Наталья Криницкая: «Раз от ковида я спаслась, значит, что-то еще нужно мне в этой жизни сделать»
Один из трех первых врачей ДРКБ — о жизни, работе и людях
Наталья Валериановна Криницкая — первая заведующая отделением эндокринологии ДРКБ, она стояла у его истоков и руководила им с самого открытия, с 1994 года. И до 16 ноября 2020 года она стояла у руля. А всего в медицине она вот уже 45 лет. О том, как потенциальная художница и дикторша все-таки выбрала медицинский вуз, как строилась и открывалась ДРКБ, что значит любить детей и почему эндокринологам ДРКБ запрещено пользоваться парфюмом, — в новом портрете «Реального времени».
Роковая «тарзанка»
В 1974 году на Архиереевой горе в Казани стоял исполинский дуб. На нем висела большая веревка, и все окрестные ребятишки на ней катались. Закручивались, раскручивались, прыгали, раскачивались — словом, делали все, что полагается делать детворе, если в их распоряжении оказывается такой удобный объект для игр. Но 1 августа случилась беда. Один из мальчишек подпрыгнул, неудачно закрутился на веревке — и вдруг повис…
Мальчика спасло стечение обстоятельств. Во-первых, момент удушения случайно увидел в окно его отец. Он бросился к дереву и срезал веревку, освободив от нее сына. Во-вторых, совсем рядом была машина скорой помощи. В-третьих, 4-я детская больница тоже оказалась неподалеку. И наконец, в-четвертых, в отделении неотложной помощи тогда дежурила молоденькая врач Наташа Криницкая, для которой это был вообще первый рабочий день в жизни. Она только что окончила институт и 1 августа 1974 года пришла начать свой долгий путь в профессии.
Этот день она запомнила на всю жизнь:
— Детская больница №4 — это, по сути, был центр отравлений. Со мной там не возились — сразу сказали: «Пришла? Молодец. Вот тебе отделение неотложной помощи. 18 детей тут лежат, и еще ты будешь работать в приемном покое». И вот я вышла на работу, никого еще тогда не знала — ни кто медсестра, ни кто санитарка… Других врачей в отделении нет. И вот я пришла в палату, посмотрела, может быть, двоих детей, и тут везут этого удушенного ребенка… Как мы кинулись его спасать! Я сейчас помню только, как выкрикивала медсестре названия препаратов. Это было очень страшно, эмоции были сильнейшие. Наверное, до смерти буду помнить эти два слова — лобелин и цититон… Откачали мы его тогда. И это был мой первый рабочий день, представляете?
Об этом случае газета «Советская Татария» напечатала небольшую заметку — дескать, молодой врач Криницкая спасла ребенка. А Наталья Валериановна говорит:
— И мама была очень горда, когда прочитала эту статью и увидела: вот какой я хороший врач получилась!
Не художница, не архитектор, не диктор…
Отец Натальи, фронтовик, инвалид с серьезными ранениями, умер очень рано, в 1953 году, когда она была еще маленькая. Семья тогда жила в селе Николо-Березовке Башкирской АССР. Отца постоянно возили в больницу — то в Уфу, то в города поменьше. И в семье сформировалось убеждение: должен быть свой врач. Наталья росла в полном понимании: этим своим врачом должна была стать именно она. Да и не сопротивлялась — до сих пор вспоминает, как «лечила» свои игрушки от разных недугов:
— У меня был игрушечный щенок с зарисованным глазом, я его «спасала от слепоты». Кукол постоянно лечила, конечно. А еще в нашем селе был доктор Чаевский. Его туда сослали из Москвы по знаменитому «делу врачей». Он был очень умный, очень добрый и очень благообразный. Его все просто обожали. У меня в памяти с раннего детства отпечаталось: вот он едет по деревне в своих дрожках, такой совершенно нездешний, особенный. И люди выходили встречать его — и кланялись. Думаю, вот это вот авторитет доктора, это ощущение тоже отпечаталось. Так что, может быть, это все вкупе подействовало? Но думаю, главным фактором того, почему я поступила в медицинский, была болезнь и ранняя смерть отца.
