Светлана Сенек: «У педиатров нет такого понятия, как выгорание»

«Я впервые была в Казани и сама себе сказала, что хочу здесь жить»

Светлана Сенёк, главный внештатный педиатр Минздрава Татарстана, заместитель главврача ДРКБ по лечебной работе, прошла долгий путь и, пожалуй, испробовала все ипостаси медицинской профессии. Она признается: ребенком вообще не думала о медицине, а хотела стать учительницей. Профессию ей выбрали… родители.

— Они сказали, что в семье должен быть доктор — и я им стала. Надо сказать, что они приняли совершенно верное решение, потому что сегодня я не представляю, кем еще, кроме как врачом, я могла бы быть. Я чувствую пациентов, я их люблю, я вижу, чем они болеют. Как громко это бы ни прозвучало, но врачами, похоже, действительно рождаются. Так что выбор родителей был правильным!

В мединститут девочка из Бавлов поступила не сразу: сначала было Бугульминское медицинское училище. В институт в то время был чудовищный конкурс, но даже не в этом была причина такого решения. Отец сказал Светлане, что она должна уметь в любой ситуации заработать себе на жизнь, а доктор должен хорошо понимать все ипостаси медицинской работы. Поэтому девушка поступила в училище и окончила его с красным дипломом.

На третьем курсе она приезжала в Казань, на конкурс, посвященный годовщине со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Команда училища заняла на конкурсе 2-е место, а Светлана увезла из этой поездки еще и твердое решение: когда-нибудь она сюда переедет.

— Конкурс проходил в Речном техникуме. Я тогда была впервые в Казани, и сама себе сказала, что хочу здесь жить. Несмотря на то, что на дворе стоял конец восьмидесятых, тут было грязно, сыро, очень неустроенно — но я так захотела.

Так и получилось: после окончания учебы девушка распределилась в Казань, в ДРКБ. Уровень обучения в Бугульме был очень высоким: выпускников училища, как правило, распределяли в самые сложные отделения, потому что они были отлично подготовлены. Тогдашний главврач ДРКБ, Александр Михайлович Наумов отправлял их работать или в пульмонологическое отделение, или в реанимацию.

— И там мы научились делать все! — рассказывает сейчас Светлана Александровна. И уколы делали, и кровь брали, и оказывали медпомощь на скорость. В то время еще не были разработаны стандарты качества оказания медицинской помощи, но, вспоминая сейчас нашу работу, я понимаю: мы уже тогда все делали как надо!

«Малыш крикнул нам: «Дурочки!»

Первая запись о поощрении в трудовой книжке Светланы Александровны связана как раз с тем периодом ее жизни. Она датируется 1989 годом, и это сообщение о награждении почетной грамотой и денежной премией.

— Это было за один серьезный случай, нас вместе с моими коллегами награждали. Было ночное дежурство, в отделении пульмонологии лежал трехлетний мальчик. У него внезапно случилась остановка дыхания. Мы бросились ему помогать, провели реанимацию еще до прихода врача. И первое слово, которое мы от этого малыша услышали, когда он пришел в себя, было «Дурочки!». Больно ему было, наверное. Сейчас он уже вырос, это взрослый мужчина, которому далеко за тридцать…

А потом был медицинский институт — и все это время Светлана Александровна продолжала работать в ДРКБ, дежурить ночами, помогать спасать маленьких пациентов. При этом главврач своих студентов на каникулы не отпускал: после летней сессии они должны были минимум месяц отработать в процедурном кабинете. Только после этого разрешал отдохнуть несколько недель.

— И поэтому мы можем делать абсолютно все. И внутривенные манипуляции, и все остальное, что должна делать медицинская сестра. Наличие этой практической базы очень помогало работать потом, — рассказывает доктор.

«По мере того, как ты становишься доктором, смелость почему-то уходит»

После института опять была работа в ДРКБ — теперь уже доктором в отделении кардиоревматологии, потом — ординатура, аспирантура, защита кандидатской диссертации, потом 10 лет на кафедре педиатрии в медицинском университете… Светлана Александровна сменила практически все медицинские ипостаси — была и медсестрой, и врачом, и ученым, и учителем. Ей постоянно хотелось нового: например, она поработала и заместителем главврача в Студенческой поликлинике во время Универсиады и чемпионата мира по водным видам спорта.

— Универсиада была очень интересной! Во-первых, это было впервые в нашем городе, во-вторых, с молодежью всегда интереснее. Столько людей из разных стран мы никогда до этого не видели. При подготовке мы в сжатые сроки учили английский, а в результате во время приема он особенно и не пригождался — язык медицины не имеет национальности! — рассказывает Светлана Александровна.

