Династия Сайдашевых: помощь тысячам погорельцев в Казани и приют для сирот-мусульманок

Первой крупной акцией «Общества пособия бедным мусульманам г. Казани» была помощь при пожаре, где без крова и средств к существованию остались сразу тысячи человек. Одна из подобных трагедий произошла в Казани в 1898 году, которая осталась в истории как один из крупнейших пожаров, бушевавших в городе. «Редко приходится видеть такой грандиозный пожар, как тот, который 30 июля истребил почти 300 домов в Казани», — писал современник событий 1898 г.

2/3 из числа погорельцев были мусульманами, в виду чего ожидалась помощь от вновь созданного благотворительного Общества пособия бедным мусульманам Казани. Призыв нового Общества был разослан в сотнях экземпляров на русском и татарском языках именитым мусульманам Казани: «Правление Общества пособия бедным мусульманам г. Казани покорнейше просит своих членов и всех добрых мусульман оказать посильную помощь несчастным погорельцам-мусульманам поношенной одеждой, бельем и обувью. Пожертвования принимаются с полной благодарностью в доме генерала Шамиля на Екатерининской (ныне ул. Г. Тукая) улице».

Все это время бедняки нескончаемой вереницей тянулись на двор члена правления Общества временно исполняющего должность председателя З. Шамиля, который фактически ничем не мог помочь нуждающимся. Все денежные средства, счета Общества для сбора пожертвований, ключи и другие нужные книги остались в руках казначея И.И. Айтуганова, который 31 июля уехал на ярмарку. Пожар пришелся на время ежегодной Нижегородской ярмарки, куда отправилось большинство казанских коммерсантов-татар, которые не в состоянии были оказать соплеменникам, испытавшим бедствие 30 июля, какой-либо существенной поддержки. Тогда одним из первых на помощь пришел купец 1-й гильдии Ахмедзян Яхьич Сайдашев, дела которого в то время обстояли не лучшим образом. Он предоставил свой дом в Плетенях 74 семьям в составе 235 человек. Другие 30 семей были помещены в бараки, остальные же разместились в доме Птицына.

Через 2 дня, 1 августа в 5 часов вечера, в Плетенях, на Малой Мещанской улице, вновь вспыхнул пожар, который уничтожил на этот раз около десяти дворов по обеим сторонам улицы. Обыватели погоревших домов и даже люди, удаленные от места пожара, напуганные несчастьем 30 июля, быстро выселялись со всем своим имуществом на Прилуцкое поле, где и расположились лагерем.

После окончания пожара полицмейстер обошел невольных переселенцев-мусульман. Тем, у которых дома уцелели или которые могли найти приют у знакомых, советовал перебраться к ним с имуществом, дабы избежать разгрома со стороны жуликов; тем же, которые остались без крова, предложил перебраться в бараки на Устье, в казармы Сайдашева, а также в дом Птицына. В виду того, что ломовые извозчики на пожаре 30 июля брали с погоревших обывателей за перевозку имущества по 5–6 рублей, полиция на этот раз сама распоряжалась наймом ломовых, а за неимущих было решено уплачивать с благотворительных сборов.

Ежедневно погорельцам выдавалось по фунту хлеба на человека и другие припасы. При бараке был поставлен котел, в котором обитающие могли варить себе пищу. Во всех перечисленных местах пострадавшие от пожара люди помещались вместе со своим имуществом. «На Прилуцком поле, где они первоначально располагались, более не осталось ни одной семьи», — констатировал после трагических событий «Волжский вестник».

1 августа с разрешения губернатора при городской управе была открыта подписка для сбора пожертвований в пользу лиц, пострадавших от пожара 30 июля. С этой целью на место пожара были командированы И.А. Овсяный и Г.Г. Мясников, которые обошли семейства погорельцев, расположившихся лагерем под открытым небом, и расспросили их о размерах нужд. Всем нуждающимся выдавалась помощь в размере от 20 копеек до 2 рублей. В день раздавалось более чем 100 нуждающимся около 100 рублей.

Крупные пожертвования в размере 1000 рублей сделали казанский купец А.Г. Хусаинов и Тагиев (бакинский капиталист-нефтепромышленник), в контору газеты «Казанский телеграф» 200 рублей представил В.А. Унженин. Агент страхового общества «Саламандра» М.К. Петров представил через члена Общества пособия бедным мусульманам г. Казани А.-Г.А. Апанаева в пользу мусульман 60 рублей, кроме того, он обязался отчислять в пользу общества 5% из премий страхователей-мусульман, которые могли составить 500 рублей в год.

