Ксения Иванова: «На менее стрессовой работе мне было бы скучно»

«Я решила остаться здесь»

Мы идем на встречу с Ксенией по пустым и тихим коридорам: здесь не бывает больных, нет стационара и традиционного приема. Тут идет работа другого рода.

Во-первых, оперативный отдел занимается координацией действий медицинских служб во время крупных происшествий, маршрутизацией пострадавших по больницам республики и статистическими сводками. Именно здесь концентрируется вся информация о пострадавших: их диагнозы, место лечения, каждое утро собираются данные о состоянии здоровья.

Во-вторых, мобильные бригады Центра медицины катастроф всегда работают на месте происшествия. В задачи этих докторов входит первичная диагностика жизненных показателей пострадавших, распределение пациентов по степени тяжести, мгновенная организация мобильного пункта оказания помощи и координация работы экстренных медицинских служб. В последние годы в задачи бригад Центра медицины катастроф входит еще и перевозка «тяжелых пациентов» между больницами города или из районных больниц в РКБ (на реанимобилях или санитарном вертолете).

Нас встречает молодая, веселая, улыбчивая женщина. Ее образ резко контрастирует с окружающей тишиной.

— Классе в седьмом я поняла, что хочу стать медиком, — рассказывает Ксения. — Не знаю, откуда это желание появилось — в семье у нас врач был только один. Но желание это сохранилось до конца школы, поэтому в 2002 году я поступила в медицинский университет, на лечебный факультет. Во время распределения по специализациям выбрала хирургию — у меня была идея стать пластическим хирургом. Так что в интернатуру я пошла по хирургии, потом поступила в ординатуру по челюстно-лицевой хирургии. А потом пластическая хирургия была выделена в отдельную специальность и нужно было учиться дополнительно. Это означало еще два года либо в Казани, либо в Москве. Я решила остаться здесь.

«Здесь» — это в Центре медицины катастроф. Ксения начала работать тут на полставки еще во время ординатуры, уже имея специальность хирурга. Это было в 2009 году.

— Наша служба создана была для работы на крупных происшествиях, когда уже есть минимум четверо пострадавших или существует вероятность, что пострадает столько людей. Или в тех случаях, когда уже зафиксировано двое погибших (это федеральный критерий), — рассказывает Ксения. — Словом, все крупные автомобильные аварии, пожары, затопления судов, обрушения. Все это наше.

«Наше дело — помочь спасти максимальное количество людей»

Специалисты Центра работали, когда в казанском аэропорту упал «Боинг», во время пожара в «Адмирале», когда затонула «Булгария», в день трагедии в 175-й гимназии — словом, сопровождали каждую большую беду, случившуюся в республике.

— Наша главная задача — не просто спасать, а оперативно развернуться на месте и организовать медпомощь, маршрутизацию, сортировку пострадавших. Решать организационные вопросы. А скорая помощь уже транспортирует людей в больницы.

Однако если рук не хватает, бригады Центра медицины катастроф включаются и в процесс непосредственной медпомощи — реанимируют, накладывают шины, перевязывают, успокаивают родственников, словом, делают для спасения людей все, что в их силах. Главная их задача — ориентироваться быстро.

— Когда случается большая катастрофа, у нас нет возможности сидеть над каждым пострадавшим и держать его за руку. Наше дело — помочь спасти максимальное количество людей, а для этого нужна высокая скорость реагирования, — объясняет Ксения.

Когда она пришла сюда работать, хотела сразу в выездную бригаду. Но ее перехватил оперативный отдел — эти люди сидят на телефонах и координируют медицинскую работу на ЧС по всей республике. В их руках концентрируется информация о том, что и где случилось, какая больница ближайшая к месту событий, откуда и какую помощь прислать на место, в каком количестве… Они же сообщают о происходящем всем заинтересованным службам — от МЧС до Минздрава, докладывают о ходе развития событий в федеральные органы. Все это организовывается по телефону.

«У нас тут непонятно что творится! Взрывы!»

В оперативном отделе Центра медицины катастроф Ксения проработала с 2009 по 2014 годы.