С 2018 года она снова в ДРКБ — теперь уже заместитель главврача. Лично курирует самые тяжелые случаи, отвечает и за онкогематологию, и за ковидный госпиталь. И несмотря на огромный практический опыт работы, она признается: доктором почувствовала себя не сразу.

— Когда я вышла из института, уже была совершенно не уверена в том, что могу лечить людей. Потому что чем больше ты знаешь, тем сильнее понимаешь, что ничего не можешь. А чем меньше у тебя знаний, тем более могущественным кажешься себе. Только после ординатуры, когда я уже успела поработать в кардиоревматологии, когда у меня уже и свой ребенок появился — вот только тогда я поняла, что я — врач. Становление это происходило очень долго. Интересно, что, когда ты начинаешь работать медсестрой, ты в своих навыках уверена. Мы были очень смелыми по молодости. Но по мере того, как ты становишься доктором, эта смелость почему-то уходит…

«Оттого, что дети не знают фатальности, они ничего не боятся»

О детях доктор говорит с огромной любовью. Под маской она улыбается, интонации ее теплеют. Рассказывает, как присаживается на коленки перед ребенком, чтобы быть с ним одинакового роста, чтобы он понял: перед ним друг, который не сделает ему ничего плохого.

— Дети — это уникальные создания, — говорит доктор. — Даже когда им плохо, они дают тебе столько энергии! И даже если ты приходишь к очень больному ребенку, он тебя ждет. Наряжается. Дарит тебе подарки: вот посмотрите, какой рисунок мне девочка из онкологии подарила. Оттого, что дети не знают своей фатальности, они ничего не боятся. Поэтому у педиатров нет такого понятия, как выгорание. Потому что дети дают тебе даже больше, чем отдаешь им ты. Они удивительные, и я их очень люблю. Они — это всегда будущее. Кстати, вы замечали, что педиатры молодо выглядят? Вот сколько мне лет, как вы думаете?

Я ошибаюсь почти на 10 лет. Доктор лукаво улыбается.

Дети — это всегда будущее. Кстати, вы замечали, что педиатры молодо выглядят?

Светлана Александровна выражает не самую распространенную точку зрения: говорит, что с годами начинаешь все сильнее любить чужих детей. Просто радость от общения с ними не омрачается — ты же знаешь, что с ними у тебя не будет бессонных ночей. И даже если ребенок на приеме ведет себя не лучшим образом, кидается вещами, кричит — это, по словам опытного педиатра, совершенно нормально.

— Он имеет на это право. И не то что вещи кидать — он тебя может пинать, обзывать, плеваться в тебя. Это нормально. А еще у него могут быть сопли, и это тоже в порядке вещей. А если он на тебя, например, пописал на осмотре — значит, как гласит народная присказка, ты будешь гулять на его свадьбе. Дети не могут быть грязными, потому что это дети! Даже самого кричащего ребенка можно успокоить — обнять, подарить ему какую-нибудь мелочь. Даже в самолете или в транспорте я автоматически начинаю играть с чужими детьми…

Как не перестать чувствовать чужую боль

Но даже если ребенок не воспринимает фатальности своего состояния, бывают случаи, когда ему нечем помочь. Даже несмотря на колоссальные возможности детского организма по адаптации и регенерации, все равно врачи иногда сталкиваются со смертью. Учитывая, что Светлана Александровна курирует и онкогематологическое отделение, и все остальные, самые тяжелые больные через нее проходят — она видит эту фатальность. На вопрос о том, что делать с чужой болью и умеет ли она не пропускать ее внутрь себя, Светлана Александровна отвечает:

— Правильно реагировать на чужую боль нас учат все шесть лет в институте. Потом проходит определенный промежуток времени, когда ты это очень живо, ярко и остро воспринимаешь. А у меня сейчас, когда я сталкиваюсь с пациентами, бывают две критических ситуации: надо смотреть, жизнь перед тобой или смерть. И если решается вопрос о том, будет ли ребенок жить, то все равно реагируешь моментально, и боль этого малыша не можешь не принять на себя. Но если понимаешь, что жизни ничего не угрожает — вот тогда можешь поставить заслон: ты говоришь себе — да, мы работаем, мы поможем. Самое главное — не допускать равнодушия ни в коем случае.

