Нариман Ахмадеев: «Мы постоянно подпитываемся от лучиков появляющейся жизни»
Как работает акушер-гинеколог и в чем он черпает вдохновение
Заместитель главного врача казанской ГКБ №16 по акушерско-гинекологической помощи Нариман Ахмадеев — медик в третьем поколении. Кандидат наук, он строит и академическую, и преподавательскую карьеру. Но большая часть его времени сегодня сосредоточена в родильном доме городской клинической больницы №16 (бывший роддом №4), которым он руководит. Как стать хорошим врачом, чем опасны домашние роды, как ковид изменил картину рождений, к чему нужно готовиться будущим родителям и что дает силы акушеру-гинекологу — в его портрете для «Реального времени».
«Момент, когда ребенок издал первый крик, стал для меня переломным»
Нариман Рустэмович Ахмадеев признается, что у него не было вариантов, кем становиться — он принадлежит уже к третьему поколению врачей своей семьи. Гюльнара Наримановна, его мама, — врач-стоматолог. Отец — врач-радиолог, рентгенолог, много лет проработавший в РКБ. Бабушка со стороны мамы всю жизнь проработала акушером-гинекологом, а дед был доктором наук, детским хирургом, деканом педиатрического факультета казанского мединститута. Врачами стали и дядья, и тетки Наримана Рустэмовича. После школы мальчик частенько проводил время на работе у родителей и у бабушки. Дома его окружало множество медицинских книг, а разговаривали родители в основном о медицине. Так и вышло, что наш герой вырос в полной уверенности: дорога ему одна — в медицину. Это решение было оформлено уже к середине школьных лет.
В 2008 году, параллельно с экзаменами в КГМУ, юноша успешно сдал ЕГЭ по физике и математике — баллов хватало на ВМК и на физфак КФУ. Но выбрал все равно медицину, лечфак. С самого начала не хотел становиться акушером-гинекологом — категорически не тянуло. До четвертого курса Нариман Рустэмович хотел стать хирургом.
И бабушка, всю жизнь проработавшая акушером-гинекологом, прошедшая большой путь от клиники в райцентре до кабинета начмеда Железнодорожной больницы, говорила внуку: «Ни в коем случае не иди в акушерство и гинекологию!» Она объясняла это тем, что у акушера ответственность не за одного пациента, а за двоих. Работа тяжелая, специфичная, требующая круглосуточного внимания. Сегодня доктор сравнивает акушерство по степени напряженности с анестезиологией и реаниматологией: и там, и здесь пациент круглые сутки находится на грани жизни и смерти. Наш герой поясняет: в акушерстве это относится прежде всего к плоду, о внутриутробном состоянии которого неизвестно все досконально.
— И вот четвертый курс, я категорически против того, чтобы идти в эту специальность, и тут у нас начинается цикл акушерства и гинекологии, практическая медицина. У нас была замечательная преподавательница, Нина Степановна Полякова, доцент кафедры акушерства и гинекологии №1 КГМУ. Она повела нас на кесарево сечение. И как бы это пафосно ни звучало, но момент, когда случилось то самое чудо рождения и ребенок издал первый крик, для меня стал переломным. Мой друг Вадим Горбунов (ныне кардиохирург) мне потом говорил: «Ты так изменился в лице в тот момент, что я понял: мы тебя потеряли». Именно тогда я понял, что хочу видеть в своей жизни: рождение ребенка, его первый крик. Вот он, немедленный результат моей работы. Потому что вмешательство акушера-гинеколога в судьбу обоих пациентов — и матери, и плода — можно оценить сразу же.
Кстати, из группы, в которой учился Нариман Рустэмович, треть выпускников ушли в акушерство и гинекологию. Он считает, что большую роль в этом сыграла их преподавательница — Нина Полякова.
«Мы хотели стать врачами с заглавной буквы»
Окончив университет с красным дипломом, молодой доктор поступил в ординатуру — проходил ее на базе кафедры акушерства и гинекологии №2, которая относилась к педиатрическому факультету (сейчас обе кафедры объединены в единую кафедру акушерства и гинекологии им. Груздева). Это была очень сильная кафедра с хорошей школой, базировалась она в городском роддоме №1 (сейчас он относится к горбольнице №7). Сегодня Нариман Рустэмович вспоминает, какой замечательный коллектив и школа приняли его в Первом роддоме:
— Наверное, это их заслуга в том, что я сделал акцент все же на акушерстве, а не на гинекологии, остался в роддоме. Всю мою карьеру очень большую роль в моих решениях и развитии играли люди, с которыми я работал и у которых учился. Нас было очень много: 24 ординатора! Приходилось чуть ли не драться за пациенток. Каждый хотел получить максимум от своего обучения. Всеми силами мы хотели стать врачами с заглавной буквы.
