Евгений Афанасьев: «Дирижеру приходится быть деспотом в своем оркестре»

«Только под ногти!»

На крышке одного из роялей на кафедре оперно-симфонического дирижирования Казанской консерватории стоят бумажные фигурки музыкантов: полная раскладка симфонического оркестра.

— Это твои куклы вуду? Ты в них иголки после концерта втыкаешь?

— Помилуй боже. Только под ногти! — отвечает высокий, слегка сутулый молодой мужчина с лучезарной улыбкой.

Это и есть Евгений Афанасьев, молодой дирижер, который вот уже пятый год работает в Казани, приехав сюда из Москвы. Под его началом — студенческие оркестры консерватории, а еще он преподает дирижирование. Вид у Евгения наиприветливейший. Кажется, он даже немного стесняется журналистов, хотя казалось бы — больше двадцати лет на публике. Строгий синий костюм дополняется… ярко-алыми носками.

Когда ходишь — носков не видно. Но когда садишься за пульт — сразу всем понятно, что я ядовитая лягушка и трогать меня лишний раз не надо

— В природе красный цвет — знак опасности и агрессии. А я же как раз после репетиции. Когда ходишь — носков не видно. Но когда садишься за пульт — сразу всем понятно, что я ядовитая лягушка и трогать меня лишний раз не надо, — добродушно улыбаясь, объясняет «злой дирижер».

Александра Нагорнова, коллега Афанасьева по консерватории, говорит:

— Вы его не слушайте, он на самом деле очень добрый и веселый.

«Сын полка»: и музыкант, и прапорщик

Обычно в музыкальную школу детей затаскивают родители. Особенно мальчиков, чтобы они на улице не болтались. Маленький Женя сам заставил маму отвести его в музыкальную школу — после того, как на стареньком телевизоре с фиолетовым экраном увидел, как играет «Ламбаду» известный советский аккордеонист Валерий Ковтун. Этот «момент истины» он помнит до сих пор — именно аккордеон, именно «Ламбаду» и именно Ковтуна. Дело было в 1991 году в городке Красный Кут в Саратовской области.

Мама пожала плечами и повела ребенка в музыкальную школу. Там в способностях Жени освоить аккордеон усомнились: ребенок был мало того что хрупкий, так еще и роста невыдающегося. Управляться с тяжеленным 10-килограммовым аккордеоном ему было бы слишком тяжело. Но мальчик оказался на редкость упрямым.

— С тех пор мне в подарок остался сколиоз, — говорит Евгений. — Хотя они мне предлагали балалаечку, фортепиано… Это уже потом я пробовал другие инструменты, по году отзанимался на дополнительных занятиях каждым. И на гитару, и на балалайку, и на то же фортепиано ходил. Пел в хоре и даже занимался в местном ансамбле летчиков из училища гражданской авиации. Они меня научили играть на кларнете и саксофоне…

Потом я пробовал другие инструменты, по году отзанимался на дополнительных занятиях каждым. И на гитару, и на балалайку, и на то же фортепиано ходил. Пел в хоре и даже занимался в местном ансамбле летчиков из училища гражданской авиации. Они меня научили играть на кларнете и саксофоне…

Музыкальную школу Женя закончил по классу аккордеона, но интерес к другим инструментам его выручил впоследствии, когда он поступал в Саратовское музыкальное училище. Поскольку семья его была совсем небогатая, то хорошего профессионального аккордеона мальчик позволить себе не мог. Поэтому Афанасьева взяли в класс кларнета (там с инструментом было попроще).

Но между музыкальной школой и музыкальным училищем был неожиданный для 15-летнего музыканта опыт. Раньше при военных оркестрах в частях были воспитанники. В части жили одновременно человек по 10 детей в возрасте от 14 до 18 лет. В 15 попал в такую часть в Саратове и Женя.

— Все было вместе со всеми — портянки, форма, в шесть утра подъем, все атрибуты военной жизни. Но это было такое средство, чтобы не платить за проживание, для мамы это был единственный доступный способ отправить меня из нашей полудеревни учиться в Саратов. Ну и заодно под присмотром — с 15 лет в казарме. Ходил строем. Поел, попил, позанимался, всегда под строгим контролем.

Окончив музыкальное училище по классу кларнета, Евгений полтора года проработал в том же военном оркестре в части — и срочную службу отслужил в нем же, и погоны прапорщика получил. А потом остался служить по контракту в нем же.

Все было вместе со всеми — портянки, форма, в шесть утра подъем, все атрибуты военной жизни...