Наш организм — очень стабильная система. Он тебя защищает от того, что творится вокруг. Начиная от болезней (не пейте, не курите, занимайтесь спортом умеренно и не переедайте, а все остальное он сам сделает), заканчивая психологическими ситуациями. На каком-то этапе он дает вам маячки: пора остановиться, иначе заболеешь. Поэтому я всегда прислушиваюсь к себе.

Правда, доктор рассказывает, что дети действительно выздоравливают гораздо чаще, чем взрослые — даже от самых тяжелых болезней. От того же рака, например. Как минимум потому что дети изначально здоровы. Современные схемы лечения позволяют избавиться от некоторых онкологических патологий в 90% случаев! Например, таковы некоторые виды лейкозов.

У педиатров нет такого понятия, как выгорание. Потому что дети дают тебе даже больше, чем отдаешь им ты

«Если заболел твой ребенок — для тебя перестал существовать мир»

То есть рак сегодня — не приговор, даже если речь идет о детях. Но это, говорит Светлана Александровна, возможно, только если у родителей складывается нормальный контакт с врачами. В излечении ребенка всегда участвуют три главных действующих лица: врач, пациент и его родители. А так бывает не всегда.

— И это не потому что врач что-то не так делает, — объясняет доктор. — Просто сейчас выросло новое поколение родителей, молодежи. Они сейчас другие. Хорошие, креативные. Они без комплексов, и, наверное, поэтому в их жизни все сложится быстрее и удачливее, чем у нас. Но они по большей части потребители. И это потребительство проявляется во всем. А в медицине должен быть союз между нами, ребенком и родителями.

Светлана Александровна рассказывает: если вдруг возникает плохой исход — любой родитель ищет виноватых в том, что так случилось. Часто виноватыми он считает врачей. И это как раз, по словам доктора, совершенно нормальная реакция любого родителя. Просто, чтобы принять ситуацию — смерть или неутешительный диагноз ребенка, нужно быть очень зрелым человеком.

Но в целом, как рассказывает доктор, общаться с родителями любого пациента надо уметь, вне зависимости от того, насколько тяжелый перед тобой случай. Это, по ее словам, приходит с опытом. Любую претензию надо обсуждать, анализировать, попытаться максимально спокойно объяснять человеку, что происходит, ни в коем случае даже выражением глаз не показывать ответную агрессию (иначе возникнет эскалация). Светлана Александровна в профессии много лет, а еще у нее богатый жизненный опыт. Она говорит:

— Просто я вспоминаю себя, когда я оказывалась на месте этих родителей. И понимаю, что реагировала точно так же. И если посмотреть их глазами, ты понимаешь их прекрасно: заболел твой ребенок, и для тебя перестал существовать мир. Ты ищешь самое хорошее лекарство для него, и неважно, разрешено оно или нет, есть ли оно вообще в природе. И даже самого негативного родителя ты начинаешь понимать. Надо просто вдохнуть, подумать, представить себя на месте человека. С годами, сама пережив подобные ситуации, начинаешь всех-всех понимать!

«До трех лет ребенок вообще болеть не должен!»

Но все-таки некоторые претензии к родителям у опытного педиатра есть. Например, когда грудных малышей везут в самолете — это, по ее словам, неправильная практика. И дело не в том, что он плачет и мешает лететь окружающим. А в том, что перелет плохо сказывается на его физическом состоянии. Особенно сейчас, в эпоху коронавируса, когда малыша вообще надо максимально изолировать от внешнего мира.

— Вообще, когда ребенок заболевает до года — в этом чаще всего вина родителей. Потому что до года ребенок болеть вообще не должен. Даже до трех лет (если малыш не ходит в садик). Значит, это вы недосмотрели, вывели его в общество, где есть больные люди. Простудили, продули. Наша обязанность — беречь ребенка!

И еще один неоднозначный вопрос — «развивашки», раннее развитие, когда ребенка чуть ли не с полугода пытаются развивать, учить иностранным языкам и прочим премудростям.

— А я им говорю: в этом возрасте ваш ребенок должен кушать, какать и спать. И если у него все хорошо, то он будет развиваться в нормальном темпе. Каждому возрасту должно быть свое. Кстати, многие развивающие занятия, которые используются у нас в России для детей раннего возраста, за рубежом используют только для особенных детей. Чтобы такой малыш смог догнать по уровню развития здорового. Это, конечно, дает колоссальный эффект, но здоровым детям такие занятия не нужны. Они должны играть в игрушки и познавать мир сообразно своему возрасту.