Общая сумма пожертвований в пользу погорельцев на 9 августа 1898 г. достигла 8 тысяч рублей. Как писал «Казанский телеграф»: «В Одессе, Киеве, Харькове такой итог казался бы ничтожным, но для Казани он является весьма значительным показателем отзывчивости населения. Мы, казанцы, совсем не привыкли к крупным пожертвования, эи эти 8000 более чем на половину даны людьми с очень ограниченными средствами». Пожертвования от казанцев в редакцию газеты «Казанский телеграф» продолжали поступать вплоть до глубокой осени.

4 августа, спустя пять дней, были подведены итоги пожара. Было истреблено 269 строений, в том числе 44 каменных, в которых жило около 2500 семейств. На Тихвинской улице, где начался пожар, сгорело 6 каменных и 23 деревянных строения. На Фуксовской — 9 каменных и 34 деревянных, в том числе дом муллы Усмановской мечети Салихова. На Большой Мещанской улице огнем было уничтожено 9 каменных и 69 деревянных строений. На Варламовской улице (ныне ул. Межлаук) сгорело 20 деревянных и 7 каменных зданий. На Посадской (ныне ул. Т. Гиззата) — 16 деревянных и 3 каменных дома. На 3-й Ямской улице (ныне ул. Ямская) — 19 деревянных и 2 каменных. На 2-й Ямской улице (ныне ул. Нариманова) сгорело 25 деревянных и 4 каменных здания. Дом Императора Александра II, принадлежащий Человеколюбивому обществу, расположенный на данной улице, и школу при нем хотя и удалось отстоять, в жилых комнатах, где ютилась беднота, был произведен страшный хаос. На Односторонке Ямской (ныне ул. Ямская) сгорело 12 деревянных и 1 каменный дом.

В упомянутых улицах сгорели: Суконная фабрика Чернышева со всеми домами и службами, паточный завод Соломина, дровяные склады, казармы Образцова, пивной склад Горшанова, помещавшийся в доме Щербакова, моления раскольников неприемлющих священства, ХI женское училище. Кроме того, сгорело 15 построек, принадлежащих Обществу Московско-казанской железной дороги, полицейская будка №19, склад соли Бусыгина, дом Суворова, казармы Свияжского резервного батальона. Дом, где помещалась камера мирового судьи 2 участка, превратился в развалину, но все дела удалось спасти.

Страховые общества от огня понесли до 850 тысяч рублей убытков, причем только одно Общество взаимного страхования потерпело финансовых убытков на сумму около 185 тысяч рублей. После долгих усилий пожарных команд, работы солдат и арестантов, под руководством землемера Г.А. Овсяного, полностью пожар удалось потушить лишь к 4 августа 1898 г.

Только 23 сентября, после возвращения купцов с ярмарки, состоялось экстренное заседание казанского Общества пособия бедным мусульманам г. Казань. Собрание Общества единогласно постановило передать в Комитет для оказания помощи погорельцам мусульманам 500 рублей.

На страницах издаваемой Сайдашевыми газеты «Баянуль-хак» проблемам в сфере благотворительности уделялось немало места. Только за один месяц ноябрь 1911 года было опубликовано три статьи: «Голод», («Баянуль-хак», №922 от 13 ноября); «К вопросу о голоде» («Баянуль-хак», №924 от 15 ноября); «Праздник и голод» («Баянуль-хак», №926 от 18 ноября).

Содержание первых двух статей сводилось к жалобам на тяжелое и беспомощное состояние голодающих мусульман и недостаточное сочувствие к ним благотворительного общества. «Однако суровая действительность голода дает о себе знать, неразлучные с ним такие болезни, как тиф и цинга, — по словам автора статьи «Голод», — намечались главным образом для мусульман». Положение последних, которые по своей бесправности и безграмотности не могли выразить свои нужды или мало что знали о своих правах, о правительственных учреждениях и благотворительных обществах, действительно, было печальным. Общественные столовые для голодающих открывались далеко от мусульманских деревень. Однако не везде «невежественный народ желал кормиться в русских столовых, а только мусульманских столовых для голодающего народа не открывали». В общем, по словам автора статьи «К вопросу о голоде», среди мусульман наблюдалось недостаточное внимание к случаям угрожающего бедствия.