Но судьба Наташи могла сложиться и по-другому. Во-первых, она чуть было не стала диктором национального радио и телевидения советской Татарии — у нее была отличная дикция, она талантливо декламировала стихи и прозу, была опытным конферансье на всех школьных мероприятиях. И в 1967 году победила в девяти турах отбора, который был организован в республике в поиске самородков для радио и телевидения. Жили они с матерью тогда уже в Лениногорске. Но мама не отпустила девятиклассницу в Казань — боялась.
И во-вторых, она прекрасно рисовала. Ее школьный учитель рисования и черчения специально готовил Наташу к поступлению в строительный институт. Девушка всерьез задумывалась, не стать ли ей архитектором. Она чертила сложнейшие проекции, рисовала с натуры вполне профессиональные этюды.
— И когда мой учитель узнал, что я поступила в медицинский — он был ошарашен. И даже претензию мне предъявил: я, дескать, столько лет тебя готовил в строительный, а ты вон как сделала! А это мама меня отговорила от архитектуры. Она сказала: «В любом городе главный архитектор — только один. У него есть свой сын, который тоже будет главным архитектором. А у сына — свой сын. А врачей в любом городе должно быть очень много!». Так я и поступила в мединститут, на педиатрический факультет.
«Я блатных никаких брать не буду»
Мы разговариваем с Натальей Валериановной в отделении платных услуг ДРКБ, в кабинете, который она делит со своим мужем, детским урологом Григорием Федосеевичем Печерицей. «Ветераны» ДРКБ вместе учились: «Он пять лет за мной портфель таскал в институте!» — смеется она.
А в 1975-м семейная чета Печерица — Криницкая стали одними из троих первых врачей, принятых на работу в ДРКБ.
— Мы с мужем — первые врачи этой больницы. Кстати, вот это здание построено на средства от коммунистического субботника. И наш студенческий поток еще таскал кирпичи на постройку этой больницы и этой поликлиники! Здесь еще есть доктора, которые участвовали в этой стройке, когда были студентами…
1 августа 1975 года Наталья и Григорий пришли к Евгению Карпухину, первому главврачу ДРКБ, — их туда отправили кадровики из Минздрава. Строго говоря, тогда еще и ДРКБ-то никакой не было — она существовала только в виде стройки.
— Он на нас посмотрел и сказал: «У меня еще никого в штате нет. А кто вы такие? Я блатных никаких брать не буду, кто вас сюда прислал?». А мы были не блатные — оба деревенские, он с Украины приехал, я тоже издалека… И он сказал: «Ладно. Я вас возьму, посмотрю, как будете работать. Но если что — я вас выгоню. Нянчиться с вами не буду. Санавиация — полетите, когда надо. Командировки — поедете, когда надо, и никакими детьми не отболтаетесь. Квартиры не ждите». Вот таким было его приветственное слово. И мы стали первыми врачами, оформленными на работу в эту больницу, — рассказывает нам доктор.
Здание у ДРКБ уже было. Но внутри были голые стены. Не было ни мебели, ни оборудования, ни коек. Поэтому, пока происходило наполнение больницы, врачей, которых принимали в течение второй половины 1975 года, распределяли работать по разным базам. Они работали в разных больницах города (Криницкая — в клинике Меньшикова), а параллельно продолжали ездить в свежеотстроенное здание ДРКБ — таскать мебель, вешать картины, расставлять кашпо с цветами, приводить в порядок кабинеты. Сегодня супруги вспоминают, как оттирали от строительных загрязнений стены и линолеум в отделениях, где им предстояло работать: это только сейчас все отдают под ключ…
Кстати, тут пригодились и художественные таланты Криницкой: она собственноручно писала социалистические лозунги на красной ткани, которые потом развешивались в разнообразных «стратегических помещениях» больницы. Она же и писала на ватманах презентационные плакаты для отчетов, которые возил по инстанциям шеф. Так что и общественной нагрузки хватало.
