Башкирия молодая: как большевики подписали договор с башкирами без Заки Валиди

«Соглашение»

Договор с большевиками все же был заключен, но только через месяц — 20 марта 1919 года. Дата стала почти на век красным днем для советской Башкирии. Глянцевая сторона в иллюстрации не нуждается — посмотрим на обратную, до сей поры запретную.

Башкирская делегация выглядела в Москве не очень внушительно. Это были те самые три человека, спустившиеся на переговоры из горного поселка Кананикольский, накануне его взятия; они же томились в преддверии переговоров в Уфе, в то время, когда красные дожимали Валидова. На момент подписания документа войско «революционного правительства» перестало существовать, а перечисленные трофеи разделили меж собой большевистские части.

Тем не менее советская сторона полностью удовлетворила территориальные запросы автономистов; их список из более чем 130 волостей: Оренбургской, Уфимской, Екатеринбургской, Пермской и Самарской губерний, составленный еще осенью, без каких-либо изменений перекочевал в текст Соглашения, заняв 90% всего документа. Делегаты могли быть довольны: что хотели, то и получили, то есть — максимум! Уверен, пожелай они больше — гений тактики не стал бы жадничать. Чернила и бумага у Ленина были в избытке — у него не было той земли, о которой, собственно, и шла речь.

На 20 марта Красная армия занимала только часть провозглашенной республики, которую спешно оставляла. Наяву случилось то, что каждый видел в плохом кино: когда испускающий было дух участник финального поединка вдруг начинает дубасить победителя. На Колчаке уже поставили крест, но адмирал, подтянув сибирский резерв, внезапно предпринял мощное контрнаступление по всему Восточному фронту…

Так уж внезапно ли? О концентрации крупных сил противника красная разведка исправно доносила с конца февраля. Как писал впоследствии советский комдив Эйхе, к 25 февраля на уфимском направлении стояла готовая к прыжку белогвардейская ударная армия. Но отразить прыжок как-то не сложилось, то ли времени не хватило, то ли еще чего.

С 4 по 13 марта белые отвоевали значительную территорию с городами Бирск и Уфа. А 16 марта командующий 1-й красной армией (Оренбург) уже просил разрешения для отхода (забегая на неделю вперед, скажу: Смоленский полк, добравшийся в феврале до Темясово, остался там навсегда; дотошные читатели могут увидеть на старом темясовском кладбище заброшенную стелу над братской могилой смоленцев).

Под напором свежих войск отступали теперь выдохшиеся большевики. Вернее, бежали. Но опережал их Башкирский революционный комитет — так теперь именовалось национальное правительство; его члены отдохнут лишь за Волгой.

18 марта. Михаил Фрунзе — Ленину: «…5-я армия почти утратила боеспособность. Полки ее откатываются назад при первом натиске противника и сразу очищают большие пространства. В штабе армии высказывают опасения за возможность отхода к Самаре и Симбирску. Этим все сказано».

Если учесть, что Транссибирская магистраль являлась стержнем фронта, то ситуация выглядела архискверной.

На Юге России дела у Красной армии обстояли не лучше. Разрушая тыл, расходилось волной по Дону Вешенское восстание. К тому же Великобритания, выполняя союзнические обязательства, начала поставки через Новороссийск оружия и боеприпасов для набиравшей силу Добровольческой армии генерала Деникина…

На Харьков! Стерлитамак подождет

Валидов уже подъезжал, но ждать в Кремле его не стали, удовлетворившись подписью адъютанта бывшего командующего. Опоздав, он был так уязвлен, что в мемуарах реконструировал торжественную сцену, вставив себя.

Писатель-историк (а в прошлом белый офицер) Роман Гуль в одной из изданных в эмиграции книг писал о весне 1919-го: «А бои уже в 100 верстах от Самары. Дерется под Вяткой ударная башкирская дивизия князя Голицына. Башкиры — ожесточеннейшая против красных часть. Снег еще лежит серебряным настом, башкиры-лыжники обгоняют отступающих красных, бьют с тылу, сочетая с ударами в лоб».