Думские депутаты бездействовали, внедумские деятели, всегда заявлявшие о готовности содействовать благосостоянию и развитию народа, «теперь закрывши глаза перед надвигающейся с такой силой опасностью и отвернувшись от нее, ограничиваются только вздохами по адресу несчастного народа и ужасного положения».

В третьей статье о голоде «Праздник и голод» в форме рассказа показываются картины праздника «Курбан-байрам» среди голодающего населения. Деревенские жители готовились к празднику с пищей из лебеды, коры и дубовых желудей. В статье приводится несколько случаев, когда люди в день празднования умирали с голода. Например, старик Галей, ранее похоронивший сына, умершего от голода, в этот день пошел в мечеть на праздничную молитву, наказав внукам не есть до его возвращения две картофелины, специально сваренные к празднику.

Возвратившись из мечети, он застает внуков мертвыми. Или пять деревенских изголодавшихся мужиков в день праздника уходят в город, чтобы милостыней от усердных мусульман добыть себе пропитание. Но по неопытности возвращаются с пустыми руками, и один из них падает замертво.

1913 год ознаменовался большой датой, посвященной 300-летнему юбилею дома царской династии Романовых. По этому поводу среди мусульманского населения Казани разгорелся спор об основании в память юбилея общеполезных учреждений. По сведениям Казанского комитета по делам печати, некоторые из представителей мусульманского общества (консервативная часть — старое поколение) высказывались за желательное открытие приюта для сирот-мусульманок; более же прогрессивная часть (молодые татары) полагали, что этого мало, и настаивали на необходимости основать женскую гимназию для татарских девочек. Большая часть казанских изданий периодической печати была на стороне гимназии, только «Юлдуз» высказывалась за приют. Редактор «Баянуль-хак» М.А. Сайдашев старался примирить противников и подал мысль основать и то, и другое учреждение. Произведенная татарами подписка решила дело в пользу приюта, так как на приют пожертвования достигли 50 тысяч рублей.

В целом «добрых дел Ахметзян Яхьич Сайдашев делал немало: помогал милостыней бедным, прощал долги неимущим и никогда не давал денег в рост». Также, по словам Г. Тукая, Сайдашев финансировал народные праздники. Например, в одном из его произведений речь идет о щедром материальном обеспечении Ахметзяном Яхьичом «праздника плуга», называемого у татар «сабантуй».

Наряду с такой масштабной благотворительной деятельностью, Сайдашевы исполняли еще и общественные обязанности. Как уже было указано в предыдущей главе, одним из ярких качеств Ахметзяна Яхьича было горячее стремление поддерживать религию предков, помогать духовенству, всем единоверцам, защищать их от несправедливых нападок и гонений, привлекая при этом на себя множество неприятностей. Так, А.Я. Сайдашев в своей автобиографии упоминает следующий случай. В 1872 году мулла деревни Каенсар Мамадышского уезда имел неосторожность нелестно высказаться в гостях у одного крещеного татарского учителя об иконе. Оскорбленный хозяин подал на муллу в суд об оскорблении христианской религии. Дело рассматривалось в Окружном суде Казанской губернии. Защитником со стороны муллы А.Я. Сайдашев пригласил известного присяжного поверенного Соколова, заплатив ему 500 рублей. Это было время, когда известный миссионер Н.И. Ильминский широко развернул свою деятельность среди народов Поволжья. Именно благодаря его стараниям дело раздули, и несчастного муллу приговорили к каторге в Сибири. Соколов добросовестно отработал свой гонорар, но из-за разногласия свидетелей дело было направлено в Правительствующий Сенат. В результате, несмотря на все усилия адвоката, приговор был оставлен в силе, а арестованный мулла немедленно отправлен на каторгу. Однако затем начались преследования сторонников опального имама. Из-за них вынужден был покинуть город и сам Соколов, а также угроза высылки нависла и над А.Я. Сайдашевым. Лишь за огромную взятку в 1000 рублей, врученную полицмейстеру Казани Мосолову, купцу удалось избежать довольно жесткого наказания.

