Рамиль Салихов: «Человек счастлив, когда может полноценно двигаться»

Выбор пути

Решение стать врачом выкристаллизовалось у Рамиля Салихова с детства. Отец его был стоматологом, большинство друзей семьи — врачи. Так сложилось, что мальчик рос в медицинском окружении. Так что в 11-м классе он знал точно: поступать будет на лечфак. Правда, понимания, какую выбрать специализацию, в ту пору еще не было.

Семья жила в Ижевске — там Рамиль и поступил в медицинский институт. Потом родители переехали в Казань, и сын тоже перевелся в Казанский государственный медицинский университет. Можно было доучиться и в Удмуртии, но юноше казалось, что в Казани больше перспектив и возможностей к развитию.

Здесь у студента проявилась страсть к хирургии — и он начал ходить по операционным различных казанских больниц: стоять на операциях, присматриваться. В то время студенты-медики могли прийти и попроситься подежурить. А еще Салихов работал медбратом в приемном покое РКБ.

— Решающим в моем выборе стал последний год учебы, когда я выбрал свою специальность. К тому моменту я побывал в операционных и в 15-й больнице, и в РКБ, и в 7-й, и в Институте травматологии и ортопедии. Он и сыграл огромную роль в моем профессиональном самоопределении. Там все было очень интересно, люди работали с огромным азартом, очень увлеченные, готовые применять новые методы. Это зажигало, хотелось приходить дежурить, участвовать в этих операциях, обсуждать эти случаи… Там я поступил в интернатуру, потом появилась возможность продолжить обучение в ординатуре. Так что три года в общей сложности я учился травматологии и ортопедии. Заведующий ортопедическим отделением Юрий Антонович Плаксейчук меня позвал работать — так я там и остался.

В 2007 году Институт травматологии пережил реорганизацию и превратился в Травматологический центр, переехав на территорию РКБ и заняв там отдельное здание. А потом и юридически вошел в состав Республиканской клинической больницы. Так Салихов и оказался в штате РКБ.

Решающим в моем выборе стал последний год учебы, когда я выбрал свою специальность. К тому моменту я побывал в операционных и в 15-й больнице, и в РКБ, и в 7-й, и в Институте травматологии и ортопедии. Он и сыграл огромную роль в моем профессиональном самоопределении

«В Америке, не делая ни одного лишнего движения, врач успевает сделать 8—10 операций в день»

В 2011, благодаря содействию Юрия Плаксейчука, Рамилю Заудатовичу довелось поехать на стажировку в Питтсбург, в одну из ведущих американских клиник. По сравнению с отечественной медициной, его там многое удивило. Он рассказывает:

— Американская медицина — самая дорогая в мире. Она получает больше всего средств, она самая богатая. Есть у них и четкое разделение на платную и бесплатную медицину. В бесплатной тоже высокий уровень, но там первичная помощь, не такая технологичная и продвинутая. Огромное число американцев живут с полисами, аналогичными нашему полису ДМС. По ним можно получать высокотехнологичную помощь. А с точки зрения технологий лечения, они до сих пор впереди. И это поставлено у них на поток. Хирург в американской клинике работает как машина. Его работа — только непосредственно основная операция. Например, замена сустава. Ассистент готовит операционное поле, готовит пациента, открывает сустав, потом входит хирург, делает свою работу и уходит — а ассистент заканчивает операцию: зашивает разрез, обрабатывает, выводит человека из операционной. Тем временем врач уже в другой операционной, где полностью подготовлен следующий пациент. И таким образом, не делая ни одного лишнего движения, он успевает сделать 8—10 операций в день. Таким образом они добиваются интенсификации, ускорения процесса. И получается, что все в Америке на этом зарабатывают. Чем больше сделано операций, тем больше денег получила клиника и операционная бригада в частности. Работать они начинают рано — в 7.30 уже обсуждают пациента, а в 8 стоят в операционной. Так что там система работы хирургов кардинально отличается от нашей, конечно.

Доктор считает, что из американской практики работы ортопедов и травматологов нам было бы очень нелишним почерпнуть практику реабилитации после лечения. Он рассказывает: в американских клиниках есть специальная комната реабилитации. В ней стоит макет автомобиля, различные тренажеры, воссоздающие жизненные ситуации: например, тот, на котором требуется подняться по лестнице на несколько ступеней — и опуститься. После эндопротезирования или обычного протезирования пациент должен научиться самостоятельно ходить по лестнице, садиться в машину. Соответственно, когда его увозят домой, он уже минимально приспособлен к самостоятельности. А по возвращении домой с ним начинает работать доктор-физиотерапевт и инструктор по ЛФК, которые ставят его на ноги. Кроме того, ходунки, костыли и прочие средства реабилитации тоже входят в завершение случая лечения и оплачиваются из страховки.