Нас было очень много: 24 ординатора! Приходилось чуть ли не драться за пациенток. Каждый хотел получить максимум от своего обучения
Сразу же попасть работать в роддом по окончании ординатуры было титанически сложно — ставок не было. Поэтому первые годы карьеры наш герой провел в женской консультации — тогда еще только-только построили новенькую консультацию на Сибгата Хакима, и молодого врача отправили туда открывать дневной стационар. А параллельно работал в частном медицинском центре.
— Предположу, что меня туда взяли для тех пациентов, которые не очень хотят, чтобы им что-то продавали. Чтобы ограничить назначения. Зарабатывал я там мало, потому что продавал мало — но тем не менее никто меня не увольнял. Так что и в частной медицине врач тоже может работать по совести (улыбается). В той клинике не «разводили» пациентов на ненужную диагностику, — рассказывает Нариман Рустэмович.
Доктор размышляет: гипердиагностика и «развод» пациентов на деньги — системная проблема в коммерческой медицине, которая решается с переменным успехом. По его словам, до сих пор остаются врачи, которые «перелечивают» пациентов. И после них добросовестному специалисту на приеме порой приходится успокаивать пациентов: дескать, не все у вас так плохо.
— Очень хочется сказать в такие моменты пациентке, что, мол, есть врачи, которые не так ответственны и не совсем честны перед вами. Но такого сказать я, конечно, ей не могу — это неэтично. Поэтому приходится грустить молча. А от этого копится некоторый негатив между нами и коллегами с другими подходами, — разводит руками наш собеседник.
Очень хочется сказать в такие моменты пациентке, что, мол, есть врачи, которые не так ответственны и не совсем честны перед вами. Но такого сказать я, конечно, ей не могу — это неэтично
«Отличный показатель идеальности родов — мама, которая жалуется, что врачи к ней не подходили»
При родах медицинскую помощь оказывают несколько человек. Так, всегда в них участвует акушерка — она зачастую и принимает ребенка на финише процесса. Поэтому единоличная роль врача-акушера в принятии родов размывается и лишь в немногих случаях становится главенствующей. Врач только направляет процесс. Но это — только в случае нормальных родов.
Бывают и ситуации, когда от начала и до конца роды принимает доктор. Это сложные случаи: например, если плод находится в тазовом предлежании. Или если нужно накладывать акушерские щипцы или вакуум-экстрактор.
— Отличный показатель идеальности родов — это мама, которая после родов жалуется на то, что врач к ней не подходил. Вы будете смеяться, но это так. Роды — это физиологичный, естественный процесс. И чем меньше мы вмешиваемся в него, тем лучше для наших пациентов. В том и заключается отличие акушеров-гинекологов, что главное для нас — невмешательство. Не вмешаться иногда бывает важнее и происходит для нас с гораздо большими эмоциональными затратами, чем что-то сделать. Терпение, выдержка, непринятие радикальных решений раньше времени — вот какова наша позиция, — объясняет Нариман Рустэмович.
Акушер-гинеколог должен вмешаться в процесс родов, когда процесс отклоняется от нормального. Клинические рекомендации и протоколы для этих специалистов жесткие — пожалуй, это одна из самых сурово зарегламентированных областей медицины. Просто акушеры отвечают за жизнь сразу двоих человек. Но основная рекомендация — не вмешиваться. Доктора должны следить за тем, чтобы процесс родов шел максимально естественно. И если роженица устала, ей больно и хочется, чтобы все прошло быстрее, но естественность процесса не нарушена и опасности нет — лучше оставить все как есть. Поэтому фразы из сериалов «срочно сделайте мне кесарево» или «дайте мне капельницу, чтобы родить быстрее» — не более чем фразы из сериалов и с реальными родами имеют мало общего.
Кстати, о концепции бережных родов, которая реализуется в роддоме ГКБ №16, «Реальное время» уже рассказывало — например, в портрете акушера-гинеколога Марии Ильченко.
