Революция 1905 года в Казани: зиндан строгого режима, казачья нагайка и бунты солдат

Между молотом и наковальней

Отношение населения к блюстителям правопорядка существенно изменилось после манифеста 17 октября 1905 года. Некоторыми людьми царские слова о свободе были восприняты буквально как разрешение на все. Например, после оглашения манифеста в одну из чайных в Звениговском затоне Чебоксарского уезда явился подвыпивший рабочий и начал кричать о том, что теперь всем дана свобода, теперь его никто не тронет. Находившийся тут же стражник выставил шумного посетителя за дверь. Через 15—20 минут рабочий вернулся в чайную, но уже не один, а в сопровождении нескольких товарищей. Размахивая кулаками, они бросились на стражника. Очевидно, оценив силы, он спрятался на кухне. Разъяренные плотники бросились за ним, но прислуга не пустила их. Арбитром в этой ситуации выступил местный лесничий. Он пользовался уважением в рабочей среде и его как переговорщика отправили на кухню. «Бледный и дрожащий, предстал стражник пред своими врагами, — вспоминал один из очевидцев. — Лесничий объяснил ему положение дела: или жестокая потасовка, или категорический отказ от службы с немедленным выездом из затона. Стражник выбрал второе. Его тут же разоружили, сорвали погоны». До этого случая в затоне патрулировали два стражника, после этого нападения сюда были командированы 12 служителей правопорядка. По всей видимости, подобные эпизоды вынуждали губернское руководство увеличить штат служащих полиции. К декабрю 1905 года число урядников в Казанской губернии было доведено до 177 вместо прежних 102, а число стражников выросло до 1192 человек.

Ожидаемое «избиение» казанской полиции в начале 1905 года не состоялось, однако в октябре того же года неожиданно для нее самой она была разоружена гражданским населением. Причем участники событий потом вспоминали, что произошло это стихийно, непреднамеренно.

«Помню сцену: высокий пристав, когда к нему подошли и стали разоружать, он тогда заговорил. «У меня семья, дети». У него была растерянность полная». Участники шествия подходили к стражам порядка, а они, напуганные напором толпы, сдавали оружие.

Казанский губернатор П. Ф. Хомутов

«…Сего числа партия социал-демократов, воспользовавшись расположением городовых на постах в одиночку, почти всех 1, 2, 3, 4 и 5 частей обезоружила и с некоторых даже сняла форменную одежду. Как оружие, так и одежду городовых самоуправно передала членам своей партии. Обезоруживание и раздевание городовых продолжается в настоящее время, — рапортовал 19 октября 1905 года пристав 6-й части А.И. Васильев казанскому губернатору П.Ф. Хомутову. — Для охраны жителей города и их имущества та же партия назначила выборных из своей среды лиц, неизвестных обществу и совершенно незнакомых со службой охраны. Мы и городовые 6-й части собрались в одно место в здании 6-й части, где находится 2-я рота 8-го запасного батальона в числе 200 человек во главе капитана Гольдшадд, и нами сделано распоряжение ни под каким видом не подчиняться требованиям незаконной партии, именующей себя социал-демократами. Такое положение полиции заставляет ее бездействовать: выходить для исполнения своих обязанностей в одиночку — значит подвергать себя постыдному обезоруживанию или смерти; послать же для исполнения весь состав 6 части в 30 человек, а тем более частями, — значит, подвергать ее вооруженному столкновению с незаконной партией и в конце все-таки остаться без всяких сил».

Приставу Васильеву пришлось в некоторой степени подчиниться требованиям революционеров, вверенный ему участок разоружили самым последним. При этом полицейский прибегнул к хитрости и заявил дружинникам, что «у полиции никогда не было оружия», а городовые носили при себе «пустые кобуры для страха населения». Рабочие-дружинники обыскали участок, ушли ни с чем: пристав успел припрятать оружие. Вероятно, этот поступок стал решающим в дальнейшей профессиональной карьере Алексея Ивановича Васильева, в 1906 году он возглавил Казанское городовое полицейское управление, сместив на посту и.о. полицмейстера Павла Борисовича Панфилова. Кадровые перемены коснулись и других должностей: был заменен помощник полицмейстера.

Наша хата с краю

Октябрьский переворот в Казани, конечно, оказал существенное влияние на общий имидж полиции и всей губернской власти. Воодушевленные успехом радикалы в этот период выносили смертный приговор самому губернатору, а местонахождение полицмейстера Панфилова некоторое время было неизвестно. Видимо, только этот факт останавливал революционеров от решительных действий против него.