В целом А.Я. Сайдашев ревностно относился к мусульманским обрядам и обычаям, нередко входил в полемику с другими религиозными деятелями. Например, в газетах «Волжский листок» и «Казанский телеграф» можно проследить спор Сайдашева с муллой г. Чистополя Ибрагимом Камаловым, который доказывал, что мусульманские женщины по учению Корана «с открытыми лицами могут ходить и говорить с мусульманами», ссылаясь на тот факт, что в Египте действует целая партия духовных лиц, отстаивающих свободу мусульманок. А.Я. Сайдашев в ответ приводил главу стих 31 Корана, где говорилось: «Женщины-мусульманки без греха могут открываться только при отцах своих, при сыновьях своих, при братьях своих и сыновьях братьев своих, при женах их и при своих невольниках» и т.д.

Исследователи прошлых лет, а также некоторые современные ученые ставят Ахметзяна Яхьича Сайдашева в ряды ваисовского движения. Не согласившись с данным мнением, мы попытаемся проанализировать его общественно-политическую деятельность, начиная со второй половины ХIХ века, проследить трансформацию взглядов Ахметзяна Яхъича и Мухаметзяна Ахметзяновича Сайдашевых, а также понять их причастность к тому или иному общественно-политическому течению.

По некоторым непроверенным данным, в начале организации ваисовского движения во второй половине ХIХ века Сайдашев начал активно поддерживать и в какой-то степени финансировать начинания своего земляка — основателя данной организации Багаутдина Ваисова. Тем более что последний «не стесняясь обличал духовенство, указывая на то, что оно отступает от Корана, делает поблажки в угоду сильным и не заботится о чистоте мусульманской веры». Духовенство ответило ему запрещением проповедывать и угрозами преследований. После этого, объявив о своем отделении от татар, посещающих мечети, Б. Ваисов образовал свой «божий полк мусульман-староверов» и даже создал свою политическую программу: не подчиняться никаким гражданским законам, не платить налогов и податей, не признавать царского суда, не отбывать воинской повинности, не ходить в мечети, не отправлять никаких треб от мулл и т.д., чем привлек в свои ряды большое число последователей. Но этим оттолкнул татарское купечество, которое являлось по своей сути монархической и законопослушной социальной группой Российской империи.

После ареста и заключения Б. Ваисова в психиатрическую лечебницу в ноябре 1889 года его сподвижник и помощник Шигабутдин Сайфутдинов разослал некоторым казанцам, в частности крупнейшим татарским купцам Валею Тойкичу и Ахметзяну Сайдашеву, отступившим, по мнению ваисовцев, от истинного ислама, письма с призывами признать учение Ваисова. К данным письмам, написанным со слов самого Багаутдина, были приложены подробные правила о том, что должны и не должны делать правоверные мусульмане для своего спасения.

Другие исследователи связывают деятельность Сайдашева с ваисовским движением с печатанием в его типографии изданий ваисовцев: 5 марта 1908 года полицией было обнаружено «2000 экземпляров воззваний, 2000 присяжных листов и 2000 брошюр «Драгоценный камень мудрости» на татарском языке мусульманского общества Ваисовского Божьего полка», что являлось, на наш взгляд, чисто коммерческим предприятием. Тем более что эти документы были отпечатаны с разрешения Цензорного комитета. Вот как комментировал данную ситуацию А.Я. Сайдашев в своем заявлении, поданном на имя начальника Казанского губернского жандармского управления: «Сектанты ваисовского Божьего полка принесли мне для напечатания объявления и брошюры. Тотчас после получения я сообщил об этом господину цензору М.Н. Пинегину. Господин Пинегин ответил мне, что печатать можно, но чтобы первый экземпляр по отпечатании был доставлен ему и без разрешения его не выпускать ни одного листа. Мною так и было поступлено. Затем по распоряжению Вашего Превосходительства у меня все напечатанное от Ваисовского полка было отобрано…»

Аналогичную ситуацию рассматривает на своих страницах санкт-петербургская газета «Новое время», которая в №11563 от 22 мая 1908 года писала: «Любопытно, что в феврале 1906 года местная цензура разрешила к печати бланки этих (ваисовских — Л.М.) паспортов, составленные на русском и татарском языке, что сильно вводит в заблуждение темный народ, думающий, что в этой секте нет решительно ничего противозаконного, коль скоро ее бланки печатаются открыто с разрешения цензуры…»

Член Казанского временного комитета по делам печати Н.И. Ашмарин в своем ежегодном отчете отмечал, что на протяжении 1906 года на страницах газеты «Баянуль-хак» велась полемика А.Я. Сайдашева с главой мусульманской религиозной секты ваисовцев, по-видимому, с сыном Б.Ваисова — Гинанутдином, который после смерти отца, особенно развернул свою деятельность в годы реакции после революции 1905 года.