«Мы работали на износ»
Когда заработала в полную силу ДРКБ, Криницкая пришла врачом в отделение детей дошкольного возраста. Свою заведующую, Любовь Александровну Никольскую (потом она ушла в Минздрав и долго работала заместителем министра здравоохранения республики), Наталья Валериановна вспоминает до сих пор:
— Она врач от бога, очень теплый и исключительный человек. Мы с ней до сих пор переписываемся — она уехала из России. И я счастлива была 4 года работать у нее в отделении…
Никольская выбрала молодую женщину к себе в коллеги за дотошность и за самоотверженный подход к работе. Сегодня Криницкая рассказывает:
— Она дала мне пост, где были брошенные дети, никому не нужные, очень больные и тяжелые. И я возилась с ними как мать. Любовь Александровна такой подход транслировала: она считает, что тогда все пойдет хорошо в лечении, когда ты становишься мамой для этих больных, никому не нужных, брошенных детей. Я их сама купала, обрабатывала — что я ждать буду, когда медсестра мне ребенка к осмотру подготовит? Все делала, что нужно было. И никакого чувства брезгливости. А еще у нас был балкон, и мы их туда гулять выносили, пока палаты кварцевались. Нигде такого не было больше, чтоб дети в больнице ГУЛЯЛИ. А у Любови Александровны — было! Мы с ней придумали нашить фартучков этим малышам, чтоб у них рубашечки не пачкались, когда их кормили. И рубашки шили сами для них. Каждому ребенку купили шкафчики, я их разрисовала сама — грибок, сливу, бабочку… Это можно было все сделать только в молодости и только с нашей заведующей, больше ни с кем. Она была энерджайзер! Удивительно теплый человек и умнейшая женщина. Думаю, наша больница много потеряла, когда ее забрали в Минздрав. Она, конечно, и там сделала большой вклад, но было бы лучше, если б она у нас осталась…
В отделении детей дошкольного возраста Криницкая проработала 4 года. А потом ее забрали в приемно-диагностическое отделение. Там работа шла в бешеном ритме, постоянно поступали дети с самыми разнообразными патологиями. Ориентироваться надо было молниеносно.
— Работать было очень сложно, конечно. Это, по сути, была перевалочная база между хирургами и педиатрами. 6 палат и приемный покой. Порой мы приходили в 6 утра, чтобы успеть осмотреть детей в палатах, а потом сидели и принимали новых больных. Мы работали на износ, таких идиотов больше не было… Я, кстати, с тех пор на всю жизнь привыкла приходить на работу раньше 8 часов, даже сейчас, когда уже не заведую отделением…
«Напиши, Наташка, любой сахар. Все равно он через три дня обратно вернется»
После четырех лет в приемно-диагностическом отделении у молодой еще женщины Натальи Валериановны началась пароксизмальная тахикардия. И она поняла: так больше нельзя. И написала два заявления: одно — в ординатуру, а другое — … в художественное училище! Так Криницкая чуть было не сменила сферу деятельности в самом радикальном ключе, вернувшись к юношескому увлечению. Но заявление в ординатуру прошло быстрее. Сначала доктор думала идти по педиатрии, но в итоге сбылось ее давнее желание — стать детским эндокринологом.
— Еще когда я была в клинике Меньшикова, я хотела этого. У меня там была девочка, больная сахарным диабетом. Она была единственным ребенком с таким диагнозом. И у меня с ней все получалось. И когда я пришла распределяться в ДРКБ, я сказала Евгению Васильевичу, что хочу во вторую соматику, где были койки с больными этой болезнью. Но тогда не сложилось. А в 1984 году, закончив уже ординатуру, я пришла в то самое 2-е соматическое отделение — сначала врачом, а потом и стала заведующей.
Отделение было нефрологическое, но в нем было 5 коек для детей, больных сахарным диабетом. Тогда это было очень редкое заболевание — и очень тяжелое. Сегодня, когда у пациентов уже есть способы контроля сахара в крови и главное — современные инсулины, ситуация не такая плачевная. А тогда все было очень, очень тяжело.