— Помню, на мое дежурство пришлись взрывы на складе боеприпасов в Пугачево под Ижевском в 2011 году. Территорию нашей республики это событие тоже затронуло, — рассказывает наша героиня. — У нас зацепило Агрыз. И вот звонит мне среди ночи начмед Агрызской ЦРБ, а я слышу в трубке звуки рвущихся снарядов. Он кричит в трубку: «У нас тут непонятно что творится! Взрывы!» Я спрашиваю: «Где главврач?» Он отвечает: «Он в подвале, рожает!» Просто в это время женщина у них в роддоме начала рожать, они ее в подвал отвели. Всю больницу в экстренном порядке эвакуировали, мы туда скорые направляли из Челнов, Менделеевска, Мензелинска на всякий случай. Это было, пожалуй, первое резонансное происшествие во время моей работы.

Потом была «Булгария». Она затонула не в дежурство Ксении, но поучаствовать в этой работе пришлось всем так или иначе, потому что информация о последствиях поступала еще долго, много дней. Центр медицины катастроф собирал и ежедневно актуализировал списки пострадавших и погибших.

— Представьте, перед тобой пять телефонов, все одновременно звонят и из трубок несется: «Где?!! Где документ?! Расскажи нам, что происходит!» Порой приходилось отвечать резко: «Я не могу дойти до компьютера, чтобы вам его отправить, потому что звонят одновременно все телефоны!»

Нужно было срочно собирать данные, поступавшие по всем каналам, срочно актуализировать списки, срочно выяснить информацию о том или ином пострадавшем и срочно передавать ее дальше по инстанциям. Кто в какой больнице, как изменяется его состояние, кто выписан, кого из погибших опознали… В крупных чрезвычайных ситуациях судьбу каждого госпитализированного отслеживает именно Центр медицины катастроф, где бы он ни находился — в клинике на территории республики, в Москве или в любом ином месте. Каждый день сотрудники центра звонят по всем задействованным клиникам и задают вопросы о состоянии людей. Потом по этим данным составляются сводки на 8.00 и на 20.00 — именно эта информация потом направляется в Минздрав, в МЧС и в другие заинтересованные органы, и именно эта информация потом распространяется по СМИ. В случае с «Булгарией» эта работа длилась около трех недель.

Крупные ЧС случаются примерно раз в три года

В 2013-м, когда случилась катастрофа в Казанском аэропорту, Ксения была дома. Она понимала: в подобные моменты дежурному, который работает в оперативном отделе, приходится непросто — если жертв много, он должен принять сотни звонков, одновременно могут звонить и из республиканских органов, и из федерального центра, и родственники пострадавших, которые каким-то образом выясняют номер. Наша героиня рассказывает:

— Сразу же, как только увидела сообщение о катастрофе, я позвонила врачу, дежурившей в оперативном отделе тем вечером, и спросила, нужна ли ей помощь. Я была готова ехать. Но она ответила, что справится сама. Ведь было очевидно, что все люди в самолете погибли. Это значит, списки будут формироваться уже потом, по мере опознания, а распределять пострадавших по больницам и высылать дополнительные медицинские бригады не требуется…

А вот во время «Булгарии» дежурные работали по двое.

Работал Центр медицины катастроф и во время трагедии в 175-й гимназии. Ксения рассказывает, что именно его сотрудники провожали шестерых пострадавших на лечение в Москву, они же их встречали в аэропорту по мере возвращения и перевозили дальше, у них собиралась и вся информация о состоянии их здоровья во время лечения и реабилитации.