Надо отметить, что и сами стражи порядка вели себя иногда скорее пассивно. Например, не всегда реагировали на уличных хулиганов, предпочитая оставаться в стороне. Естественно, это возмущало обывателей. Любопытно, что и полицейское начальство было недовольно работой околоточных надзирателей. В декабре 1905 года П.Б. Панфилов писал о неудовлетворительном состоянии дорог и тротуаров, о грубости извозчиков в обращении с горожанами, о многочисленных кражах и т. д. Начальник полиции грозился уволить недобросовестных служащих своего ведомства.

Казанский полицмейстер П.Б. Панфилов

Критика Панфиловым собственных подчиненных, очевидно, была вызвана не столько общественным мнением, а, скорее, ноябрьскими выступлениями околоточных надзирателей и пересмотром системы управления после октябрьских событий. Последнее отразилось, прежде всего, на кадровых перестановках. Но были предприняты и другие меры. Например, в ноябре 1905 года была организована специальная телефонная станция, которая связывала губернаторский дворец с приставами всех полицейских частей Казани. Однако телефонная связь не всегда содействовала успешной реализации управленческих задач. Иногда секретная информация, передаваемая по телефону, становилось достоянием третьих лиц. Причем, очевидно, такая утечка информация происходила не только из-за преданности некоторых телефонисток революционным идеям, но и из-за их чрезмерной словоохотливости.

Жестокий зиндан слабого режима

Для сохранения порядка в губернском центре периодически призывали уездных полицейских чинов. Однако блюстителей правопорядка и в уездах постоянно не хватало. Обычно уездные полицейские выполняли обязанности тайных агентов, а также караулили в Казани специальные помещения для задержанных полицией лиц. К осени 1906 года губернская тюрьма уже была переполнена, и часть арестованных лиц ожидала решения суда в пересыльной тюрьме. «Иногда за взятку через тюремного надзирателя нам удавалось обменяться письмами», — вспоминала А.С. Комлева. Ее будущий муж А.П. Комлев сидел в Казанской тюрьме. По его рассказам, тюремный режим был нетяжелым, как это было в других тюрьмах. А.С. Комлева посещала жениха три раза в неделю.

Очевидно, из-за отмеченного Комлевыми «слабого» тюремного режима иногда случались побеги. Особенно часто бежали обычные преступники. В Казанском окружном суде в этот период рассматривались дела, где обвиняемыми выступали городовые, надзиратели, конно-полицейские стражники, упустившие из-за своей невнимательности и беспечности арестантов. Чаще всего суд ограничивался штрафом за такие должностные преступления.

Всего в губернии на тот период работали 14 тюрем. На 1 января 1906 года в губернских и уездных местах заключения содержались 1099 человек, через год их число составило 1578. Но при этом в течение года в тюремные учреждения вновь прибыло более 27 тыс. человек, в том числе более 6 тысяч пересыльных арестантов. При этом в течение 1906 года лишь при полицейских отделениях содержались 16 100 человек, впоследствии многие были освобождены, но все они оставались под гласным или негласным надзором полиции. Политических преступников в тюрьмах Казанской губернии в 1906 году насчитывалось 532 человека.

Эмоциональное описание условий содержания в Казанском полицейском участке и Чистопольской тюрьме содержится в автобиографической повести Г. Исхаки «Зиндан», опубликованной в 1907 году. Он подробно описал жестокость обращения с ним: и в Казани, и в Чистополе надзиратели его неоднократно избивали, а оскорбления и издевательства были вообще в порядке вещей. Автор попал в тюрьму как политический преступник. Он отмечал, что там пытались отделить так называемых политических из числа интеллигентов и заключенных крестьян (участников аграрных беспорядков). Опасались антиправительственной агитации со стороны первых. Условия содержания крестьян были значительно хуже, их всех (25 чел.) содержали в одной камере.

Большой резонанс в губернском городе получило самоубийство бывшей заключенной — казанской курсистки Кузнецовой. Она была арестована еще в 1903 году. В тюрьме как политическая преступница она провела год и четыре месяца. Очевидно, что долгое нахождение в местах заключения не прошли бесследно для ее психики. Согласно официальной версии, именно тюрьма стала причиной смерти девушки. Ее похороны, состоявшиеся в Казани 18 сентября 1905 года, привлекли внимание огромного количества горожан. За гробом курсистки от Анатомического театра университета до Арского кладбища последовали до тысячи человек. Ее смерть рассматривали как результат жестокого тюремного режима, а сама девушка осталась в памяти революционной молодежи как жертва полицейской системы управления. Мария Кузнецова была дочерью казанского чиновника. Нельзя исключать и того, что суицидальный настрой у нее возник не только из-за тюремного режима, а под влиянием критики со стороны родственников.