Путевка в жизнь от генерала Халилова

Но в Саратове беспокойному мальчишке-кларнетисту не сиделось. Его преподаватель из музыкального училища советовал ему ехать в Москву, поступать там или в Гнесинку, или в консерваторию. Тот подумал-подумал — да и попробовал перевестись в Центральный военный оркестр Министерства обороны. И получилось! Контракта с армией разрывать, естественно, не пришлось: кларнетиста перевели из одного оркестра в другой.

Главным дирижером военного оркестра Минобороны тогда был генерал-лейтенант Валерий Михайлович Халилов — меньше чем через 10 лет он погибнет в катастрофе над Черным морем вместе со своим будущим коллективом, ансамблем имени Александрова. А тогда он принял Афанасьева на прослушивании и дал добро на его перевод в Москву.

Всесильный генерал стал в какой-то степени ангелом-хранителем для Евгения. В оркестре молодого кларнетиста заметили: там обнаружилась его тяга к дирижированию, юноше доводилось репетировать в этом качестве с разными коллективами оркестра. Параллельно Афанасьев поступил в Гнесинку на класс кларнета, но ему страшно хотелось получить еще и образование на дирижерском отделении. Второе высшее стоило немалых денег. И тогда он пришел к Халилову.

— Он был генералом всея Руси, с Путиным за руку здоровался и был практически всесильным. Строгий был, конечно. А как не быть строгим, когда под тобой главный военный оркестр страны и еще полно всего? И вот я ему сообщил, что хочу поступить в Гнесинку еще и на дирижирование. А он неожиданно ответил: «Найдем пути». Видимо, что-то во мне видел. Но все годы учебы он изыскивал средства на оплату моего второго высшего образования. Не знаю, где он их находил — где-то за счет спонсоров, где-то на грантовую поддержку. И он каждый год помнил о том, что надо вносить очередной платеж! Гнесинка никогда не была дешевым вузом. Можно сказать, что это он меня благословил. К сожалению, сейчас он не может видеть, что его надежды оправдались, и я пошел именно по этому пути… — вспоминает грозного начальника Евгений.

К сожалению, сейчас он не может видеть, что его надежды оправдались, и я пошел именно по этому пути…

«Решение приехать в Казань оказалось лучшим, что я мог сделать»

Работа в военном оркестре и учеба в Гнесинке шли своим чередом. Женя был первым кларнетистом в коллективе, учился тоже вдохновенно — казалось бы, чего еще было желать? Но тяга к перемене мест покоя не давала. И оставалось много вопросов к московской школе дирижирования, которую Афанасьев впитывал в академии. Ему хотелось освоить и другую школу, питерскую. Но поскольку Евгений категорически ненавидит Санкт-Петербург, как сам признается, то начал искать, где еще работают преподаватели из этой школы.

И оказалось, что в Казани преподает профессор Сергей Владимирович Ферулев, последователь одного из авторитетнейших педагогов ленинградской школы. Ему Евгений и отправил свои видеозаписи и напросился к нему в магистратуру. Ферулев Афанасьева взял, и в 2016 году молодой дирижер приехал в Казань. Да так тут и остался, закончив магистратуру и ассистентуру-стажировку.

— Решение приехать в Казань оказалось лучшим, что я мог сделать. Сергей Владимирович — непревзойденный педагог. Я хотел припасть к этой дирижерской школе — и нашел здесь то, что искал, получил то, чего мне не хватало.

Я хотел припасть к этой дирижерской школе — и нашел здесь то, что искал, получил то, чего мне не хватало

На первый взгляд, выглядит удивительно: человек заканчивает один из ведущих музыкальных вузов страны и приезжает в провинцию по собственной воле — доучиваться. Но из песни слова не выкинешь — это действительно оказалось так.

Кстати, провинции в Казани Евгений не чувствует — по крайней мере, сам это утверждает.

— Это какая-то мини-Москва! По чистоте, по организации — провинции не чувствуется совершенно. Вот в родном Саратове никогда не хотелось бы жить, там страшное дело (мне, конечно, неудобно это говорить, я же все-таки саратовский уроженец). Или Ульяновск, или Тамбов.. А в Казани просто прекрасно. Правда, с Москвой некоторый диссонанс — здесь очень спокойно, а там бешеный ритм, который я очень люблю.

За годы работы в ведущем военном оркестре страны Афанасьев объездил полмира. И есть в его путевых заметках страны, по сравнению с которыми даже родной Саратов или Тамбов кажутся раем на Земле. Например, Северная Корея. Впечатления от визита туда остались сильными:

— В Северной Корее есть гостиницы специальные, очень советского вида внутри. Мы прилетели, нас встретили люди в форме, посадили в автобус и привезли в гостиницу. Никуда выйти было нельзя. Возили нас в специальный магазин, где можно за доллары купить сувениры. А пойти что-то посмотреть — ни в коем случае. Иначе можно увидеть, что не нужно. Мы ездили по разным городам — и окна-то в транспорте есть. И то, что из них видно — это все, конечно, чудовищно. Живут они в каких-то саманных домах, с крышами из соломы. Какие-то тощие дядьки ходят, мулы и арбы с большими колесами… В городе те, кто работают в гостинице, — это самые счастливые люди, потому что там есть все — и прежде всего еда. И пустые прилавки видно — зеркала в магазине, как у нас в конце 1980-х, и стоят какие-то банки с консервами. После этого прилетаешь домой — и понимаешь, что мы еще замечательно живем, просто очень хорошо!