И наконец, доступная среда: еще в 2011 году доктор с удивлением увидел, что на улицах американских городов инвалид-колясочник может спокойно передвигаться по своим делам сам:

— Как-то мы сидим на приеме с доктором-ортопедом, открывается дверь, заходит женщина, а за ней заезжает мужчина на инвалидном кресле с пультом управления. Я думаю: ну сейчас будем его смотреть. А оказалось, на прием пришла женщина, муж ее просто сопровождал. Я стал обращать на это внимание: идешь на улице и видишь очень много людей на инвалидном кресле. В США очень развита доступная среда. Эти же пациенты, муж и жена, они приехали, в нашем понимании, из района, за сотню километров. И для них там это совершенно не является никакой проблемой. А у нас колясочник — приговор. Я считаю, это в нашей стране надо менять!

В США очень развита доступная среда. Эти же пациенты, муж и жена, они приехали, в нашем понимании, из района, за сотню километров. И для них там это совершенно не является никакой проблемой. А у нас колясочник — приговор. Я считаю, это в нашей стране надо менять!

«Ортопедия интересна своей многоплановостью»

Свою первую самостоятельную ортопедическую операцию Салихов помнит и по сей день. Это был остеосинтез костей голени после перелома, делал он ее, по современным меркам, очень рано: всего через четыре месяца после окончания института. Разумеется, опытный врач стоял рядом и контролировал все этапы. Но в итоге сказал: «Ты все сделал правильно».

Сегодня, больше чем через 20 лет после того первого пациента, за плечами у Рамиля Заудатовича тысячи ортопедических операций. Эта область медицины подразумевает лечение последствий повреждений опорно-двигательного аппарата — суставов, костей, мышц. Здесь и восстановление после травм, и лечение врожденных заболеваний, и коррекция всевозможных деформаций. Область, как рассказывает доктор, обширная и очень интересная. И учатся ортопеды всю жизнь — постепенно усложняют операции, ездят учиться у коллег, подсматривают лайфхаки и «фишечки», которые делают операцию изящнее и эстетичнее, улучшают результаты, сокращают время реабилитации. Доктор объясняет, почему в итоге остановился именно на этом направлении медицины:

— Мы выполняем операции по коррекции, по восстановлению функций движений. Особенно часто это касается ног. Человек ведь счастлив, когда он может полноценно двигаться — ходить, бегать, прыгать. И когда ты эту функцию человеку возвращаешь — счастье и удовлетворение от этого испытываешь и ты сам. То есть наша работа — это еще и эмоция. Кроме того, ортопедия интересна тем, что она очень многопланова.

Доктор перечисляет направления: спортивная медицина, лечение дегенеративно-дистрофических заболеваний (например, артрозы), эндопротезирование… А сам он занимается малоинвазивными операциями — артроскопией, когда сначала через маленький прокол камерой исследуется сустав, а потом небольшими инструментами исправляются повреждения.

Кроме артроскопических операций, участвует доктор и в работе со сложными случаями — все-таки более чем за 20 лет у него накопился большой и разнообразный опыт. Он приводит пример большого разнообразия ортопедических методов лечения: взять только такую распространенную патологию, как вальгусная деформация первых пальцев стоп (попросту говоря, шишка сбоку стопы), она в медицинской классификации называется Hallux valgus. Для исправления этой деформации придумано больше 200 операций! Идеального плана нет: все зависит от того, какой перед врачом случай. Анализ и тщательная подготовка позволяет выбрать оптимальный вариант.

Человек ведь счастлив, когда он может полноценно двигаться — ходить, бегать, прыгать. И когда ты эту функцию человеку возвращаешь — счастье и удовлетворение от этого испытываешь и ты сам. То есть наша работа — это еще и эмоция

«В будущем появятся технологии лечения тяжелого артроза без эндопротезирования»

Ортопедическое отделение №1 РКБ, которым заведует Салихов, в год выполняет порядка полутора тысяч операций. Примерно треть из них — эндопротезирование суставов: коленного, тазобедренного, ревизионное протезирование. Еще 400—500 операций в год — это малоинвазивные артроскопические вмешательства: операции на мениске, замена связок, восстановление стабильности плечевого сустава, работа с голеностопным суставом. И еще примерно треть — ортопедические операции, лечение последствий травм: ложные суставы, несросшиеся переломы, приобретенные деформации конечностей.