В 1907 году, по сравнению с предыдущим годом, количество побывавших в местах заключения Казанской губернии было значительно меньше — более 16 тыс. чел. Всего же в тюрьмах губернии на 1 января 1908 года содержались 1847 человек.

Казачьей нагайкой наведем порядок

Опорой гражданской власти в революционной ситуации были военные формирования. В конце 1905 года в Казанской губернии находилось около 5,5 тысячи военнослужащих. «В случае возникновения беспорядков где-либо в городе 230-й батальон немедленно занимает караулами все выходы из крепости и принимает меры к охране казначейства, Государственного банка, почты и телеграфа», — гласил приказ штаба Казанского военного округа начальнику 58-й резервной бригады от 12 января 1905 года. Был дан аналогичный приказ и начальнику Казанского пехотного юнкерского училища о подготовке резервных войск, готовых по требованию гражданских властей принять участие в наведении порядка в городе. По требованию казанского губернатора уже в марте 1905 года воинские части были усилены двумя казачьими сотнями. Казаки и их нагайки стали символом этого периода.

Жестокие действия казаков, их склонность к мародерству (например, во время октябрьских событий ими были разграблены некоторые лавки на Воскресенской улице) либеральные газеты объясняли их нетрезвостью. Считалось, что казаков «спаивала» местная полиция. Именно действия казаков 17 октября 1905 года побудили казанскую общественность ходатайствовать 19 октября перед губернатором об изгнании их из города, а взамен им для охраны правопорядка на следующий день была создана собственная народная милиция. Редактор газеты «Казанский телеграф» Ильяшенко сравнил вечер и ночь 17 октября в Казани с осажденным Порт-Артуром.

Медаль юнкерам — за усердие

Спустя несколько дней именно с помощью военных, в том числе юнкеров, губернской администрации удалось вернуть себе власть. Участие юнкеров в несанкционированном (так считало большинство населения) расстреле здания городской Думы долго обсуждалось в местной либеральной печати. Будущие офицеры в них представлялись как марионетки, вызволенные из казарм группой «черносотенных» манифестантов, отправленные «для усмирения «бунтовщиков» начальником юнкерского училища». По слухам, 20 юнкеров после октябрьских событий были намерены покинуть учебное заведение, отправиться в армию.

За участие в этих событиях юнкера впоследствии получили медали «За охрану Казанской городской думы в октябре 1905 года». Только не все люди положительно оценивали их службу. Такое отношение со стороны части населения вызывало негодование у юных военных, а некоторые случаи доходили и до суда. Юнкера пытались таким образом защитить свою офицерскую честь. Например, в 1907 году был предан суду военный писарь, допустивший ироничное замечание по поводу медали за охрану Думы на груди казанского юнкера.

Впрочем, не вся юнкерская молодежь так рьяно защищала свое доброе имя. С июня 1906 года в юнкерское училище на постой была ведена сотня Уральского казачьего полка. Соседство с казаками, очевидно, не способствовало развитию верноподданнических чувств среди молодых военнослужащих. Именно в этот период усилились антиправительственные настроения в их среде. В юнкерских казармах появилась выпускавшаяся огромными тиражами подпольная литература. В марте 1907 года в Лядском саду были арестованы юнкера Болясов и Комарог. После этого начались репрессивные меры и против других курсантов. В тот же месяц уволены или же были отправлены в другие полки около 30 юнкеров, позднее многих перевели в Варшавский военный округ.

Волнения солдат и офицеров

Еще раньше начали зреть протестные настроения среди простых солдат. Интересно, что начальство пыталось предупредить их протестные выступления. Например, военный Н.М. Покровин так вспоминал октябрь 1905 года в Казани: «По тем признакам, которые отражались и на такой маленькой воинской части, как вьючно-пулеметная рота (47 нижних чинов), можно было заключить, что и верхи военного командования пришли в замешательство и растерянность; не проходило и дня, чтобы не было какого либо экстренного распоряжения по отношению улучшения быта нижнего чина: то выдавать ½ ф. белого хлеба к утреннему чаю, то выдать ½ ф. мыла, то получить из интендантского склада постельную принадлежность и выдать ее на руки солдатам и прочее».

Внимательное отношение к солдатам пулеметной роты со стороны начальства, его опережающие действия были продиктованы волнениями в других военных формированиях Казанского гарнизона. Тем временем они все громче заявляли о своих правах, агитация велась и в их рядах. Например, газета «Волжский вестник» в ноябре 1905 года написала о том, что солдаты Свияжского батальона недовольны холодом и темнотой в казармах (выдавалось очень мало керосину и дров), казенной пищей и одеждой.