Сагит Хабибуллин: «Когда Женя начинал, он работал с духовым оркестром, и коллектив наконец заиграл чисто. А в большом коллективе духовиков этого добиться очень сложно»

«Вася, подстрой свой инструмент»

Едва приехав в Казань, Афанасьев получил возможность возглавить духовой оркестр консерватории. Он говорит, что это был такой своеобразный кредит доверия от ректора Рубина Абдуллина. Кредит полностью оправдался — через некоторое время оркестр под его управлением привез Гран-при престижного конкурса в Москве, обскакав соперников из других вузов, включая Гнесинку. Потом «под крыло» Евгения отошел и симфонический оркестр, а по окончании магистратуры он стал еще и преподавать в консерватории дирижирование. А попутно успел поработать и у Сладковского — целый сезон.

В общем, Казань встретила скитальца благосклонно. Сейчас Евгений проводит целый день в консерватории — репетиции, уроки, подготовка, разработка программы, работа со студентами занимают большую часть его времени. И он изо всех сил рисует себя как суровейшего руководителя.

— Я — да, суровый. Ругаться приходится, причем к сожалению. Потому что огрехи музыкантов иногда вообще ничем нельзя оправдать. Это очень просто — все свалить на «расею» нашу в душе, на менталитет. И дирижеру приходится быть деспотом в своем оркестре. Приходится требовать, чтобы люди, которые играют на своем любимом инструменте, просто играли так, как написано. Или просто чтобы они чуть-чуть выучили текст, посмотрели в ноты. А они не смотрят — ни перед первой репетицией, ни за пару дней до концерта. Ткнешь кого-нибудь — а он сыграть не может свою партию. А как говорить о музыке в таких условиях? Рассказывать им, что «вот такой вот характер», «здесь вот занавеска колышется» — а человек просто не попадает в ноты или не удосужился с ними ознакомиться? Конечно, приходится начинать муштру. Естественно, приходится быть злым.

Свой монолог в защиту музыки Евгений произносит эмоционально и даже немного раздраженно. Потом, правда, улыбается и вспоминает фразу из «Фауста»:

— «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Я как бы на темной стороне, и для оркестрантов могу быть воплощенным злом. Но я это делаю, чтобы они хорошо играли. Бывает, конечно, что они обижаются. Но и я тоже обижаюсь, когда к музыке относятся плохо! Каждый из них — это маленький солдат на защите музыки. Но как же можно отучиться и сделать хуже? Ты должен повернуться к соседу и сказать: «Вася, подстрой свой инструмент», быть непримиримым. А не просто сидеть. И к себе быть требовательным в первую очередь!

Я как бы на темной стороне, и для оркестрантов могу быть воплощенным злом. Но я это делаю, чтобы они хорошо играли. Бывает, конечно, что они обижаются. Но и я тоже обижаюсь, когда к музыке относятся плохо! Каждый из них — это маленький солдат на защите музыки

В пример того, как надо работать, Евгений приводит китайцев, которых сегодня в консерватории учится довольно много. Разницу между нашими студентами и китайскими он видит невооруженным глазом. И она заключается в чудовищном трудолюбии азиатов.

— Все, что им скажешь, они делают на 150 процентов. Все, за что они могут отвечать сами, — они делают. Они выучивают текст насмерть! Играют так, как я говорю, — четко и ровно! И когда наши будут продолжать приблизительно читать до самого концерта, китайцы уже давно все будут назубок знать — и еще 100 раз отыграют партию дома для себя, прежде чем ко мне прийти.

Требовательность и дотошность дают свои плоды. Вот как отзывается о своем молодом коллеге профессор консерватории Сагит Хабибуллин:

Дирижер готовится к концерту в полной тишине

Удивительно, но факт: оказывается, дирижер оркестра готовится к работе в абсолютной тишине. Он просто открывает партитуру и сидит над ней, размышляя, как должен звучать тот или иной фрагмент или инструмент. Как интерпретировать произведение, как оно прозвучит под его рукой — зависит только от него. Этим, кстати, Афанасьев и объясняет дополнительно свою строгость:

— Ведь когда ты на сцене, и в оркестре что-то не так звучит — во всем всегда виноват дирижер. Никто из зала не скажет: «Ах, как сегодня плохо подготовился второй кларнет, и вот тут что-то две флейты не строят». Это все ответственность дирижера. Поэтому все должно быть идеально.