Отличный показатель идеальности родов — это мама, которая после родов жалуется на то, что врач к ней не подходил. Вы будете смеяться, но это так
«Если врач гарантирует, что все пройдет отлично, — он или неправ, или кривит душой»
— Вы, женщины, — люди очень внезапные и противоречивые, — рассуждает наш герой. — А во время беременности это все усугубляется: беременный организм категорически отличается по физиологии от небеременного. Очень часто мы слышим от роженицы, что ей больно, страшно и надоело. Особенно если женщина морально, психологически не подготовлена к родам, если она не понимает, как они идут и что в это время происходит. Конечно, она может устать (в первую очередь морально). Может потребовать обезболивания. Или даже операции. Но роды — это длительный процесс. Первые роды могут протекать больше 12 часов, и даже сутки — это нормально по мировым нормам. Впрочем, и стремительные первые роды — тоже не редкость. У кого-то быстро, у кого-то долго — но в большинстве случаев все это заканчивается хорошо.
Нариман Рустэмович безапелляционен: все вмешательства в роды должны проходить только при наличии медицинских показаний. Кесарево сечение по желанию — это, по его мнению, неправильно. Есть врачи, которые идут на поводу у пациентов, позволяют себе сделку с совестью. Так и технически легче: операция длится до 40 минут, врач пришел в операционную, быстро все сделал и ушел. Все, готово! И нет этих бесконечных часов, которые длятся естественные роды, и этой огромной ответственности за их результат.
— И я предпочитаю взять на себя эту ответственность, потому что кесарево сечение там, где оно не нужно, — это колоссальный риск, — говорит врач. Но добавляет: — Конечно, и в процессе естественных родов иногда бывает очень страшно. И в первую очередь потому что мы не видим, что происходит с плодом во время процесса. Он еще в утробе, мы не знаем, как дела у нашего второго пациента! Не можем посмотреть своими глазами, потрогать его напрямую. Все наши методы диагностики в значительной степени неточны и неполны. Мы не можем с абсолютной достоверностью сказать, что у плода все хорошо, и мы можем безопасно продолжать роды дальше. Не можем гарантировать, что все будет хорошо — будь это роды или кесарево сечение. Если врач говорит вам, что все будет отлично со стопроцентной вероятностью, — он или неправ, или кривит душой. Любой из нас должен быть всегда готов к тому, что что-то пойдет не так. Даже если перед нами самые безоблачные роды.
Один из самых широко применяемых методов диагностики плода во время родов — кардиотокография (КТГ). Врачи слышат, как бьется сердце плода — оно стучит на весь родзал. И если что-то не так, то сердцебиение изменяется — медики это сразу понимают. Но через час все может вернуться в норму — это бывает, причем нередко. А следовательно, не стоит делать кесарево сечение сразу же, как только сердечный ритм изменился. С другой стороны, опоздать тоже легко — и тогда ребенок родится в условиях асфиксии. Как поймать нужный момент? Как не опоздать с вмешательством, когда оно нужно, и не вмешаться слишком рано, пока все еще может повернуться благополучным образом? Постоянное нахождение этого баланса — пожалуй, один из основополагающих акушерских талантов.
Он еще в утробе, мы не знаем, как дела у нашего второго пациента! Не можем посмотреть своими глазами, потрогать его напрямую
«Нельзя получить диплом и сразу же сказать, что ты врач»
Размышляя на эту тему, доктор говорит: находить этот баланс можно научиться только на практике. Нельзя получить диплом и сразу же сказать, что ты врач. Интуиция эта приходит далеко не сразу — только с опытом. Надо смотреть, работать, увидеть много случаев. А вот свое первое чувство того, что он действительно стал доктором, наш герой помнит до сих пор:
— Я пришел на свое первое дежурство в роли дипломированного врача. При мне — акушерский персонал и более опытный доктор. Пришла ночь, мой коллега ушел принимать роды, а я остался в приемном покое. И должен принять свои собственные решения. Просто обязан, вариантов нет. Нельзя сказать роженице: «Подожди, голубушка, до утра, когда придет другой врач». Это чувство я очень хорошо помню до сих пор — прямо здесь и сейчас будет твое решение и твоя ответственность. Принять пациентку или можно пока отпустить? А если принять — то сразу в родзал или еще есть время на заполнение документации? Причем все шло на удивление хорошо: не было проблемных родов, со мной были надежные акушерки и старший коллега неподалеку… Но именно тогда я впервые ощутил: я — доктор. Я — врач.