Наша героиня говорит: крупные трагедии с многочисленными жертвами на ее памяти происходят в республике примерно раз в три года. И когда подобное случается, люди, которые работают на ликвидации последствий ЧС, испытывают серьезный эмоциональный стресс. Мы спрашиваем Ксению, как ей удалось привыкнуть к зрелищу людского горя. Она просто отвечает:

— Никак. Я до сих пор не привыкла. Пока я работала в оперативном отделе, даже несмотря на то, что непосредственно на место трагедии мы не выезжали, порой возникали эмоционально тяжелые моменты. Например, как-то раз нам позвонила скорая и сообщила: «У нас вызов на ДТП, предположительно пятеро пострадавших». Это потенциальная ЧС: сейчас они туда доедут, актуализируют информацию и перезвонят мне с уточнениями. И вот перезванивают они мне с информацией: «В салоне машины была беременная женщина, а вот где она сейчас — непонятно, какая-то другая скорая приехала туда раньше нас и ее забрала». Начинаю звонить по близлежащим клиникам, чтобы выяснить, куда ее увезли. Ну и выясняю: она только что умерла в ближайшей ЦРБ. И в это же время звонят ее родственники и начинают мне рассказывать, что она беременна и что они беспокоятся, как бы она не потеряла ребенка. А я сижу и понимаю, что уже ни ее, ни ребенка нет. И это, конечно, полный кошмар.

Как устроена работа выездной бригады Центра медицины катастроф

В 2014 году, с началом конфликтов на Донбассе, в республику приехали первые беженцы. Их судьба тоже отслеживается именно в Центре медицины катастроф. И отслеживается это все глобальнейшим образом: их состояние здоровья, наличие прививок, постановка на медицинский учет в республике, обращения к врачам по каждому поводу. Все это постоянно на контроле.

— В 2014 году в Татарстан приехали несколько сотен беженцев, и мы по три раза в день отправляли по инстанциям сводки по ним. И тогда я подумала, что устала. Стало рассеиваться внимание, работа на телефоне перестала меня устраивать. А параллельно я два года отучилась в ординатуре на анестезиолога-реаниматолога. И в середине 2014-го ушла работать из оперативного отдела в выездную бригаду Центра медицины катастроф.

Пожар «Адмирала» пришелся не на смену Ксении, но бригады Центра медицины катастроф (и она в том числе) дежурили на месте разбора завалов еще две недели. В их задачи входило в случае необходимости обеспечивать медпомощь для сотрудников всех спецслужб, работающих на месте ЧС.

В бригаде Ксения Александровна работает до сих пор. Работа организована суточными дежурствами — с 8 утра до 8 вечера, сутки через двое или через пятеро (в зависимости от сменного графика).

— Если честно, я сейчас не представляю себе, как это — ходить на работу каждый день, — улыбается наша героиня. — У меня остается много свободного времени на то, чтобы отдыхать и жить полной жизнью.

«Моя задача — довезти пациента до клиники живым»

Рабочая смена врача в Центре медицины катастроф начинается в 8.00. Чаще всего с самого утра звонит дежурный санавиации — нужно перевезти тяжелого больного из района в РКБ. Это могут быть любые тяжелые пациенты, транспортировка которых требует присутствия реаниматолога. Например, человек с инсультом, женщина с послеродовыми осложнениями, жертвы пожаров и автомобильных аварий. Иногда приходится выезжать и к детям (обычно это делают врачи ДРКБ, но порой случается и так, что вызывают Центр медицины катастроф). В Центре на всю республику работают три реаниматолога. Один каждый день занят на санавиации, еще двое — на суточных дежурствах. Остальные доктора здесь — врачи скорой помощи.

— Моя задача как реаниматолога в этом случае — определить, транспортабелен ли пациент, и если да, то довезти его до РКБ живым. Мы ведь не вылетаем к легким больным, а полет на вертолете может стать непростым испытанием и для здорового человека (я сама, например, до сих пор не очень люблю летать).

Кстати, о транспортабельности: современное оборудование практически всегда позволяет перевезти пациента. Скорее всего, доктор-реаниматолог сначала стабилизирует его состояние на месте, а после этого, используя аппаратуру, которой оснащены вертолеты и машины санавиации, все-таки довезет человека до клиники третьего уровня (в нашем случае это РКБ). По крайней мере, за восьмилетнюю практику Ксении ей еще ни разу не приходилось оставить пациента на месте и отказать ему в перевозке.

— У нас есть ИВЛ; есть аппарат, который «качает» сердце… То есть чисто механически я его довезу. Другой вопрос — в том, что с ним будет дальше.