Хозяев виртуальной республики могли запросто повесить, но в Пензенской губернии они были недосягаемы. В ходе отступления национальные войска оказались востребованы, и красное командование решило их восстановить. Ядром послужили безоружные останки прежних частей; опасаясь обратного перехода (23 марта к белым вернулся целый полк), их эвакуировали подальше от линии фронта.

Настроение у комиссара Валидова было приподнятое, а планы грандиозные, ведь по Соглашению республике полагалось иметь отдельную армию! Сын муллы планировал и создание своей политической организации. «Наша партия будет левее РКП, — откровенничал он, — мы, например, с муллами будем крепче разделываться, чем коммунисты, а о капитале и промышленности нам говорить в своей программе нечего, т. к. у нас этого капитала нет».

Красные башкиры должны были принять участие в боях за Южный Урал. Это придало бы вес Башревкому в глазах местного населения, которое ничего не слышало о создании национальной республики. А многие и не хотели слышать. Валидов мечтал самостоятельно взять Стерлитамак…

Наконец, пришло распоряжение об отправке воинских частей в Харьков… Ахметзаки был возмущен. Он заявлял, что части еще не сформированы, мобилизованная молодежь не обучена; но при этом писал: «Просим ради общих для нас — степняков и вас — целей отправить нас на Восточный фронт».

Валидов даже грозил оставить должность комиссара! Последовал категоричный приказ. Главком Красной армии, утешая, обещал, что башкирские части будут нести тыловую гарнизонную службу. А это, как водится: кино, летние кафе, девушки…

А произошло следующее. Добровольческая армия Деникина, соединившись с казаками, в ряде сражений буквально развалила Южный фронт. Большевики лихорадочно кидали все имеющиеся резервы на харьковское направление. Троцкий, со свойственной ему экспансивностью, рвал на себе кожанку: «Харькова мы ни в коем случае не сдадим!»

На столицу Донбасса надвигался 1-й армейский корпус генерала Кутепова; его ударные полки — Корниловский, Дроздовский, Марковский — по праву считались «гвардией белой гвардии». Вот под этот-то каток и бросили не увидевших Харькова башкирских солдат. «Этих дней не смолкнет слава»! — легендарная песня советских лет, конечно, не о тех боях…

Вспоминает выживший участник: «В городе остался штаб обороны и ликующая буржуазия Харькова в нарядных костюмах в ожидании Деникина. Атмосфера Харькова произвела на нас удручающее впечатление. Несмотря на то, что было уже 12 часов ночи, мы решили показать, что Красная армия не оставила Харьков и буржуазии рано радоваться. Для этого с 10 пулеметами по городу пустили три эскадрона кавалерии башкир. Эскадроны направились по центральным улицам Харькова с веселыми башкирскими песнями. «Публика» на улицах и расфранченные дамы смотрели на нас с ненавистью».

Да, это не Париж 1814-го. Можно понять чувства горожан, наблюдавших ночную апокалипсическую картину. Вошедшие следом добровольцы прославят харьковскую чрезвычайку. Многочисленные трупы извлекут изо рвов, выкопанных прямо на прилегающих к зданию ЧК улицах. Особая следственная комиссия зафиксирует редкий садизм: некоторые женщины оказались без кожи на руках и ногах — им при жизни сняли буржуйские «перчатки» и «чулки».

Требуются башкирские батыры. Срочно

А теперь перенесемся на Восток.

В августе Белая армия Колчака отступила в Сибирь. Члены Башревкома, вернувшиеся из-за Волги, с удивлением обнаружили, что новое советское руководство Уфимской и Оренбургской губерний их вовсе не ждет. Многие искренне полагали, что Соглашение — это фикция, чтобы досадить белым, что-то временное, как Брестский мир. Теперь же предстояло самое болезненное — резать границы по живой ткани единого культурно-экономического пространства. Впрочем, резать не то слово — начали рубить. В марте так спешили, что не предусмотрели такую «мелочь», как процедуру и порядок выделения республики.

Массовые протесты населения не заставили себя ждать. Но советским вождям было не до того; им срочно потребовались стойкие башкирские солдаты. Дополнительно.

Сентябрь 1919-го выдался особенно жарким. Деникин неумолимо продвигался на московском направлении. А Северо-Западная армия генерала Юденича подходила к Петрограду.