С особым интересом доктор рассуждает о новых способах лечения, ведь в травматологии и ортопедии много нерешенных проблем. Рамиль Заудатович рассказывает:

— В семидесятые годы появилась работа Илизарова, который научился удлинять кость, заполнять дефекты, исправлять деформации. Это было прорывом, и мы работаем по его технологиям. Сейчас такая же проблема стоит с хрящом, который покрывает суставные поверхности. Идут поиски технологии, которая позволяла бы его восстанавливать. Потому что сейчас он заживляется только с образованием рубца — получается так называемый фиброзный хрящ. Так появилось новое направление — ортобиология, когда для восстановления тканей используются собственные регенераторные способности организма. Надеюсь, одним из прорывных направлений в этой области и будет восстановление хряща.

В РКБ работает научный отдел, своеобразный преемник Института травматологии. Наш герой работает и там. Он рассказывает о том, как вместе с коллегами исследует применение регенеративных технологий в ортопедии. Они изучают стромально-васкулярную фракцию жировой ткани, получают из нее пул клеток, способных дифференцироваться в различных направлениях — в том числе и в хрящевую, и в костную ткань. Применяя подобный пул клеток, медики надеются на то, что им удастся найти технологию, которая будет способствовать восстановлению хряща. Здесь уже получили два патента по технологиям регенеративной медицины, и эти технологии уже используются в татарстанской РКБ: клетки вводятся в пораженный сустав, и врачи видят хорошие результаты.

— Я думаю о докторской диссертации в направлении регенеративной медицины. Думаю, что в будущем появятся технологии, когда в случае артроза, даже третьей стадии, мы будем ставить не эндопротез, а наносить небольшую пленочку, из которой восстанавливался бы хрящ!

Думаю, что в будущем появятся технологии, когда в случае артроза, даже третьей стадии, мы будем ставить не эндопротез, а наносить небольшую пленочку, из которой восстанавливался бы хрящ!

«Я считаю, что экономически государству выгоднее сразу вылечить пациента»

Доктор сравнивает сегодняшний день с теми годами, когда он только начинал работать. В начале нулевых еще были криминальные травмы — взять те же драки с арматурой. Сейчас это очень редкие явления. Пандемия, кстати, тоже внесла свои корректировки: теперь пятницы и субботы проходят не в пример спокойнее, чем в доковидные времена, когда к травматологам частенько везли пациентов после драк в городских ресторанах. Зато последний десяток лет дает много травм в результате ДТП: растет и город, и количество машин, и в этом плане нагрузка на ортопедов и травматологов непомерно возросла. Доктор рассуждает:

— Если брать в общем по республике, я считаю, что у нас дефицит травматологов и ортопедов. Судя по той очередности больных на операции, которую мы видим, надо открывать больше отделений травматологии и ортопедии, где выполнялись бы те же операции эндопротезирования и оказывалась бы неотложная помощь. Сегодня люди дожидаются своей операции по 3—4 месяца. Но я считаю, экономически выгоднее сразу вылечить пациента. Вот представьте: человек получил травму. Сначала он пришел в травмпункт. Потом должен попасть на прием к хирургу, который будет его оперировать, тот назначает операцию примерно через пару-тройку месяцев. Потом — несколько месяцев реабилитации. Думаю, если посчитать в рублях, то получаются большие экономические затраты. А если бы ортопедов было больше — очереди были бы меньше.

Но, как рассказывает доктор, предпосылки к дефициту специалистов формирует даже не столько государство, а то, что сама специальность стала непопулярна. Он свидетельствует: несмотря на то, что студенты идут учиться в медицинский институт, в операционные потом приходят лишь единицы. Многие вообще не приходят в клиники — разлетаются работать медпредставителями. Но даже если молодой специалист приходит работать в клинику, то, прежде чем он встанет к операционному столу, должно пройти время:

— Сначала он будет смотреть, потом ему доверят некоторые этапы операции, а самостоятельно проведет операцию, только когда его преподаватели решат, что он к этому готов. И ждать столько времени многие современные молодые врачи не готовы. Это длинный путь, немногие готовы его проходить. Им проще пойти в частный центр и заниматься диагностикой, уколами и инъекциями, чем ждать допуска к операциям. Отсюда и дефицит молодежи в нашей специальности.