Ординаторов, с которыми работает, Нариман Рустэмович призывает обучаться, ходить на дежурства, не ограничиваться стандартными часами отработки. Брать не четыре дежурства в месяц, а восемь, десять, двенадцать! Врач-ординатор подстрахован опытным коллегой. А вот когда он получит диплом и придет работать — ответственность будет только на нем. Поэтому наш герой призывает молодых будущих коллег: учитесь, пока вам дают такую возможность! Набирайтесь опыта! И тогда зерно врачебной интуиции в вас будет заложено уже в процессе учебы.
Наш герой честно признается: сам он до сих пор не может сказать о себе, что окончательно состоялся как врач. И не знает, сможет ли когда-либо так сказать. Говорит, что в какой-то момент у любого врача вырастает метафизическая корона, появляются «крылья» и осознание: «я прав, и я все могу». В этот момент нужно очень жестко себя останавливать. Потому что жизнь обязательно наказывает за излишнюю самоуверенность.
Нельзя сказать роженице «Подожди, голубушка, до утра, когда придет другой врач». Это чувство я очень хорошо помню до сих пор — прямо здесь и сейчас будет твое решение и твоя ответственность
«Домашние роды — необоснованный риск, который может привести к катастрофическим последствиям»
Однако дело не всегда в самоуверенности. Через неблагоприятные исходы рано или поздно проходит каждый доктор, даже при абсолютно добросовестном исполнении своих обязанностей. Ситуации, когда врачи бессильны перед тем или иным осложнением, порой они возникают как гром среди ясного неба.
И тут наш герой в очередной раз обращается к пациенткам, которые до последнего сидят дома и обращаются за медицинской помощью очень поздно. И ладно, если вообще обращаются. До сих пор есть пул женщин, которые предпочитают домашние роды обращению в медицинское учреждение — они доверяются кому угодно, только не врачам. Наш герой отдельно просит опубликовать его просьбу:
— Уважаемые пациентки! Обращайтесь за медицинской помощью, если чувствуете себя плохо! Если вы беременны и чувствуете, что что-то не так — обязательно обратитесь к врачу. Встаньте на учет и наблюдайтесь: насколько идеально вы бы себя ни чувствовали, вы наверняка переболели ковидом. А значит, не можете себя назвать совершенно здоровыми — это утопичное представление, коронавирус изменил всех. А что касается домашних родов — в наших условиях это жизнеугрожающее мероприятие, абсолютно необоснованный риск, который может привести к катастрофическим последствиям. И даже если у вас нормально проходит беременность, правильное предлежание плода, то совершенно не факт, что так же нормально и правильно пойдут роды. Если они пройдут хорошо — это будет систематическая логическая «ошибка выжившего». Это неправильно! В России нет условий для достаточно быстрого и эффективного оказания медицинской помощи при домашних родах!
Равно как и нет правовых последствий для пациентов за их неправильные решения. Кстати, по этой причине, если домашние роды окончатся плохо, ответственны за это будут… врачи женской консультации. Просто по территориальному признаку: почему не убедили женщину наблюдаться? Почему допустили домашние роды? Почему не поставили на учет? Как врачи должны отследить неучтенную беременную на своем участке — остается за кадром, но факт остается фактом. За погибшего при домашних родах ребенка спросят с кого угодно, но не с матери, которая не захотела ехать в больницу…
Даже если у вас нормально проходит беременность, правильное предлежание плода, то совершенно не факт, что так же нормально и правильно пойдут роды. Если они пройдут хорошо — это будет систематическая логическая «ошибка выжившего»
«Мы так устроены»
Доктор рассказывает о разных случаях из своей практики. И о сложных беременностях, продолжение которых угрожает жизни матери. И о консилиумах, на которых врачи советуются, можно ли сохранить плод и если да, то как это сделать — и как сложно выносить такие вердикты. И о том, как тяжело врачу рассказывать женщине о том, что ей не удастся стать матерью — она не сможет доносить ребенка по физиологическим показателям, а плод не сможет развиться полноценно. Говоря о морально-эмоциональных аспектах своей работы, Нариман Рустэмович говорит:
— Мы в первую очередь всегда заботимся о пациенте: мы так устроены. Хотя я всегда учу своих ординаторов, что в первую очередь нужно любить себя. Как в самолете: сначала маску надеваете на себя, потом на ребенка. Но ни у кого из врачей (в классическом понимании этого слова) так не получается. Может быть, это особенности нашего российского менталитета — отзеркаливает советская медицина, на школе которой мы выросли? Но никто из докторов вокруг меня не будет заботиться о себе в первую очередь. Никто не выберет лишний час поспать и чего-то не сделать по работе.