Дети — это уникальные создания. Даже когда им плохо, они дают тебе столько энергии! И даже если ты приходишь к очень больному ребенку, он тебя ждет

Есть и обратная сторона: в педиатрии есть четкая система диагностики ментальных отставаний (как раз те случаи, когда с ребенком надо заниматься интенсивно и по особой программе). Доктор определяет эти моменты, и такая диагностика начинается с трехмесячного возраста. Есть определенные стандарты того, как должен развиваться мозг ребенка.

— Например, если в три года он еще не разговаривает, то не надо закрывать на это глаза и говорить: «Значит, не о чем ему пока говорить». Есть о чем, потому что у него есть определенная проблема, и ею надо заниматься. Родители должны это очень хорошо понимать и слушать докторов. А не бежать с жалобой «Доктор сказал, что у нашего ребенка дефект».

На войне с коронавирусом

Нашему читателю Светлана Сенек уже знакома: вместе с ней мы делали репортаж из ковидного госпиталя ДРКБ. Там она каждый день — на передовой, в красной зоне. Сама она сравнивает труд медиков с военными действиями: говорит, что поколению современных врачей не повезло оказаться на войне с инфекцией. Доктор честно рассказывает: сначала было очень страшно.

— Когда в апреле минувшего года мы столкнулись с этой ситуацией, у нас был страх. В первую очередь, он был продиктован инстинктом самосохранения. Ты ведь человек. И только потом ты начинаешь включать свое образование, думать, действовать. Когда мы увидели первые рентгеновские снимки с легочными поражениями — у нас было шоковое состояние. Внутреннее ощущение звучало как «Мы все погибнем». Но это быстро прошло. Я себе сказала: «Первая вакцина будет моя». И когда я узнала, что в Татарстан пришла первая партия, в октябре 2020 года я привилась одной из первых.

Вот уже второй наш разговор доктор проводит в маске: даже для съемки портрета отказывается ее снимать. Говорит, что так живет уже второй год: и на работе, и в транспорте, и в лифте, и в магазине. Соблюдает минимальный контакт с посторонними, даже в магазин старается выходить в тот час, когда там минимум народа. Светлана Александровна говорит: хорошо бы, если бы так вели себя все, тогда мы бы уже справились с инфекцией.

Что касается своих пациентов, доктор рассказывает, что картина в ковидном госпитале не меняется: особенно тяжело болеют дети в пубертате, когда идет гормональная перестройка. Подростки 13—18 лет болеют практически как взрослые, с тяжелыми легочными изменениями. Очень много в отделении грудничков, которые заражаются от непривитых родителей. У малышей болезнь протекает, как правило, легко, но какие будут последствия — сказать сложно.

— Антипрививочники говорят: вот мы еще посмотрим, какие последствия будут от введения вакцины через 20 лет. Но эти 20 лет еще надо прожить. И кстати, какие будут последствия от коронавируса, мы тоже пока сказать не можем: а они, возможно, будут. Мы не должны забывать, что вирус поражает не только сосуды легких, но и сосуды головного мозга. Он непредсказуем! — грустно говорит доктор.

Мы не должны забывать, что вирус поражает не только сосуды легких, но и сосуды головного мозга. Он непредсказуем!

Поэтому, по ее мнению, когда вакцину для детей одобрят в России, надо обязательно ею воспользоваться. Ведь никто не знает, что будет дальше происходить с детьми, которые переболели ковидом.

— Ситуация очень сложная. Мы благодаря прививкам победили корь, дифтерию, оспу… Вспомните: когда мы ослабили вакцинацию против кори — многие родители, начитавшись интернета, перестали прививать детей. И у нас пошли вспышки! Я в институте корь не видела, я ее впервые увидела только в новое время. Мы столько победили болезней с помощью вакцинации! Так почему бы нам этого сегодня не сделать? Ведь благодаря вакцине вирус будет понемногу ослабевать, и мы справимся и с ним, я в этом уверена!

«Вам дали спасение, а вы себя и своих близких обрекаете на смерть»

Светлана Александровна говорит, что неодобрение в сторону антипрививочников у нее было по весне. Сегодня она старается успокоить себя: просто это так, это такие люди. Но все равно высказывается довольно экспрессивно:

— С начала эпидемии весь мир не был готов к подобной ситуации, поэтому люди погибали. А сегодня летальный исход чаще всего встречается у людей, не доверяющих вакцинации. Посудите сами: вам дали спасение, а вы себя и своих близких обрекаете на смерть, потому что сегодня умирают от коронавируса те, у кого нет прививок! Но что такое вакцина? Это твоя защита. От мысли о том, что во мне есть вакцина и я не умру, а смогу работать и помогать людям, становится очень спокойно. Так что вакцина помогает не только с точки зрения физического, но и морального здоровья.