Сопровождают реаниматологи Центра медицины катастроф и тяжелых пациентов казанских клиник, если их на ИВЛ нужно перевезти из одной больницы в другую. Просто не любая скорая помощь возьмет такого «пассажира», не у всех есть для этого технические возможности. Особенно много таких случаев, рассказывает нам Ксения Александровна, было на пике коронавирусной пандемии.

И еще одна функция врачей Центра медицины катастроф — выезжать на все сообщения о том, что заминировано здание или что в метро обнаружен бесхозный предмет, потенциально способный оказаться взрывным устройством. В таких ситуациях к месту гипотетического происшествия стекаются все экстренные службы города, в том числе и «медики катастроф».

Ксения рассказывает:

— Если действительно взрыв или обрушение — мы работаем не в эпицентре событий, а на периферии. Под завалы мы не идем, а если там остаются люди — их извлекают сотрудники МЧС и передают нам в безопасное место. В случае, если они не смогут справиться с ситуацией, не повредив здоровью человека, и нужен врач прямо на месте, тогда сотрудники МЧС дадут снаряжение, каску, проводят на место. Мы пойдем в опасное место под присмотром. Однако, если честно, чувство опасности, наверное, у меня притуплено в силу специфической работы.

«Контролируемый стресс»

Не так давно Ксения испытала сильнейший стресс — пришлось выехать к тринадцатилетнему ребенку в Пестречинский район. Мальчик схватился за бетономешалку, его ударило током, наступила клиническая смерть. Фельдшерская бригада вызвала санавиацию. Наша героиня приехала на место, но реанимировать мальчика не смогла, сколько ни старалась: пришлось констатировать смерть.

— На отца его было страшно смотреть, у него была сильнейшая истерика. А я сама потом ночь не спала. Такие случаи легко не даются. Поэтому я очень не люблю вызовы к детям. У меня же и свой растет… — рассказывает доктор.

В 2015 году бригада, в которой работала тогда Ксения, перевозила пациентку из Тульской области и попала в тяжелейшую автоаварию. В машину медицины катастроф на полном ходу врезалась легковушка. Пациентка погибла на месте, пассажирка легковушки — тоже. А наша героиня получила тяжелые травмы.

Два года после этого была на инвалидности, перенесла несколько операций. Только в 2017-м Ксения вернулась на работу.

— Это была пустая, сухая дорога, было совершенно светло, никаких предпосылок к трагедии… Водитель встречной машины просто заснул за рулем, — вспоминает Ксения Александровна.

Наша героиня давно могла уйти с этой работы, перед ней открывались перспективы стать пластическим хирургом или выбрать иную хирургическую специальность. Но она объясняет, почему раз за разом приходит в тихие коридоры Центра медицины катастроф:

— Мне нужен результат. Почему я в терапию и не пошла — я бы не смогла годами лечить людей, прописывая им таблеточки. Мне нужно, чтобы итог работы был передо мной. И неважно, хороший он или плохой. Поэтому мне здесь нормально: результат я вижу сразу. А во-вторых, здесь я получаю ровно ту долю контролируемого стресса, которая мне в жизни нужна. Я не перерабатываю — у меня одна ставка, и мне достаточно тех эмоций, которые я получаю. Здесь ровно тот уровень экстрима, который заполняет мою потребность в нем. И больше ничего мне искать не надо. У меня не возникает мыслей «А не поехать ли мне в горы» или «А не прыгнуть ли с небоскреба на тарзанке». Боюсь, на менее стрессовой работе мне было бы скучно. Но я специально не беру еще полставки. Чувствую: сейчас, в таком режиме, я максимально эффективна для своих пациентов. У меня нет ощущения переработки, я успеваю восстанавливаться и никогда не испытываю ощущения, что мне не хочется работать. Наоборот: я пришла — «Привет, любимая работа!». Я сделаю для своего пациента все, что нужно для его спасения, аккуратно, спокойно. Мне не лень, я сделаю максимум для того, чтобы ему было лучше: подогрею растворы, поправлю одеялко, переподключу оборудование так, чтобы ему было удобнее.

Как спасти всех?