— Средний койко-день по диабету был 93—95 дней. То есть, дети у нас по 3 месяца лежали! И выписывали мы их с высоким сахаром. Видела я в этой больнице и детей с гангренами ног, и слепых, и с патологией почек, и с другими осложнениями сахарного диабета… Раньше были случаи, когда дети умирали от этой болезни, а сейчас мы об этом уже забыли. Здесь же были и другие эндокринологи. И вот один из них мне говорил, когда я документы на выписку заполняла: «Да пиши, Наташка, любой сахар. Все равно он через три дня обратно к нам вернется». Дети лежали в больнице постоянно, они тут практически жили. Я помню даже фамилии этих детей, и это было ужасно — они были с тяжелыми осложнениями. Это был дикий ужас…
«Они меня просто вымолили»
Сейчас инвалидность по сахарному диабету в 18 лет, как правило, снимается — к этому моменту у большинства татарстанских пациентов не развивается никаких осложнений, потому что им удается контролировать сахар крови. Криницкая говорит: когда пациенты говорят ей, что это несправедливо — болезнь-то никуда не девается — она одновременно и сочувствует им, и одновременно радуется, что ребенок умеет победить болезнь.
— Представляете, мальчик в 10 месяцев заболел, и в 18 лет у него не находят ни единого осложнения, и инвалидность снимают!
И все это — прямой результат многолетнего, каторжного, самоотверженного труда Натальи Криницкой. Дело в том, что сахарный диабет I типа (тот самый, которым болеют дети) — заболевание, которое должен уметь контролировать сам пациент. И сейчас так называемая «школа диабета» есть в каждой уважающей себя больнице страны и мира. Доктор рассказывает, как правильно рассчитывать дозировки инсулина, что делать, как лучше питаться — словом, вкладывает в голову все принципы и подходы к компенсации заболевания. И если человек проходит школу и следует всем рекомендациям — он контролирует свою болезнь и практически не теряет в качестве жизни.
Но тогда, в 1980-х, в этом направлении только еще делали первые шаги. После выхода из больницы у пациентов повышались показатели глюкозы в крови, и они снова попадали в больницу, с тяжелым кетоацидозом, с кетонами в моче. Кстати, выделение кетонов — в моче, в дыхании — один из признаков тяжёлой гипергликемии, и доктора умеют определить такого пациента по запаху. Именно поэтому в отделении эндокринологии Криницкая приучила врачей категорически не пользоваться парфюмами — чтоб «не сбить обоняние». И заходя в палату, доктор сразу может почувствовать легкий запах ацетона, исходящий от того больного, которому нужна помощь прямо сейчас.
В том самом отделении нефрологии количество эндокринологических коек выросло — их стало не 5, а половина. А в 1994 году Криницкой выделили наконец свое отделение. И в нем она была бессменным командующим 26 лет, выстроив сильнейшую в Поволжье систему работы с сахарным диабетом I типа. Это заболевание она знает как свои пять пальцев. А организация школы диабета спасла тысячи жизней с тех самых пор. Сегодня доктор рассказывает:
— Апогеем эмоций, связанных с моей работой, для меня стал один случай… Ко мне недавно пришел мальчик, которого я лечила. Я его сразу узнала — это он был болен с 10 месяцев. Сейчас ему 40, и он прекрасно себя чувствует. У него была такая мама, которая держала его в ежовых рукавицах, большая аккуратница, все знала про эту болезнь. И она умудрилась сохранить сыну здоровье даже в тех условиях, когда не было ни глюкометров, ни инсулинов современных, ничего! Я все про эту семью знала, мы постоянно с ними были на связи. И вот он мне говорит: «Наталья Валериановна, мама умерла от ковида. И перед смертью она вспоминала про вас с благодарностью». И вот это… Понимаете, значит, не зря это все было!
