«Как русский человек, я всегда буду сочувствовать тому, кого кидают в автозак»

«Федеральная власть боится сильных городов и сильных регионов»

— Евгений Вадимович, как вы оцениваете недавнюю идею Минэкономразвития поделить Россию на 14 макрорегионов?

— Понятно, что надо идти в ногу со временем, надо реагировать на вызовы. Об укрупнении регионов речь среди экономистов шла давно, ведь у нас много регионов, откровенно говоря, убыточных. Возьмите Курганскую область — она давно несамостоятельная, так как она жутко закредитованная, но, с другой стороны, Курган — это хлеб, и если часть его территории отдать Челябинской области, другую часть — Свердловской, а часть — Тюменской, проблемы области можно решить.

Кроме того, у нас очень много администраций, управленческих структур, которые сидят на бюджетах. Штаты в регионах просто раздуты, количество чиновников большое, а система управления от этого усложняется. И если этих чиновников не будет, это даст большой эффект в плане экономии бюджетных средств. Но это же не экономическая стратегия, а опять некая рефлексия: понимаете, деньги страны все равно пока остаются у государства: крупный бизнес контролируется государством и действует с позволения государства, малого и среднего бизнеса очень мало, и к этим реалиям и новым регионам придется приспосабливаться. Сейчас, на мой взгляд, вертикаль нежизнеспособна. Пример СССР это показал — при первых же серьезных экономических трудностях советская модель хозяйствования, на которую нынешняя модель во многом похожа, оказалась неэффективной.

— А не видится ли вам это укрупнение шагом к ликвидации национальных республик? В Татарстане на этот счет есть некоторое беспокойство.

— В Татарстане есть достаточно серьезная местная идентичность, которой ваши жители придерживаются, есть четкое региональное самосознание, и я считаю, что это уже хорошо. Почему? Потому что общий российский патриотизм — это сумма местных патриотизмов. Это я считаю как историк, и, кстати, с подобным явлением я столкнулся в Италии: изучал там устройство страны и увидел, что житель этой страны сначала, допустим, неаполитанец, а потом итальянец, сначала генуэзец, а потом итальянец и так далее. И по моему мнению, невозможно любить свою страну, если ты не любишь свой город и место, где ты родился.

«В Татарстане есть достаточно серьезная местная идентичность, которой ваши жители придерживаются, есть четкое региональное самосознание, и я считаю, что это уже хорошо». Фото Дмитрия Резнова

Сейчас в силу построения вертикали власти вопрос патриотизма тоже пытаются унифицировать, но региональная-то идентичность все равно сложилась веками, и она точно никуда не денется. Другое дело, что федеральная власть боится сильных городов и сильных регионов, но бояться не надо. Те же сильные города — это сильная страна.

— Но не грозит ли укрупнение и возможное исчезновение нацреспублик национальностям, населяющим страну? И не получим ли мы уже обратную ситуацию — рост и влияние тех же национальных движений в будущем и их стремление к отделению от России в случае смены власти в Москве? Не получим ли мы распад страны?

— Национальная идентичность — вещь очень серьезная, а нация — это сумма двух и более этносов, и она не может быть безликой сама по себе! А по поводу распада скажу так: умер Петр I — и думали, что России конец, умерла Екатерина II — и думали, что держава развалится, когда умер Ленин, была паника, когда умер Сталин, многие рыдали (хотя ни один русский правитель не уничтожил столько русских людей, сколько Сталин), когда умер Брежнев, все думали — как же будем жить без него. Да не будем мы жить хуже после того же Путина! Просто есть уже другие экономические вызовы, наступили другие времена. Но будущее России — это только федеративное устройство.

— В свое время страну поделили на семь федеральных округов с полпредами президента. В чем заключалась роль того же полпреда Игоря Холманских, который работал в Екатеринбурге и с которым вы наверняка пересекались?

— Ни в чем вообще. Полпреды — институт, который зачастую вносит дезорганизацию и дисбаланс в региональную работу, и это институт, который необходимо убрать. А гигантские дворцы, которые построили для полпредов, надо передавать детям, скажем, для создания домов творчества школьников. Или музеям — к примеру, Екатеринбургской картинной галерее вообще не хватает помещений. Да и много кому их еще в нашем городе не хватает!