И, кстати, у меня совершенно нет цели за счет музыкантов показаться каким-то нереальным. Просто я знаю, как надо, как должно быть, и знаю, что они могут! Они просто не позволяют себе труда вспотеть. Просто время сейчас такое... Я, конечно, говорю сейчас, как будто мне 89 лет (улыбается).

Отвечать за весь оркестр — задача нелегкая. Надо слышать каждого, видеть и понимать всех музыкантов. Евгений говорит, что это навык нарабатываемый, но мало кто становится хорошим дирижером, не став сначала хорошим музыкантом. Сам он, напомним, по первой консерваторской специальности кларнетист.

И вопрос интерпретации произведения тоже очень важен. Евгений говорит:

— Знаете, чем хороший музыкант от плохого отличается? Плохой может механически отыграть пьесу — и даже задом наперед, без единой ошибки. А хороший знает, зачем он это делает. И дирижер точно так же. Он в первую очередь хороший музыкант. Нельзя, конечно, вывернуть наизнанку произведение, но никто не мешает внести в него свое. Недостаточно просто сыграть, как написано. И вот берешь партитуру, открываешь ее, сидишь, смотришь. Вся подготовка проходит в тишине. Думаешь, как это будет... Когда все бахнули — это хорошо, конечно. А если задуматься, как это будет звучать? Чтобы сыграть концерт, надо стать носителем этого произведения. Мало кто об этом думает...

Знаете, чем хороший музыкант от плохого отличается? Плохой может механически отыграть пьесу — и даже задом наперед, без единой ошибки. А хороший знает, зачем он это делает. И дирижер точно так же

Но Афанасьев предостерегает: вносить свое в текст произведения надо максимально осторожно и точно чувствовать допустимую границу вмешательства.

— Чтобы играть Грига или Чайковского на свое усмотрение — надо обладать тем же весом, что и Григ и Чайковский. Чтобы его портрет висел рядом с твоим. Так что наша задача — еще и чувство меры и оставаться в рамках.

Не только музыкант, не только прапорщик

Свободного времени у Евгения немного — в консерватории он с утра до позднего вечера. Но выходные у него все-таки бывают. И в это время он, по его словам, «восстанавливает батарейку». Невероятно, но факт: общительный и контактный шутник Афанасьев называет себя интровертом. Как сам признается, он отдыхает в полном одиночестве, особенно после концертов или после нескольких репетиций подряд.

— Вечером добираешься до дома — там, как в фильме: принять ванну, выпить чашечку кофе. И отбросить ноги. И чтобы никто не трогал, никого не хочу видеть. Меня выматывает бесконечное общение. Мне после репетиции-то иногда надо молча посидеть, попить чай и ни с кем не общаться. Ресурс восстановить. Так что приходится вот так заряжать батарейку.

«Заряжает батарейку» молодой дирижер по-разному: во-первых, он отлично рисует — увлекается графикой, почти профессионально. Еще, как сам признается, любит смотреть старые комедии. И еще одно почти профессиональное свое увлечение Афанасьев вспоминает с ностальгией: оказывается, до приезда в Казань он с удовольствием… стриг.

Студентов посадить, и кто себя хорошо вел — стрижка в подарок от педагога. А кто плохо — тоже стрижка

— Мама моя — парикмахер. Видимо, насмотрелся. И когда я жил в Саратове, начал там стричь коллег. Сначала простенько, но сейчас же не нужно куда-то ходить, чтоб научиться. Можно это сделать по видеоурокам. Я и научился. Делал сложные прически, стриг в Москве пол-оркестра, они ко мне все дружно ходили. Кто-то даже денежку платил. У меня был профессиональный инструмент и укладочные средства. Сейчас это все у мамы лежит, дома. Пришлось пока это искусство забросить, но мне сейчас хочется — руки чешутся. Студентов посадить, и кто себя хорошо вел — стрижка в подарок от педагога. А кто плохо — тоже стрижка (хищно улыбается)!

И только на один вопрос Евгений отвечает не сразу, а немного подумав. О своей мечте.

— Это самая большая моя проблема. Потому что я ленивый. Конечно, пока молодой и полный сил — каждому дирижеру хочется свой коллектив. Не то чтобы мне хотелось возглавить Берлинскую филармонию, но хочется где-то приложить силы, и чтобы это было не зря. Не знаю, пустил ли я окончательно корни в Казани, ведь мы можем только предполагать, что будет дальше. Пока у меня и здесь работы хватает — будем подтягивать консерваторские оркестры до высокого уровня. А потом — будет видно…