«Всегда досконально объясняю пациенту, что с ним будет происходить»

Коллеги рассказывают про Салихова: он любимец пациентов, особенно пожилых. Ключ к этой любви, по всей видимости, кроется в его обходительности, внимательности и в стремлении объяснить пациенту, что будет происходить на его операции. Как рассказывает Рамиль Заудатович, любая операция всегда обсуждается с пациентом — порой ему оставляется даже право выбрать, по какому пути пойдет доктор.

— Пациенту надо досконально объяснить, что я буду делать, что у него за патология и как она появилась. Обсуждаются все способы исправления проблемы и последствия операции: например, если мы уберем мениск, будут одни последствия и реабилитация, а если сошьем его — другие. Потому что человек пришел за помощью, и он должен понять, что с ним случилось и в чем причина этого заболевания, а потом вместе с ним мы начинаем поиск путей, решений, алгоритмов, как ему помочь.

Человек пришел за помощью, и он должен понять, что с ним случилось и в чем причина этого заболевания, а потом вместе с ним мы начинаем поиск путей, решений, алгоритмов, как ему помочь

Объяснение Рамиль Заудатович строит в зависимости от того, кто перед ним сидит. Например, с одними пациентами проще говорить по-татарски, потому что они лучше понимают разъяснения на родном языке. С другими эффективно использовать их собственные профессиональные знания: к примеру, если перед доктором сидит механизатор, то ему можно объяснить устройство сустава и манипуляции с ним через шарниры и смазку. В общем, задача доктора — максимально доходчиво дать знать пациенту, что происходит и как это исправлять.

Кстати, и лекции о здоровом образе жизни — немалая доля работы Рамиля Заудатовича:

— Например, объясняю: чтобы лучше работал сустав, надо двигаться, постараться скорректировать вес тела. Поменять образ жизни. Обратить внимание на питание, на то, что вы едите. И когда ты начинаешь разговаривать, у человека и отношение к жизни меняется. Те, кто встали на этот путь, чувствуют себя действительно лучше. Человек похудел — ему лучше становится, потому что нагрузка на сустав уменьшается. Человек начал больше двигаться — у него лучше суставы работают, он себя лучше чувствует. Часто надо изменить питание — есть меньше жирной пищи, минимум простых углеводов, употреблять больше клетчатки пить по полтора-два литра жидкости в день. Это все работает на очищение организма, на повышение эластичности суставов. И моя задача — все это детально, подробно объяснить!

Доктор размышляет о причинах того, почему многие пациенты жалуются на недостаток подобного внимания со стороны врачей. Самая простая — банальный недостаток времени:

— К сожалению, мы завалены бумажной работой. Не зря появилось горькое шуточное выражение «Пациенты мешают врачу заполнять документы». Но надеюсь, скоро ситуация изменится: у нас в РКБ уже стартовал проект цифровизации, наш главный врач активно продвигает его и внедряет. Предполагается, что скоро всю клинику оснастят специальными планшетами, будет цифровая история болезни, и в конце концов, у врачей будет меньше бумажной работы. Другой аспект — врачу не всегда хочется объяснять на пальцах пациенту медицинские аспекты. Поэтому он коротко называет ему, какая планируется операция, иногда даже советует почитать про нее в интернете. Но я предпочитаю все-таки использовать другой подход.

«Человечность — часть нашей профессии»

Что касается отношения к страданиям пациентов, то доктор очень осторожно подбирает выражения. Он говорит:

— Я бы не назвал свое чувство жалостью. Это скорее сострадание и желание ему помочь. Стараюсь человека не жалеть, а объяснить ему, что делать, чтобы стало легче, и хорошо сделать свою работу. Несмотря на то что у нас большой поток операций, у меня это чувство всегда сохраняется. Потому что если ты просто будешь выдавать какие-то диагнозы и механически проводить операции, то превратишься в машину, и это будет давать меньший эффект от лечения. Человечность — часть нашей профессии.

Иногда бывает так, что пациенту нельзя сделать операцию у ортопедов: этому могут мешать противопоказания. Например, это может быть сердечно-сосудистое заболевание, или остеомиелит, или другие состояния, при котором эндопротезирование делать нельзя. В этих случаях работа ортопеда особенно сложная: надо определиться, что делать с этим человеком, как уменьшить его боль, как ему дальше жить, сохранить двигательную активность. В таких случаях сострадательное отношение врача особенно важно, чтобы наладить контакт с пациентом и максимально хорошо настроить его на изменение образа жизни. «Стараюсь помочь всем, кому смогу», — разводит он руками.