Нариман Рустэмович, рассказывая о глубинном самопожертвовании врача, приводит аналогию: есть люди, которые проходя мимо горящего дома, бросятся внутрь — спасать. А есть те, кто будет снимать это все на мобильник с безопасного расстояния (кстати, это они вызовут скорую помощь и пожарных). Так вот, большинство врачей, которые работают сегодня в России, по мнению нашего героя, — из тех, кто бросится в горящий дом. Он размышляет и об ответственных гражданах, которые позвонят пожарным, будут помогать выбегающим людям, оказывать помощь тем, кому она необходима, сбор денег организуют…
— Плохие они? Нет, конечно! Они молодцы. Они правы и принесут много пользы. Но жизни спасут — те, кто кинутся в огонь. И мне кажется, большинство врачей — именно из этой категории. Таких у нас пока больше. Правильно это для системы здравоохранения? Не знаю. Ведь с течением времени кому-то из них придется туго. Кто-то сгорит в этом пожаре. Кто-то задохнется. А кого-то обвинят, что это он и поджег. Поэтому стратегия сложна… — философствует доктор о самой сути врачебного служения.
Как в самолете: сначала маску надеваете на себя, потом на ребенка. Но ни у кого из врачей (в классическом понимании этого слова) так не получается
«Стараюсь максимально ограничить себя в употреблении медицинской терминологии»
Врач, который ведет беременность, по долгу службы находится в прямом контакте не только с пациенткой, но и с ее родственниками — отцом ребенка или, например, мамой. Нариман Рустэмович говорит, что самое главное — правильно доносить информацию и до самой будущей роженицы, и до ее близких. Потому что все споры и конфликты с медиками возникают в большинстве случаев именно из-за недопонимания. А если информация донесена внятно и понятно, то большинства проблем можно избежать.
— Я зануда, можете так прямо и написать, — обезоруживающе улыбается доктор. — Я буду доносить информацию методично, раскладывая все по полочкам. Может быть, с недостаточными эмоциями, но попытаюсь объяснить максимально дотошно и понятно. Всегда стараюсь максимально ограничить себя в употреблении специфической медицинской терминологии. А если без нее не получится или термин уже вырвался — объясняю каждое слово. «Вас спустили из отделения патологии беременности на амниотомию. Амниотомия — это процесс, при котором мы вскрываем ваш плодный пузырь, и у вас отойдут околоплодные воды».
Наш герой уверен: самая большая ошибка доктора в общении с пациентом — вести себя так, будто перед ним человек с тем же уровнем образования. Меньше всего тот ждет медицинских терминов, которых не поймет. Поэтому врач максимально доступным языком должен объяснить ситуацию, процессы и методы решения вопросов.
Доктор рассказывает, что всегда, в любой коммуникации старается быть психологом. И с пациентом, и с начальством, и с подчиненными.
Я зануда, можете так прямо и написать. Я буду доносить информацию методично, раскладывая все по полочкам
«Беременность становится старше, это однозначно»
Любой врач-акушер сталкивается в своей практике с ранними беременностями. Наш герой вспоминает и 14-летнюю роженицу, и 16-летнюю беременную девочку с кардиологическими проблемами, которая наблюдалась одновременно и у акушеров, и в ДРКБ. Обе эти истории окончились рождением здоровых малышей, но доктор высказывается категорически против таких экстремумов. Во-первых, живя в светском правовом государстве, мы должны исходить из норм гражданского права. Во-вторых, с медицинской точки зрения такие ранние роды — серьезный стресс для материнского организма .
Однако в последние десятилетия в обществе распространяются другие тенденции: женщины обзаводятся детьми все позже. Средний возраст рожениц увеличился. 42, 43, 44 года — это не предел, говорит доктор.