Если на катастрофе много пострадавших, то сортировку проводят по системе триаж: зеленый, желтый и красный маркеры в зависимости от того, насколько критическое состояние у человека и как быстро ему требуется помощь. Если человек в агонии, ему присваивается черный маркер (как и мертвому). Медики не имеют право тратить на него время, потому что должны помочь тем, кого еще можно спасти — тем, кто умрет, если им немедленно оказать помощь (например, остановить кровотечение). Работает простая логика: чем меньше пострадавших, тем больше объем помощи, который может прийтись на каждого из них. И тем больше, соответственно, шансов выжить даже у агонизирующего.

Когда случилась трагедия в 175-й гимназии, на место выехали все бригады, которые были на смене. А наша героиня вспоминает, что в тот день проходила медосмотр в РКБ: выходила из декрета. Увидев кружащий над больницей вертолет и узнав, что происходит, внутренне похолодела — как мать восприняла известие о стрельбе в школе и о погибших детях очень тяжело…

В Казани есть головные учреждения, которые способны принять сразу множество пострадавших. Но Ксения рассказывает: одномоментное прибытие даже двадцати тяжелых пациентов в приемное отделение любой больницы — это колоссальная нагрузка. И на этот счет у медиков проходят регулярные учения. Возможно, благодаря их проведению казанские медики сумели сработать на пределе человеческого реагирования в тот страшный день.

— Пожалуй, самое веселое в нашей работе — межведомственные учения. Происходит это регулярно: все ведомства собираются, у нас есть план — например, «репетируем» действия на пожаре. Пострадавших изображают студенты медицинского колледжа, еще у нас есть манекены. Мы их спасаем: МЧС их грамотно «вытаскивает» из опасной зоны, мы грамотно «сортируем», скорые грамотно «увозят». Смысл этих учений — правильно распределить нагрузку на сотрудников разных служб. А руководители учений стоят в приемно-диагностическом отделении буквально с секундомером, замеряя скорость действий медиков, — объясняет нам Ксения.

Откуда у доктора синяки

Что касается неадекватного поведения пациентов, о котором говорит большинство героев наших медицинских портретов, то наша героиня в силу специфики работы в такие взаимодействия вступает крайне редко. Но метко.

Правда, в некоторых случаях на докторов и нападают: такое бывает, если медики приезжают к пациентам с психиатрическими диагнозами или находящимися в состоянии острого психоза. Буквально на днях Ксения с одним из таких больных столкнулась на вызове: на руке у нее мы видим внушительный кровоподтек. Это, кстати, большая проблема для всего медицинского сообщества: ведь закон, разрешающий возбуждать уголовные дела за нападение на врачей скорой помощи, появился совсем недавно. Раньше это не считалось уголовным преступлением — только административным. Но повторимся, у Ксении Александровны такие случаи очень редки. Она размышляет:

— Я ведь почти всегда приезжаю работать с тяжелыми больными. И если кто-то из них начинает мне высказывать, что я как-то не так выгляжу или как-то не так действую — значит, за него можно только порадоваться, это не мой пациент, раз у него есть силы и желание ругаться с реаниматологом. Обычно мои больные не спорят, не «наезжают», просто тихо смотрят и глазами просят: «Сделайте хоть что-нибудь».

Наша героиня выделяет еще одну группу людей, с которыми приходится взаимодействовать: они не пострадавшие, но находятся в состоянии аффекта, истерики. Например, когда горел рынок «Порт», бригада медицины катастроф успокаивала арендаторов, которые в прямом смысле слова рыдали в голос. Там была одна женщина, которая уже в третий раз переживала гибель своего товара: она горела в Туре, горела в «Адмирале», потом пришла работать в «Порт» — и снова пожар… Но обычно вместе с медиками на крупных происшествиях работают психологи, и до каких-то серьезных неадекватных моделей поведения дело не доходит.