Врачу требуется не только сострадание, но и терпение. Бывают в отделении и казусы:

— Например, говоришь человеку: «Завтра утром у тебя операция, тебе нельзя ни есть, ни пить». Приходишь утром — он семечки грызет. Спрашиваешь: «Да как же так?» А он отвечает: «Так ведь семечки — не еда». Так что еще раз убеждаешься: объяснять надо буквально все и буквально на пальцах.

С родственниками больных доктор тоже общается много, исходя из той же позиции, что и с пациентом. После операции человек возвращается жить домой, к своим близким. И им тоже надо объяснить, что все пройдет не сразу и надо набраться терпения. Им нужно пояснить все рекомендации врача. Ведь очень важно, чтобы человеком после операции занимались, заботились о нем.

Если ты просто будешь выдавать какие-то диагнозы и механически проводить операции, то превратишься в машину, и это будет давать меньший эффект от лечения. Человечность — часть нашей профессии

«Четыре ножки стула»

Конечно, ортопеды много работают со спортсменами — и с любителями, и с профессионалами. Оперировал Салихов и футболистов, и хоккеистов, и теннисистов, и других «обладателей» специфических спортивных травм. И здесь он приводит интересную метафору — четыре ножки стула. Это четыре составляющих успешного лечения любой травмы (кстати, не только спортивной):

• индивидуальные особенности организма;
• качество операции, которую провел хирург;
• настрой пациента, его желание и мотивация бороться и восстанавливаться;
• качество и достаточность реабилитации.

Если какой-то из этих компонентов выпадает, конструкция получается неустойчивая. Очень важный момент — реабилитация. Доктор уже рассказывал о том, как построен процесс реабилитации в Америке. У нас в России, к сожалению, этого компонента очень не хватает.

— Реабилитологи есть в профессиональных спортивных клубах, и когда мы делаем операцию спортсмену — мы в первую очередь после этого связываемся с их клубным реабилитологом. Ему в руки передаем пациента и дальше держим с ним связь, обсуждаем, можно ли уже давать человеку спортивные нагрузки. Если начать это слишком рано — можно потерять весь эффект от лечения. Но за пределами спортивных клубов реабилитологов в нашей медицине очень мало, их катастрофически не хватает. А спортивных врачей, к которым можно прийти просто с улицы, не будучи профессиональным спортсменом, и вовсе почти нет. А ведь современный любительский спорт тоже связан с высокими нагрузками!

«Всем было страшно. Медсестры плакали»

Когда Татарстан накрыла пандемия COVID-19, Травматологический центр РКБ преобразовали в ковидный госпиталь. И работали в нем в первую волну именно травматологи. Рамиль Заудатович дежурил в приемном отделении инфекционного госпиталя в первый день его работы. Он рассказывает:

— Когда стало понятно, что другие клиники города не справляются, то было решено, что в травмоцентре будет ковидный госпиталь. И его персонал примет пациентов. Мы начали готовиться. Для начала пришлось переделать часть приемного покоя: мы поставили перегородки, пришлось придумать план, где будет переход из красной зоны в чистую, как будет устроена логистика внутри самого госпиталя. Все это проработали. По штату нам выделили инфекционистов и терапевта. Часть нашего персонала стали работать в приемном отделении — и врачи, и медсестры, и санитарки. Оно было развернуто на нашем этаже. Конечно, всем было страшно. Наши медсестры и санитарки сначала плакали — ведь тогда было ничего не известно об этой болезни. Я им объяснял: мол, посмотрите на опыт Китая, там же медики не умирают и работают при грамотном соблюдении эпидемиологических мер. Так что мы так настроились в тот момент: это должны были быть мы. И потихоньку, через страх, влились в работу. А что касается меня самого — я собрал литературу, прочитал все, что было мне доступно, понял, что это не чума и не холера, с этим можно бороться. Решил для себя, что все будет нормально. Первых больных помню — это действительно были пациенты с высокой температурой, с одышкой. Их привозила к нам скорая помощь…

Доктор рассказывает: пока на первых порах подбиралась методика лечения коронавирусных больных, пока выходили одни за другими клинические рекомендации, медсестры и санитарки ковидного госпиталя заметили, что очень многое зависит от ухода за больным. Медики обсудили ситуацию и решили сделать упор именно на этом моменте. Потому что пациенты, которых переворачивали, заставляли пить, кормили, интенсифицировали их движение, быстрее выздоравливали, и прогноз был у них лучше. А те, кто изначально не могли двигаться, не ели, не пили — справлялись с болезнью куда хуже. Доктор рассказывает:

— У некоторых пациентов, особенно у пожилых, была апатия, страх смерти. Приходишь в красную зону — там девочки говорят: «Вот, не хочет ни есть, ни пить». И я шел к ним, уговаривал их, разговаривал, объяснял, чисто по-человечески с ними говорил: «Будете пытаться шевелиться — будете жить». Делал обходы. Терапию назначали терапевты и инфекционисты, а нашей задачей было обеспечить нормальную работу госпиталя, осмотреть пациентов, еще раз измерить им сатурацию, поговорить с ними.