«Хлеб выдают сырой, никуда не годный, который есть невозможно. Вместо полагаемой по уставу горячей пищи выдают только кипяченую воду, — сообщалось в заметке. — Нет чаю и сахара. Солдаты уже два года как ходят в старых, одних и тех же шароварах. Остающихся от хлеба денег не выдают». Конечно, газета была левого направления. Но даже если она сгущала краски в целях пропаганды, очевидно, что корреспонденция базировалась на реальном неудовлетворительном положении солдат.

Да и казаки не всегда были готовы исполнять волю губернского начальства. Например, в 1906 году в Лаишевский уезд для усмирения крестьянских волнений были присланы около 300 уральских казаков. По словам местного уроженца с. Алексеевское Т.Д. Басова, они отказались казнить восставших крестьян села Ново-Спасское, поэтому казаков отозвали обратно. «Революционно настроенных» военнослужащих сменили донские казаки. Но местное население сумело настроить их против помещиков, имения которых они должны были охранять. Когда казаки выказали недовольство по поводу скудной крестьянской пищи, те посоветовали столоваться им у барина. «Есаул казачий занимался выпивкой и при таком случае мы направили его в имение Сахарова с группой казаков, и они порезали там много дичи и скота, — вспоминал Басов. — После этого случая их тоже отвели восвояси».

Летом 1906 года начальник КГЖУ сообщал о том, что нижние чины Казанского гарнизона устраивают вблизи лагерей собрания, «причем патрули, посылаемые для наблюдения за порядком, нередко служат охраной таким кружкам, т.е. исполняют функции диаметрально противоположные тем, для выполнения которых они посылаются».

Введение во многих губерниях, в том числе и Казанской, военного положения и режима чрезвычайной охраны, очевидно, немного приостановило эти порывы. Командующие военными округами и губернаторы могли учреждать военно-полевые суды.

В условиях усиленной охраны

С 4 октября 1906 года Казань со всеми прилегающими к нему слободами была объявлена в положении усиленной охраны сроком на один год. Согласно этому порядку все домовладельцы должны были извещать полицейские части о приезжающих и выезжающих лицах. Данные правила предусматривали также наказание за содержание нелегальных типографий, складов оружия и взрывчатых веществ, за допущение несанкционированных собраний, лабораторий взрывчатых веществ. Теперь ответственность за эти незаконные действия несли владельцы помещений. Виновные подвергались либо административному аресту сроком до 3 месяцев, либо штрафовались.

С этого времени губернатор издавал различные обязательные постановления. Например, 23 октября был издан указ о закрытии всех дополнительных выходов из зданий (во дворы и т.д.). Если для небольших помещений этот приказ был выполнимым, то для больших общественных зданий возникли сложности. Так, ректор Казанского университета пребывал в недоумении. В здании университета было множество выходов во дворы. Да и пропуск трех тысяч студентов и сотрудников через один выход представлялось очень затруднительной задачей. В итоге губернатор уведомил ректора, что данное постановление не распространяется на университет. Исключение из правил пришлось сделать не только для императорского учебного заведения, но и для других общественных зданий. Таким образом, указы не всегда были последовательными и продуманными. Обязательные правила от 24 октября того же года запрещали собрания и сборища на улицах, скверах и других общественных местах.

По сути, чрезвычайные меры охраны продолжались почти до Первой мировой войны. Это как нельзя лучше иллюстрирует нерешенность насущных задач Первой русской революции: свободы и равенства. Полицейские меры усилили общественное недовольство, в том числе в рядах самой власти и бюрократических кругах. Многочисленный отряд государственных служащих, полиции, жандармерии и военных, безусловно, в силу своих должностных обязанностей находился по ту сторону революционных баррикад. Но среди них было немало лиц, сочувствующих антиправительственным действиям обычных граждан. Тем более большинство служащих государственных ведомств испытывали те же материальные проблемы, что и большинство жителей империи, практически были лишены социальных гарантий. Например, с 1909 года полицейские Казанской губернии начали объединяться в различные общества взаимной помощи и открывать собственные ссудо-сберегательные кассы (были зарегистрированы в Казани, Лаишеве, Чистополе). Очевидно, что материальное положение хранителей правопорядка оставляло желать лучшего. Постоянные попытки высшей власти ограничить гражданские права чиновников, сделать из них безмолвных исполнителей лишь подтверждает неоднозначность их взглядов.

См. также:

Революция 1905 года: казанские либеральные чиновники и мишени террористов

Революция 1905 года в Казани: война жандармерии с полицией чередовалась забастовками силовиков