующий отделением анестезиологии и реаниматологии РКБ Роман Шпанер:

— Он человек, который в первых рядах бросается на амбразуру. Анвар Фаридович всегда готов прийти на помощь, при необходимости задержаться, прийти пораньше, уйти попозже, подменить коллегу. Это человек, который не боится трудностей. Огромный плюс еще в том, что он постоянно саморазвивается. Всегда много читает, постоянно на острие науки. И это очень ценно, ведь врач учится всю жизнь. Он развиваясь сам, помогает развиваться другим, обучает молодежь как наставник. С Анваром Фаридовичем легко работать — он не только доктор высокого класса, но и открытый, дружелюбный человек. А как специалист, как командный игрок он действительно незаменимый. Это первая пятерка, которая всегда на арене, всегда на льду. Ему всегда можно довериться, он никогда не подведет!

С Анваром Фаридовичем легко работать — он не только доктор высокого класса, но и открытый, дружелюбный человек. А как специалист, как командный игрок он действительно незаменимый

«Мое религиозное воззрение — апотеизм»

Анвар Фаридович называет себя рационалистом. В распространенные врачебные суеверия он не верит — например, говорит, что без проблем поработает на операции кого-нибудь из своей семьи (среди хирургов распространено суеверие, что своих родственников оперировать нельзя). Наш герой пожимает плечами и говорит: сам встанет в операционную, если к хирургам попадет его жена, скажем, с аппендицитом. Правда, согласен помочь своим исключительно на своей территории, в РКБ: не считает себя вправе сомневаться в компетентности врачей той клиники, в которую теоретически может попасть его близкий.

А на вопрос о религии Анвар Фаридович отвечает:

— Мое религиозное воззрение — апотеизм. Мне безразлично, есть высшая сила или нет. Я не знаю, есть ли она. Мне тяжело ответить, да я и не требую доказательств ее наличия или отсутствия. Конечно, говорят, что при крушении самолета атеистов не бывает — возможно, я и не отношу себя к атеистам. В тяжелой ситуации, наверное, всегда пытаешься обратиться к какому-то высшему разуму…

У Анвара Фаридовича двое сыновей. Вовлеченный отец, он воспитывает их в относительной строгости, и даже уверяет, что мальчики в курсе весьма строгих воспитательных методик. Детей доктор учит простым принципам: надо любить родину, уважать родителей и всегда быть честными. «А что еще нужно?» — спрашивает у нас. И правда: что еще?

Старший сын доктора хочет пойти по стопам отца и бабушки. Сейчас он учится в девятом классе и планирует поступить в медицинский университет. Отец лелеет затаенные желания о том, чтобы ребенок получил профессию будущего, на стыке инженерии, кибернетики и медицины — но и против того, чтобы сын стал анестезиологом-реаниматологом, тоже возражать не будет.

— А вот младший пусть в строители идет! Хватит в семье троих медиков, диверсифицировать надо профессии детей! — смеется доктор. А на вопрос, о чем он мечтает, отвечает: — О мире. О здоровье. Чтобы люди меньше болели — может быть, тогда мы будем меньше трудиться!