— Если у женщины естественным образом наступила беременность в таком возрасте и если она хочет ее сохранить — мы должны ей помочь. Повторюсь: мы всегда исходим из интересов нашего пациента — в данном случае матери. Расскажем о плюсах, минусах, о рисках и поможем максимально успешно завершить эту беременность. Но есть и другие ситуации — например, у женщины всю жизнь было бесплодие, и вот в 50—52 года она идет к репродуктологам. Они тоже должны выполнить свою функцию — помочь пациентке, обратившейся к ним с запросом. И она потом приходит к нам, беременная, уже с рядом накопленных к этому возрасту заболеваний. Насколько это правильно? Огромный вопрос. На недавней коллегии Минздрава России говорили о случаях смертности среди пациенток после ЭКО. Одной из них было 56 лет. Как это расценивать? — задумчиво спрашивает врач.
Опять вопрос баланса, «золотой середины». Впрочем, увеличение среднего возраста рожениц приносит положительные результаты — например, из лексикона акушеров наконец-то ушло грубое слово «старородящая» (так называли женщину, рожавшую первенца после 25 лет). Сейчас, как рассказывает Нариман Рустэмович, в ходу термин «первородящая старше 35 лет». Употребляется он только с позиций растущего риска (а он, к сожалению, растет, потому что природа неумолима). Доктор перебирает стопку историй болезни у себя на столе:
— 36 лет. (Перекладывает папку). 37 лет. (Перекладывает следующую). 35 лет. (Снова перекладывает). Из всех историй — только одна женщина младше 30 лет, видите? Беременность становится старше, это однозначно. Плохо это или хорошо — я не берусь судить. Просто это заставляет нас, врачей, быть готовыми к большему количеству возможных проблем, реализовать наши стратегии риск-менеджмента, становиться лучше. Мы должны адаптироваться. Конечно, очень приятно, когда приходят молодые девочки, легко рожают и быстро выписываются. Это очень хорошо, и это как раз те случаи, когда они потом в отзывах напишут «Доктор ко мне даже не заходил». Но и возрастные беременности — это реальность нашего времени, и это такое же чудо рождения.
Из всех историй — только одна женщина младше 30 лет, видите? Беременность становится старше, это однозначно
«Если ты упадешь в обморок рядом с рожающей женой, тебе никто помогать не кинется»
Еще один вопрос, до сих пор вызывающий дискуссии в обществе, — роды с мужем. Современные акушеры говорят: если это решение принято сознательно, всей семьей, включая, собственно, мужа, — такие роды благотворно сказываются на отношениях в дальнейшем. А как быть, если в процессе родов будущий папа передумал и мечтает убежать куда угодно, лишь бы покинуть эту тягостную для него атмосферу?
Нариман Рустэмович напоминает: чтобы избежать таких историй, нужно, чтобы пара действительно была готова к совместным родам. Сегодня в роддоме ГКБ №16 эта услуга предоставляется бесплатно: индивидуальная родильная палата, роды с мужем или с иным членом семьи (вдруг роженица захочет, чтобы рядом была, например, мама). Но к родам надо подходить подготовленной не только роженице, но и ее мужу, который собирается присутствовать.
— От него на родах нужна помощь. А если ты упадешь в обморок рядом с рожающей женой, тебе никто помощь оказывать не кинется — все занимаются не тобой. И это надо понимать: вот тут надо будет подержать жену за руку, здесь принести водички, здесь — помассировать ей спину, а здесь — лучше отвернуться. И к этому надо быть готовым. Вопрос беременности и родов — это вопрос семейный, — предупреждает доктор.
Но и это еще не все, по его словам. Даже если пара отчаянно подготавливается к родам и в процессе все делает идеально правильно, нередка ситуация, что после рождения ребенка оба новоиспеченных родителя впадают в панику и не представляют, что с ним делать дальше. Вот тебе ребенок: помой его, переодень, дай ему поспать, покорми, подержи вертикально, пойми, чего ему надо, успокой, приласкай… Так что подготовка нужна и к родам, и к дальнейшему уходу за малышом. Но этого не понимают многие пациенты. Уметь дышать и правильно тужиться — вопрос важный, но уметь держать ребенка — важнее.