Терапию назначали терапевты и инфекционисты, а нашей задачей было обеспечить нормальную работу госпиталя, осмотреть пациентов, еще раз измерить им сатурацию, поговорить с ними

На пике пандемии госпиталь принимал по 100—150 пациентов в сутки. И сегодня Рамиль Заудатович говорит, что работа в условиях пандемии стала сильным опытом — и жизненным, и профессиональным. Со свойственным ему спокойным оптимизмом и пытливым отношением к новому доктор принимает этот опыт как одно из важных звеньев своей профессиональной самореализации.

Сегодня основная часть ортопедии РКБ переехала в корпус А. Количество плановых операций, по сравнению с доковидными временами, почти восстановилось: если в 2019-м их было проведено около 1600, то в 2021-м — около 1400. И это несмотря на то, что здесь удалось развернуть не 45 коек, как было в здании Травматологического центра, а всего лишь 30. Ничего страшного, улыбается доктор: интенсифицировали работу, стали раньше выписывать пациентов, а операции теперь делаются и по выходным. Так что очередь больных не встала — она двигается, и даже пандемия не парализовала работу ортопедов.

«Благодарность от пациента — бальзам на душу»

Отвечая на наш традиционный вопрос о любимых аспектах профессии, Рамиль Заудатович, не задумываясь, отвечает:

— Мне нравится преодолевать вызовы, которые передо мной встают. Нравится осваивать новые операции, новые методики. И еще важный момент — как руководитель отделения, я имею возможность пытаться что-то изменить в лучшую сторону. Могу направить кого-то учиться. Внедрить новое направление. Только что-то изменив, мы получаем лучшие результаты. Ну и конечно, главная радость моей работы — благодарность от пациентов. Когда они через пять, через десять лет о себе напоминают и благодарят тебя снова — это бальзам на душу. Очень мотивирует то, что ты кому-то действительно помог!

Из того, что доставляет не самые приятные ощущения, доктор, немного помолчав, говорит о случаях, когда он помочь не может — по разным причинам. Это может быть и противопоказание к операции, и недостаток технических возможностей, и сложный случай, когда приходится направлять пациента в федеральный центр. А еще улыбается: сотрудники, кажется, считают его слишком мягким руководителем, и доктор себя периодически за это корит.

— Я скорее добрый полицейский, — объясняет он. — Любым коллективом управлять сложно, и у каждого руководителя свои подходы. Но в любом случае самое непростое — ответственность за пациентов. За каждого пациента в отделении отвечают его лечащий врач и руководитель отделения. Иногда ты приходишь домой после сложной операции в отделении, думаешь, не можешь заснуть, звонишь, спрашиваешь, как там пациент. Иногда и ночью можешь приехать наблюдать его. Я ведь в конечном итоге отвечаю за все, что происходит в отделении. Поэтому нужно быть начеку всегда: и в выходные, и вообще круглосуточно. В этом, кстати, еще один аспект работы руководителя — остается меньше времени на собственную семью. Не удается оставить работу за дверью отделения.

Я скорее добрый полицейский. Любым коллективом управлять сложно, и у каждого руководителя свои подходы. Но в любом случае самое непростое — ответственность за пациентов

А семья у доктора большая: жена и трое сыновей. Старшему 16 лет, младшие — близнецы — еще первоклашки. Как говорит Рамиль Заудатович, старший сын уже решил, что в медицину не пойдет.

— Видимо, на меня насмотрелся, — улыбается доктор. — Но я бы хотел, чтобы кто-то из детей стал врачом, потому что считаю, что это очень интересная, перспективная профессия. В ней всегда можно найти что-то по душе, чем тебе интересно будет заниматься. Она никогда не потеряет актуальность, врачи всегда будут нужны — это, кстати, ярко показала и пандемия. Может быть, у нас когда-нибудь не будет водителей, экономистов, бухгалтеров. А вот врач всегда будет нужен. Машина в этом деле никогда не заменит человека!