«Процентов 80 моих пациентов впоследствии умирают»

На вопрос о том, что переживает Ксения, отправляясь на вызов на ЧС, она признается:

— Я бы не сказала, что мне панически страшно, но какая-то нервозность всегда есть. Потому что мы никогда не знаем, что мы там увидим, с чем столкнемся, сколько пострадавших будет…

День может выдаться спокойным, без единого вызова. Но это большая редкость. Как правило, задачи по санавиации и транспортировке больных между городскими клиниками возникают регулярно. Порой бывает и по три вылета в районы за сутки, иногда приходится делать затяжные рейсы в отдаленные районы, выезжать доводится и днем, и среди ночи. Эмоциональных и даже экстремальных моментов в работе хватает:

— Ты летишь из Бугульмы на вертолете, в салоне 50 градусов, у пациента давление скачет туда-сюда, ты переключаешь дозаторы, а потом вертолет, наконец, садится — и ты вдыхаешь свежий воздух, кислород! — говорит Ксения. — О тяжелых моментах я стараюсь не вспоминать. Надо просто понимать: процентов 80 моих пациентов впоследствии умирают. Просто потому что они очень «тяжелые» изначально, у нас такая работа. Ты приезжаешь, тебя встречают родственники у дверей. И у всех вопрос: «Он будет жить?» С ними приходится разговаривать, и я всегда отвечаю как есть: «Я не знаю. Ситуация тяжелая, мы сделаем все, что в наших силах». И это всегда очень тяжело. Я ведь нередко вижу, что прогнозы неутешительные. И ведь чаще всего мы возим пациентов в острых состояниях, молодых, плюс-минус моего возраста. У них инсульты, травмы — ДТП, ударило током, забодал бык… Я смотрю на человека и думаю: «Вот ведь еще вчера он ходил, все с ним было хорошо. А теперь мы не знаем, доживет ли он до завтра»... Тяжелые мысли, понимаете?

«Это кайф, когда ты знаешь, что помог человеку прямо сейчас»

На вопрос о том, почему Ксения до сих пор здесь, она, подумав, отвечает:

— Я не знаю, как у других врачей, но это очень классно, когда ты довозишь до больницы пациентку после ДТП, которая пять раз у тебя на руках пыталась умереть, а ты не дала! Это кайф, когда ты знаешь, что помог своими руками прямо сейчас. Даже ведь когда мы просто людям помогаем, нам тепло и хорошо — это такое взаимодействие между людьми, обмен положительными эмоциями. А здесь ведь ты ему не просто показал, куда пройти — ты ему умереть не дал!

А из того, что больше всего в работе не нравится, доктор, помрачнев, отвечает, что тяжелее всего выезжать на те самые вызовы к детям, которые случаются в ее практике редко, но оставляют печальные эмоции.

За стенами Центра медицины катастроф у Ксении интересная и активная жизнь. Ее ребенку три года, и когда она уходит на сутки на смену — с ним остается папа. Он тоже медик и тоже уходит на суточные дежурства, так что с малышом родители сидят по очереди.

Есть у нее интересная занятость: в свободное от работы время Ксения помогает предпринимателям договариваться о совместном ведении бизнеса. Благо между рабочими сменами остается достаточно времени, чтобы успевать развиваться в разных интересных направлениях. Она прошла специальное обучение и теперь чуть меньше года пробует себя в этом направлении.

— Архитектура бизнес-партнерств и медицина никак не мешают друг другу. Работа в Центре мне даже помогает. Понимаете, на правах действующего реаниматолога я запросто задаю своим клиентам вопрос: «А когда вы умрете, кому бы вы хотели оставить свои дела?» И другие неудобные вопросы тоже задаю без напряжения.

Сама Ксения к смерти относится спокойно — считает, что с каждым из нас это когда-то случится, так что нужно подготовить к этому моменту все свои дела.

Кстати, дополнительное дело у нашей героини уже не первое. Она пробовала себя в разных бизнесах: у нее был СПА-салон, квесты и даже хостел. Объясняет: когда ей скучно, хочется чего-то нового. У нее много интересов и всегда есть чем заняться. Сейчас занимается блогингом, чтобы развивать свой мини-бизнес. Но из медицины уходить не хочет и не планирует:

— Я так отдаю свой общественный и социальный долг — делаю то, что в моих силах, для спасения людей и отдаю столько, сколько способна отдать без ущерба для собственной семьи, жизни и личности!