— У меня был анекдотический случай. Мама говорит: «Что-то у меня ребенок кряхтит». «Как кряхтит?» — спрашиваю. Она отвечает: «Ну вот я его мою, а он кряхтит». А она его, оказывается, за шею держит и преспокойно попу ему моет. Просто не знает, как это делать правильно. А вот если бы она получила хотя бы теоретическую базу, это определенно повысило бы ее уровень готовности. И я это всегда проговариваю с пациентами: вы, конечно, готовьтесь к родам. Но, пожалуйста, обязательно какой-нибудь хотя бы видеокурс просмотрите и о том, как ухаживать за новорожденным. Или бабушку попросите, чтобы она хотя бы первый месяц с вами пожила. На этом месте обычно мужья сразу говорят: «Не-не-не, мы сейчас все почитаем, курсы оплатим, подготовимся». А на третьи сутки после выписки все равно звонят маме, — смеется Нариман Рустэмович.
Я это всегда проговариваю с пациентами: вы, конечно, готовьтесь к родам. Но, пожалуйста, обязательно какой-нибудь хотя бы видеокурс просмотрите и о том, как ухаживать за новорожденным
«Акушерам-гинекологам легче переживать сложности работы»
Считается, что родильное отделение любой больницы — самое радостное, ведь здесь происходит великое таинство появления жизни. Спрашиваем доктора, так ли он это чувствует. Он поправляет очки и вновь пускается в рассуждения:
— Радостная или не радостная, это все равно работа! И если так посудить, то каждое отделение может быть радостным. Работая руководителем какое-то время, выйдя за пределы своего родильного дома и имея необходимость по долгу службы сталкиваться со смежными специальностями, скажу: да везде радостное отделение, если к этому относиться с душой!
Что касается души, то наш герой признается: ее частичку уносит каждая пациентка. Конечно, эмоциональная стенка нужна — иначе наступит выгорание. Но если врач будет работать совершенно без вовлечения, пациент ему не поверит. А большинству из врачей эта вера нужна.
Самым тяжелым в своей работе доктор называет летальные исходы. У него их было не так много, но все же они случались. Максимум их был во время ковида. 15 лет опыта медицинской работы так и не выработали эмоционального противоядия к человеческой смерти. Как ни странно, некоторым спасением для него в таких ситуациях становится… медицинская бюрократия. Каждый летальный случай в роддоме обрастает таким количеством немедленной документации, что заведующему просто некогда горевать. Ощущение случившегося горя накрывает только потом, дома. И вот здесь, по словам нашего героя, все зависит от того, кто окажется рядом. Если рядом человек, который поддерживает, то трагедия сглаживается. Но грусть, тоска и вопросы, а все ли было сделано правильно, остаются с врачами еще не один день.
Нариман Рустэмович говорит: отвечать на вопрос о том, что он больше всего любит в своей профессии, — примерно то же самое, что отвечать на аналогичный вопрос о любимой женщине.
Это огромный плюс нашей специальности — каждый момент рождения человека. Каждые роды приносят мне удовлетворение
— Я не знаю, за что люблю акушерство и гинекологию. Просто имею счастье (или несчастье) любить все, что делаю. Как бы тяжело ни было. Как бы поздно ни возвращался домой. Как ни ограничивал бы свое время с детьми и любимой из-за работы. Но если окружающие это понимают, ты остаешься в мире с собой. И — кайф! Даже если был очень тяжелый день со всеми мыслимыми осложнениями — тут тяжелые роды, там скандалящие родственники роженицы, здесь образовалась брешь в кадрах, а вот тут новые предписания сверху — то к концу, пока ты доезжаешь до дома, ты понимаешь: «А хорошо. Я все это смог сделать. Я молодец».
Мы спрашиваем доктора: и все-таки есть в нем гордость за то, что он помогает появиться на свет сотням людей в год? Чувство важности и сопричастности к чему-то великому? Наш «зануда» обезоруживающе улыбается и признается: все-таки есть.
— Это огромный плюс нашей специальности — каждый момент рождения человека. Каждые роды приносят мне удовлетворение. Любые — и сложные естественные роды, и непростые кесаревы сечения, и обычное благополучное рождение. Все они оставляют после себя позитив как главную эмоцию. И нам, акушерам-гинекологам, проще переживать всю сложность нашей работы, потому что мы постоянно подпитываемся от маленьких лучиков появляющейся жизни. Везде баланс! — завершает беседу Нариман Рустэмович.