Наверное, имеет смысл оставить должность полпреда президента на Северном Кавказе, но в остальных регионах она не нужна. Я не увидел, чтобы полпред в нашем регионе играл какую-то роль. Кроме того, должность-то громкая, но кадры, которые подбираются, порой ей не соответствуют! Вспомните петровские времена — подбор кадров на подобные должности был совершенно иным: личность должна была соответствовать месту, и таким был, к примеру, Татищев.

«Полпреды — институт, который зачастую вносит дезорганизацию и дисбаланс в региональную работу, и это институт, который необходимо убрать. А гигантские дворцы, которые построили для полпредов, надо передавать детям, скажем, для создания домов творчества школьников». Фото v-tagile.ru

«У борьбы с наркоторговлей не должно быть одного начальника»

— Сменим тему. Как обстоит дело с наркоманией и борьбой с ней в нашей стране сейчас?

— Ситуация за последние 10 лет изменилась — наркомания резко помолодела, и эта тенденция начала проявляться с 2006—2007 годов, а пик роста наркоманов среди молодых был в 2010—2013 годах. Очень сильно изменились рынки — героин ушел на третьи-четвертые-пятые позиции, на первые места вышли курительные смеси, марихуана и гашиш, которые, увы, создают платформу для употребления следующих наркотиков. Если наркомания резко помолодела и подростку проколоть иглой вену — это как-то страшновато, а покурить-то нестрашно, то привыкание наступает достаточно быстро. И группа риска — это те, кто курит, потому что если человек не курит, то он эти наркотики употреблять не будет. Поэтому первая проблема — это курение. Что тут делать? Государством должна осуществляться серьезная антинаркотическая пропаганда, а ее не хватает в тех же школах.

Кроме того, торговля наркотиками сейчас сместилась в интернет, молодые гораздо больше в этом понимают, и тут правоохранительные органы не могут придумать реальных механизмов борьбы. Полиция работает по определенным схемам и перестраивается в этой борьбе достаточно сложно, ну и, кроме того, правоохранительная система стала достаточно политизированной — слишком часто она работает по политическому заказу, а не по вызовам сегодняшнего дня. И из всей правоохранительной машины тех, кто занимается непосредственным раскрытием преступлений в наркотической сфере, совсем невысокий процент. Сейчас нужно всю работу переключить на профилактику и антинаркотическую пропаганду среди подростков! Хотя признаю — многие молодые понимают, что здоровый образ жизни — это первый шаг к успеху, и заточенность на успех как-то нивелирует ситуацию, но тревога и опасения есть.

— Почему был упразднен Госнаркоконтроль и что это дало?

— При Викторе Черкесове (первом главе Госнаркоконтроля, — прим. ред.) была создана мощная структура, которая научилась работать, а при Викторе Иванове (был назначен в 2008 году, — прим. ред.) эта структура стала более коррупционной, поскольку Иванов был аппаратчик, а Черкесов уделял внимание оперативной работе. При Иванове мы видели самое коррумпированное следствие — опера могли работать с утра до ночи, пластаться и выявлять наркоторговцев, а на уровне ФСКН следствие могло развалить любое дело. И все адвокаты это знали.

Для тех, кто затеял эту реформу, в этом, думаю, был некий политический аспект, ну и, конечно, плохое следствие тоже сыграло роль. Но отсутствие ФСКН — это, конечно, минус для страны, потому что не должно быть у этого дела одного начальника. Между службами должна быть конкуренция, как это было раньше: ФСКН работала «по полиции», а полиция по ФСКН, и никто не мог выстроить какую-то крышу для наркоторговцев, потому что были службы, которые находились вне этой иерархии.

— Могут ли власти возродить ФСКН?

— Заново ее не возродить, но небольшую группу специалистов, отслеживающих сайты, торгующие наркотиками, создать имеет смысл. Я, в свою очередь, сейчас тоже этим занимаюсь очень активно, и со многими айтишниками мы выявляем торговлю наркотиками, следим за ситуацией. Иногда что-то получается, но это должна быть иная система в масштабах страны.

«Заново ФСКН не возродить, но небольшую группу специалистов, отслеживающих сайты, торгующие наркотиками, создать имеет смысл». Фото komiinform.ru

«Каждый, кто рискнет сейчас финансировать оппозицию, просто приговорит свой бизнес к смерти»

— Евгений Вадимович, многие политологи в интервью нашему изданию выдвигали тезис, что оппозиции в стране практически нет — правые погрязли во внутривидовых разборках, а левые — якобы уже не те левые, поскольку у них отсутствует поддержка тех, чьи интересы они могут выражать, — тех же рабочих. Вы согласны?