Безусловными лидерами нового поколения татарской буржуазии во второй половине восьмидесятых годов, по мнению Р.Р. Салихова, становятся М.И. Галеев и А.Я. Сайдашев, которые возглавили нарождающееся национальное движение, сводившееся в то время к борьбе за отмену ряда положений постановления 1870 года. Особое возмущение мусульман вызвал инициированный данным постановлением закон об образовательном цензе для мусульманского духовенства от 12 июля 1888 года. В начале декабре 1888 года А.Я. Сайдашев явился на прием к губернатору Н.Е. Андреевскому и открыто заявил о том, что татары недовольны принятым законом и что они готовы начать кампанию по его отмене. Он сформировал в Казани своеобразный «штаб» нарождающегося движения, куда вошли представители татарской интеллигенции, предпринимательства и духовенства, опираясь на которых Сайдашев принялся за организацию долгосрочной акции по составлению ходатайств от мусульман Казанской и других губерний. Агитацию среди деревенских татар купец проводил через своих торговых агентов и родственников. В начале 1889 года губернские инстанции утонули в письменных заявлениях от крестьянских обществ, после чего обеспокоенные власти начали немедленное расследование. Однако 4 ноября 1889 года Министерство внутренних дел вынесло официальный отказ. Следующие поездки депутаций от татар в столицу Российской империи, предпринятые по инициативе А.Я. Сайдашева, также не возымели действия. Эта акция мусульман все же не стала бесполезной. Произошел первый опыт татарской буржуазии в единении отстаивания своих интересов на благо своей нации.

Общественные позиции предпринимателя укреплялись с каждым днем. В 1890-е годы А.Я. Сайдашев, превратился в широко известного по всей России мусульманского лидера. За глаза горожане называли его «татарским губернатором Казани».

В марте 1904 года делегация мусульман из Казани, в составе которой был и А.Я. Сайдашев, прибыла в Петербург по поводу вопроса нового брачного уложения. Там она встретилась с директором Департамента вероисповеданий Мосоловым и директором Департамента юстиции, Министром юстиции Муравьевым, которые заверили казанцев, что нормы мусульманского брачного (никах) и разводного (талак) права сохранятся.

Свой авторитет среди мусульман он заработал также своим принципиальным отношением к двойственной позиции оренбургского муфтия М. Султанова, на словах обещавшего хлопотать перед правительством о нуждах мусульман, но реально ничего не делавшего для этого. Сайдашев обвинил его в предательстве интересов единоверцев.

В дни празднования 25-летнего юбилея службы М.М-Ш. Султанова в Уфе состоялись неформальные встречи татарских деятелей. 2 мая 1911 года во время обеда в честь муфтия в зале местного общественного собрания А.Я. Сайдашев обратился с речью, в которой заявил, что «мусульмане всегда, как бараны, исполняли все циркуляры правительства, а их ныне уличают в панисламизме — что клевета». Вечером 19 мая в помещении гостиницы «Метрополь», занятом А.Я. Сайдашевым, в присутствии редактора-издателя газеты «Йолдыз» А-Х. Максудова, члена Государственной думы С. Максуди, казанских мулл К. Тарджиманова, С. Иманкулова и редактора оренбургской газеты «Вакыт» Ф. Каримова обсуждался вопрос о новой школе для мугаллимов. Ряд деятелей при обсуждении вопроса о развитии просвещения среди татар высказались с пессимистическими оценками деятельности царского правительства в сфере образования. Ф. Каримов заявил, что русское правительство ведет шовинистическую политику и что при таких условиях инородцам нет никакой возможности добиться чего-либо. Поднятую тему продолжил Кашаф Тарджиманов, констатировавший, что в Казани «совершенно невозможно действовать, так как за всем следят». Это было время тотального контроля над лидерами национального движения. Власти, недовольные общественной активностью А.Я. Сайдашева, как уже было указано выше, даже подумывали о высылке его за пределы губернии.