В качестве авторитета Светлана Сенек ссылается на академика Александра Румянцева, президента НМИЦ им. Рогачева:

— Это корифей российской науки, он создал великий центр онкологии мирового уровня. Они на молекулярном уровне изучают иммунные процессы и воздействие биологических препаратов на живой организм. Так вот он привит «Спутником» и ревакцинирован, и говорит, что уверен в необходимости прививки. А ведь ему 74 года. Я очень доверяю его мнению.

Светлана Александровна вспоминает коллегу — детского реаниматолога Игоря Закирова, уникального человека, который умер в прошлом году от коронавируса в 47 лет.

— Когда он болел, вероятно, как врач анализировал все, что с ним происходит. И я примеряла на себя его состояние. Мне было почти физически плохо от этого. А по утрам, когда проезжала мимо инфекционной больницы, смотрела на нее и думала: а ведь там прямо сейчас кому-то плохо, и ты мог бы оказаться на его месте! Этот страх с вакцинацией ушел. Поэтому я считаю, что люди должны себя спасти и морально. Очень жаль, что многие этого не понимают!

Я понимаю, что сегодня надо уметь быть счастливым одним днем и не откладывать это на потом. «Потом» может и не случиться

«Ковид не спросит, сколько у тебя денег»

Светлана Александровна замечает еще одно важное последствие пандемии: как ни парадоксально, она научила людей быть счастливыми. Как она рассуждает, сегодня люди начали жить одним днем и стараются быть счастливыми в этом дне. Потому что многие понимают: завтра может уже и не быть. Так что доктор признается: коронавирус дал ей ощущение сиюминутного счастья.

— Ты прожил день, у тебя все спокойно, ты дышишь, и близкие твои живы. Вот и все, ты счастлив! Это такое внутреннее состояние: я понимаю, что сегодня надо уметь быть счастливым одним днем и не откладывать это на потом. «Потом» может и не случиться. И материальные проблемы тоже мы научились по-другому оценивать. Когда ты лежишь в ковидном госпитале под ИВЛ, тебе неважно, есть ли у тебя квартира, машина и дача. Ковид не спросит, сколько у тебя денег. Ты будешь хотеть только одного: выздороветь и выжить. Когда погибаешь в реанимации под ИВЛ, тебе неважно, один ты в палате или рядом с тобой еще четыре человека…

Доктор признается: сейчас в дни отдыха она все чаще стремится провести время на природе — в лесу, на воде... Побыть наедине с собой, без общения с кем бы то ни было, это в последние месяцы помогает отвлечься и отдохнуть полноценно.

— И еще у меня спортзал и бассейн, — добавляет Светлана Александровна. — Когда идешь по беговой дорожке, у тебя все отключается, все негативные мысли. А еще фильм поставишь — и тебе совсем прекрасно! И ты думаешь: ах, ну почему же я вчера тоже сюда не пришла! Или в бассейне: плывешь и ощущаешь себя живой, активной и очень счастливой.

Если спросить меня, кем бы я стала, если бы могла прожить жизнь заново, — я отвечу: только доктором. Я не вижу себя больше никем!

«Ты должен любить входящего к тебе человека»

У Светланы Александровны есть сын. Он уже взрослый, учится на журналиста. Сначала мать хотела, чтобы он тоже стал доктором, и юноша даже год отучился в медицинском университете. Но потом сообщил матери: «Это не мое». И та пошла навстречу.

— Сейчас я понимаю, что все сделала правильно, дала сыну реализоваться в том направлении, в котором он хотел. Я по себе знаю, как важно быть счастливой на работе, которую любишь. И если у моего ребенка будет такая же любовь к его делу, если он будет счастлив этим — это будет здорово. Я ведь встречала врачей, которые пришли в профессию исключительно по настоянию родителей. И это очень несчастные люди. Потому что врач — это призвание, ты им должен родиться. Ты должен любить входящего к тебе человека. А если этого нет, тебе будет очень плохо.

Сейчас, в эпоху ковида, врачи слышат больше слов благодарности, чем раньше. Светлана Александровна размышляет:

— Я люблю свою работу за то, что я на ней нужна. Я вижу выздоравливающих детей — у меня внутри поднимается чувство благодарности, и я чувствую ее от родителей пациентов. Когда ты нужен, это такое удовлетворение от работы! И если спросить меня, кем бы я стала, если бы могла прожить жизнь заново, — я отвечу: только доктором. Я не вижу себя больше никем!