Рассказывая об этом, Наталья Валериановна замолкает, пытаясь сдержать слезы. Получается не сразу.
Она и сама переболела коронавирусом. Болела очень тяжело — в какой-то момент надежды почти не оставалось. Поражено было 84% легких, и это — в 70-то лет…
— Я две недели была в реанимации, — рассказывает сейчас доктор. — Мне звонили ребята потом, рассказывали, что молились за меня: в Иерусалиме, в Германии, в Грузии, в Раифе, в Свияжске… Я думаю, они все меня просто вымолили, это они меня спасли. Наверное, я не все еще сделала на этой земле, рано еще уходить…
Школа диабета: все начиналось с одной тетрадки
Начиналась республиканская школа диабета с того, что Криницкая поняла: надо рассказывать родителям все принципы компенсации сахара крови для их детей. И она завела специальную тетрадку, в которой написала подробно: что можно есть, что нельзя. Как правильно выпаривать мочу, чтобы определить количество сахара в ней (да-да, всего 30 лет назад к услугам больных не было современных методов домашней диагностики). Как вести себя при высоком сахаре и как при низком. Какие факторы способствуют повышению глюкозы. Как заниматься спортом. Словом, подробнейший гайд, как бы мы сейчас сказали.
И эту тетрадку при выписке она велела переписывать родителям своих пациентов, на пальцах разъясняя им, как следует жить с этой болезнью. И прогресс не заставил себя долго ждать. Средний срок пребывания детей в больнице сначала сократился вдвое — до полутора месяцев, а сейчас при первом выявлении диабета дети лежат в больнице две — три недели, а при повторных госпитализациях — не более 8 — 10 дней. Показатель глюкозы крови у тех детей, чьи родители досконально соблюдали рекомендации, улучшился. Диабет перестал быть страшной болезнью, при которой пациенты угасали на глазах. А со временем появились и современные инсулины, и многочисленные технические средства контроля… И Криницкая упорно продолжает работать в этом направлении: несмотря на то, что заведование отделением она уже передала более молодой коллеге, школу диабета она все еще ведет. И каждую субботу терпеливо доносит до родителей: диагноз — не приговор. С ним можно научиться жить, и жить неплохо.
Мила, мать одного из пациентов Криницкой, рассказывает:
— Она с первого взгляда выглядит очень суровой. Сначала к ней страшно даже подойти, но потом оказывается, что она очень человечная. И вся ее напускная суровость связана исключительно с тем, что она переживает за всех. Терпеть не может, когда нарушаются правила и режим, и раз за разом терпеливо объясняет, зачем это все нужно. Никогда не забуду, как она нам про колбасу рассказывала: кто-то из родителей спросил, можно ли давать детям ее. А она сообщила, что колбаса как минимум не должна стоить дешевле мяса — и надиктовала несколько рецептов приготовления мяса так, чтоб было не хуже, зато полезнее. Любит пошутить, ее лекции — совсем не сухая академичность. И будничная обыденность, с которой она с нами говорит, — успокаивает. Потому что когда твоему ребенку ставят этот диагноз — ты какое-то время оказываешься оглушена. Это неизлечимо, это навсегда, от этого не спастись, потому что генетика. И ты как будто стоишь во мраке и ничего не видишь. И тут появляется Наталья Валериановна, спокойная, деловитая, встряхивает тебя, очень обычно все тебе рассказывает — и ты приходишь в себя. Как будто тебе в этом темном мрачном лесу вручили фонарь и налили чашку теплого чая. И кстати, ей всегда можно написать сообщение с вопросами, позвонить и спросить, как быть, если что-то непонятное с ребенком дома происходит. Она никогда не игнорирует. Даже сейчас, когда уже не работает в отделении.
«Я с ними как будто летала — сразу появлялись и радость, и силы, и счастье»
Но бывают и родители, до которых сложно донести знание.