— Оппозиция в стране есть: оппозиционер у нас один, который в лобовую, честно претендует на власть и говорит, что надо делать, — это Алексей Навальный. Левые же себя изжили, пенсионная реформа — это вообще сейчас не их «поляна», они ее, по сути, отдали, а их рефлексивные дергания ничего по сути не решают. Почему? Потому что те левые, которые рулят левым движением, уже давно являются частью этой власти, как и «Справедливая Россия» и ЛДПР, и тут у нормальных людей просто не может быть иллюзий. А самый яркий пример здесь Жириновский, которому разрешается говорить, что хочется, а в ответ он сделает то, что ему скажут. То же самое можно сказать про Миронова и Зюганова.

Но надо понимать еще одну вещь: оппозицию сейчас просто выкосили, а все деньги у государства, и поэтому те, кто сейчас начнет кого-то финансировать, практически приговаривают свой бизнес к смерти. А региональные отделения партий попали под каток местных губернаторов — кого-то из глав отделений купили, кого-то посадили, кто-то сбежал, и на местах не осталось нормальных ячеек!

Власти хотят унифицировать политическую систему страны, как при СССР, а при СССР, как известно, не могло быть больше одной партии. И при таком политическом движении партия у нас останется одна. Сейчас это вполне возможно. А как может быть иначе, если ты, как гражданин, претендуешь на власть, на победу, а тебя могут убить или покалечить? Или зашельмуют так, что придется бежать из страны. И разумеется, на таком фоне достойно выглядит только Навальный.

— Владимир Семаго, бывший депутат, побывавший на многих флангах нашего политического поля, сказал, что у Навального нет кредо, вернее, его кредо — «никакого кредо».

— Я не знаю, что сделал в политике Семаго, хотя я работал с ним в Думе, но я вижу, что Навальный — боец, и пока он не совершил каких-то недостойных поступков. Он задает власти неудобные вопросы, он задает их публично, но, несмотря на то, что его вопросы просты и понятны, ответов он не получает — если, конечно, не считать ответом то, что его время от времени закрывают на 30 суток. Поэтому, как русский человек, я всегда буду сочувствовать тому, кого кидают в автозак, но меня, как гражданина, как жителя страны, волнует не столько Алексей Навальный, сколько возможность честных выборов. Навальный — единственный политик, кто наиболее громко отстаивает само понятие честных выборов.

«Навальный задает власти неудобные вопросы, он задает их публично, но, несмотря на то, что его вопросы просты и понятны, ответов он не получает». Фото Максима Платонова

— Но ведь эксперты говорят, что ему не мешало бы вооружиться идеями для привлечения широких масс, а не только молодежи. А с идеями у Навального туго — он никак не развивает их, а говорит — дайте мне власть.

— Ну если Навальный не развивает идеи, пусть они их сами развивают! Взгляните — Навальный живет в достаточно сложной ситуации, когда его могут арестовать каждый день, когда его каждый день могут убить, когда у него из команды каждый день берут заложников. Задача Навального — стоять, и он стоит!

И я не могу сказать, что у него нет идей — у него же есть организация, его сумели выдвинуть кандидатом в президенты в большом количестве городов, где у него есть сторонники, и если он создаст партию и ее легитимизируют, в эту партию придет много людей.

— А вы думаете, его партию зарегистрируют?

— Только если он с ними договорится — начнет брать у власти деньги и не будет для них опасен. Но это будет означать, что он перестанет быть самим собой.

— Будете ли вы продолжать политическую борьбу? Или сосредоточитесь на общественных делах — на той же борьбе с наркоманией?

— Серьезных выборов у нас в стране не будет еще долго, но я никуда не поеду, я буду здесь до конца и буду стараться что-то изменить в России в лучшую сторону. Когда я мог влиять на ситуацию больше, я влиял, а если мое влияние сужается, то я буду влиять в тех пределах, в каких могу. А если я совсем не смогу ничего сделать, то я хотя бы буду участвовать в том, что происходит, и буду декларировать свою позицию, несмотря ни на что.