Ленин телеграфировал: «Выражаю глубокую уверенность в том, что ревком Башкирской республики и все передовые товарищи башкиры приложат все усилия к тому, чтобы переброска башкирских частей была проведена в кратчайший срок».

Большевистская печать в те дни особенно не скупилась на рекламу первой советской автономии. Красный пиар достал будущего нобелевского лауреата, Ивана Бунина: «Пусть не бахвалятся Троцкие и Горькие своей «красной» Башкирией».

Воспоминания комиссара Башревкома вызывают улыбку. Знаете, что ему сказал имам питерской мечети? «Петроград — город рабочих и коммунистов».

Что-то здесь мемуарист напутал. Ну а башкирским солдатам было не до смеха: в целях пропаганды их гоняли по Невскому проспекту, на страх буржуям; остальные держали оборону на подступах к «колыбели революции».

Нарастающий гул орудий внушал слабую надежду уцелевшей интеллигенции (в городе шли повальные аресты). Поэтесса, которую отмечал Блок, наставница молодого Есенина, хозяйка некогда популярного литературного салона, Зинаида Гиппиус писала в те дни: «Большевики уповают на своих «красных башкир» в расчете, что им все равно, лишь бы их откармливали и все позволяли. Их откармливают и расчет опять верный».

Из дневника Дмитрия Соломина, добровольца 17-го Либавского полка, который ближе всех подошел к Петрограду и почти полностью погиб: «Не останавливаясь быстро идем дальше. По канавкам вдали видны серые убегающие фигуры. Это башкиры. Они поджидали нас, думая, что мы пойдем по шоссе. Случайно мы на них наткнулись во фланге. Пулеметы были выставлены вдоль канав и открыт огонь. Дрались здорово. Из деревни несется какой-то дикий вой. Влетев туда, видим картину: человек триста башкир стоят в одной куче, подняв руки, и от страха воют, да таким голосом, что нам становится жутко. Попади мы в их лапы, воображаю, чтобы они с нами сделали. Видя, что мы возьмем все же деревню, они стреляли до последней крайности прямо в упор, а теперь, видя, что удирать уже поздно, сдаются. Некоторые из их пулеметчиков стреляли до тех пор, пока мы не подбегали к самому пулемету. В гору поднимаются одиночные пленные. Некоторые из них расстегивают гимнастерки и показывают кресты, давая понять, что они не башкиры».

«Мы башкирам не верим»

Заглянем на Южный Урал, как там?

Сегодня на красивом старинном здании железнодорожного вокзала Оренбурга, отреставрированном недавно, диссонирует серое табло, напоминающее о том, что в сентябре 1919-го здесь побывал М.И. Калинин.

Радостно встречали будущего всесоюзного старосту и руководители БАССР. Валидов: «Не могу и не смею попросить товарища Калинина поехать к нам в Башкирию, потому что нет у нас туда ни железной дороги, ни автомобилей и нет порядочных лошадей».

Выступая на закрытом заседании перед активом города, глава РСФСР не мог обойти насущного вопроса о Башкирии. Насущным он стал в результате болезненного отделения северной части Оренбургской губернии, ставшей основой для новой республики (юго-восток современной РБ).

Калинин: «Мы башкирам не верим, гоним их солдат под Питер… Нам надо играть в их автономию, повсюду пролезать к ним и коммунизмом парализовать корни и остальные вредные стороны».

Добровольцы уже видели без биноклей темную позолоту Исаакиевского собора.… Писатель Александр Куприн в то время служил редактором в прифронтовой газете Северо-Западной армии. В эмиграции бывший поручик вспоминал: «Троцкий с дьявольской энергией швырял из Москвы эшелон за эшелоном красных курсантов, коммунистов, матросов, сильную артиллерию, башкир».

Ленин — Троцкому: «Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать еще тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича?».

С таким пулеметчиком Красная армия была непобедима!

… Уфа, апрель 2005-го. Главная библиотека республики им. А.З. Валиди, стенд, посвященный 135-летию В.И. Ленина. На полках — вызывающие ностальгию макулатурные экспонаты. А на венчающей все это полосе белого ватмана алой кровью выведено: «Он был прекрасным сыном своей семьи. Он стал великим сыном человечества. Его надеждой».