— Одна мама, например, не колола ребенку инсулин. Она пообщалась с высшей материей, ей высшая материя велела отменить инсулин, ребенок попал в реанимацию. И так несколько раз. И вот как с такой мамой разговаривать? Я на них даже не злюсь. Кричать на нее я не могу, она тут же напишет жалобу. В очередной раз расскажешь ей, что так нельзя, что все это плохо закончится. Домой приду, мужу пожалуюсь, да и все. На обиженных богом ведь грешно обижаться…
На вопрос, не сложно ли было физически работать в отделении до 70 лет, Криницкая задумчиво качает головой:
— Вы знаете, я прихожу на работу — и мне кажется, что здесь так все просто и так все ясно, что я как будто всегда должна это делать. Как будто берешь картошку, чистишь и промываешь ее водичкой. Мне так кажется. И иногда бывало, что просыпаешься, здоровья нет, чувствуешь себя неважно. Но когда в отделение свое заходила поутру — чувствовала себя в своей стихии. Я с ними как будто летала — сразу появлялись и радость, и силы, и счастье…
Несмотря на всю свою напускную суровость и деловитость, Криницкая признается: она любит детей.
— Я к ним отношусь как начальник. Думаю, и они меня любят. Разные, конечно, дети встречаются, но они же дети. Я проработала с ними 45 лет. И с санавиацией летала, и в районы ездила, и больных смотрела, и дежурила до 60 лет… Никогда старалась не обращать внимание на то, что порой было физически тяжело. И я искренне любила эту работу. И люблю ее до сих пор. Но когда оставила заведование прошлой осенью, вдруг заметила: оказывается, небо голубое, воздух вкусно пахнет, снег есть! Оказывается, жить можно не только работой!
Дочки, цветы и матрешки
С Григорием Федосеевичем они женаты 49 лет: на следующий год золотая свадьба. У семейной четы две дочери — обе доктора. Оксана Григорьевна Печерица — эндокринолог, кандидат медицинских наук, она осталась работать в отделении, основанном ее матерью. Олеся Григорьевна — врач УЗИ, уважаемый, авторитетный специалист, и работает она здесь же, в ДРКБ. «Они обе прекрасные врачи», — очень просто, с достоинством и гордостью в голосе говорит Наталья Валериановна. Только ворчит на Оксану Григорьевну:
— Она дотошная, постоянно торчит в отделении. Никому не отказывает, сидит до 9, до 10 вечера. Мы с отцом ей мозги вправлять пытаемся — но нет, она пока тщательно все не сделает, со всеми не поговорит — никуда не уедет…
У семьи есть дача с 20 сотками земли — и там доктор с дочерьми выращивает цветы. Муж улыбается: даже по ночам бывает, что сажают что-то с фонариком.
— А что делать-то, если надо сажать срочно, а другого времени нет? — возражает Криницкая. И показывает фотографии: десятки сортов нарциссов, полсотни кустов разных пионов, все тюльпаны, все лилейники… Райский сад, да и только. Так что в свободное от работы время доктор занимается цветами. А еще — вышивает крестом, бисером и гладью, шьет (этот талант передался от матери, как она сама рассказывает) и увлеченно коллекционирует… матрешек и маленькие чайнички.
— У меня, наверное, есть тысяча матрешек. Только в виде правителей не собираю. А так — у меня есть среди них и зайцы, и кролики, и домики, и кого только нет! У них, оказывается, у каждой свой характер. И дурочки есть, и умницы, и злые, и добрые. У меня их целый большой шкаф. А еще я собираю маленькие-маленькие чайнички. Они очень интересные тоже, и их набралась уже целая полка!
Наталья Криницкая — один из патриархов республиканской ДРКБ. Она построила работу целого отделения, спасла тысячи детей от тяжелой инвалидности и мучительной смерти и всю жизнь посвятила деятельной работе. Сейчас, отойдя от дел в отделении, она оставила за собой только школу диабета и поликлинический прием, но энергии у нее, кажется, хватит еще на целую врачебную карьеру. На прощание она говорит нам:
— Ну, раз от ковида я спаслась, значит, что-то еще нужно мне в этой жизни сделать! Посмотрим, что это будет...