Анна Новикова: «Обществу все еще важно сакральное звучание фразы «ребенок учится в МГУ»

«Система эффективного менеджмента в неумелых руках может стать инструментом выдавливания неугодных»

— Казанский социолог Искандер Ясавеев, анализируя ситуацию в местной образовательной системе, делает вывод, что «университетское сообщество находится в депрессивном состоянии», потому что сотрудники переведены на эффективные контракты, которые требуют достижения плановых показателей. Согласны с ним?

— Это видят все, это правда, в разных университетах мира эта проблема проявляется по-разному. По ее поводу собираются конференции. С тем, что университетская среда находится в депрессии, я согласна. Но какая среда у нас не находится в депрессии?

Я не могу сказать, что являюсь врагом системы эффективного менеджмента. Она вызвана объективной необходимостью, о чем мы уже говорили , в частности позволяет формироваться временным научным коллективам. Она стандартизирует систему оценки и убирает предвзятость и т. д. Однако есть границы разумного, и если их перешагнуть, то все превращается в маразм. В тех случаях, где процесс сводится к абсурду, ничего не остается. И тогда людям приходится уходить в то место, где процесс управления пока не доведен до абсурда. Система должна оставлять некие ниши для экспертной оценки. Тогда будет возможность взаимного обогащения, обмена научным опытом, общения, появятся возможности децентрализовать образование.

«Любая возможность быть свободным предполагает ответственность. Если ты выступаешь от лица конкретного университета и программа, которую ты читаешь, одобрена заседанием кафедры, то кафедра разделила с тобой ответственность. Если ты занимаешься самопрезентацией, то ты сам отвечаешь за то, что ты говоришь». Фото Олега Тихонова

— Для чего нужна децентрализация образования?

— Эта проблема более-менее решена в Европе и США и совершенно не решена у нас. Научные центры есть в нескольких местах, а в остальных — почти культурная пустыня. Но так быть не должно. При грамотном подходе система могла бы способствовать решению этой задачи. Потому что если она работает, то можно по каким-то показателям подобрать людей и запустить процесс на новом месте. Сейчас я вижу, как происходят попытки во Владивостоке сформировать новые временные команды, которые «разомнут» среду и будут развивать культурное пространство, в котором активнее будет формироваться местное культурное сообщество. Это тоже рода социальные и интеллектуальные лифты. Конечно, система рейтингов в определенном смысле упрощает этот процесс. Но можно также превратить ее в репрессивную меру и таким способом выдавливать тех людей, которые почему-то не нравятся. Это отличный инструмент для выдавливания. Великолепный. К сожалению, в нашей стране он очень часто так и используется.

— Как в связи с этим меняется положение ученого в обществе. Способен ли он сегодня на что-то влиять? Есть ли у него независимость в высказываниях, суждениях, действиях?

— С одной стороны, независимость ученого растет. Потому что возможность быть публичным интеллектуалом появилась у гораздо большего числа людей. Доступ к медиа свободен. Ты можешь участвовать в открытых лекциях, тебя могут позвать в разные проекты типа «ПостНаука», «Арзамас» и так далее. Ты можешь вообще сидеть со смартфоном у себя в комнате записывать лекции, выкладывать их на YouTube. Если ты нашел свою аудиторию, тебя быстро узнают. Довольно большое количество преподавателей, особенно молодых, очень успешно это используют. Конечно, они вынуждены подстраиваться под запросы аудитории, и это немножко такая попсовая наука. Но это неплохо. Хорошо, если они при этом продолжают заниматься какой-то глубокой деятельностью и растут сами, а не превращаются просто в спикера, который озвучивает одни и те же вещи, ища острые темы. То есть возможность быть свободным в своих высказываниях возрастает.

С другой стороны, любая возможность быть свободным предполагает ответственность. Если ты выступаешь от лица конкретного университета и программа, которую ты читаешь, одобрена заседанием кафедры, то кафедра разделила с тобой ответственность. Если ты занимаешься самопрезентацией, то ты сам отвечаешь за то, что ты говоришь. Соответственно, в случае, если то, что ты говоришь, разойдется с позицией университета, ты можешь оказаться перед выбором — либо замолчать, либо уйти в свободное плавание и перестать прикрываться брендом этого учебного заведения.

«Я, например, могу заниматься своей наукой где угодно. Мне нужен стол, компьютер, интернет и библиотека, потому что в данный момент в интернете есть не все. Дальше только моя интеллектуальная деятельность и те формы презентации себя обществу, которые я выбираю». Фото iobrazovanie.ru

— Это хорошо или плохо?

— В определенном смысле это хорошо. Когда человек берет на себя миссию публичного интеллектуала, естественно, что в какой-то момент он начинает отвечать только сам за себя. Вопрос еще в том, какая у тебя наука. Есть науки, которыми можно заниматься независимо. Я, например, могу заниматься своей наукой где угодно. Мне нужен стол, компьютер, интернет и библиотека, потому что в данный момент в интернете есть не все. Дальше только моя интеллектуальная деятельность и те формы презентации себя обществу, которые я выбираю.

Если ты не можешь это делать, если тебе нужны финансы для того, чтобы проводить свою научную деятельность, тогда ты должен искать возможности финансирования. В нынешних условиях это можно сделать с помощью краудфандинга. Можно также получить грант, но тогда ты оказываешься заложником той стратегии, которую продвигает университет или фонд. Он использует тебя, ты используешь его.

Современные технологии дают большой выбор. Я бы не сказала, что в моих глазах репутация человека, имеющего докторскую степень, заведомо выше, чем репутация публичного интеллектуала, который принял для себя решение в какой-то момент выйти из университетской иерархии. Я не буду определять уровень его экспертного знания по наличию того или иного диплома — я доверяю своему научному опыту больше, чем любому документу. С другой стороны, для обывателя труднее разобраться в уровне эксперта, чем мне. Ему нужны посредники, и в этом случае университет оказывается таким посредником, который ставит печать «одобрено».

— Может ли что-то еще, кроме университета, быть таким экспертным сообществом?

— Да, наверное, может. Сейчас активно формируются разного типа агрегаторы, которые проводят экспертизу, например, онлайн-курсов. Они публикуют курсы на своей платформе и становятся центрами экспертизы. Они, безусловно, претендуют на то, чтобы наравне с университетами подтверждать квалификацию того или другого человека.

Вопрос продвижения сегодня гораздо сложнее, чем вопрос публикации. Как сделать так, чтобы в море информации читатель нашел своего писателя, пока не решен никем, хотя решение активно ищут очень многие. Когда этот вопрос будет решен и общество это примет, будет понятнее, какая роль достанется университетам. Университеты бьются за то, чтобы сохранить роль эксперта хотя бы в этой области. Справятся ли университеты с этой задачей или более гибкие проектные группы у него эту миссию отберут, пока непонятно. И для этого недостаточно только игры между университетами и этими сообществами. Важно, готово ли общество признать чей-то авторитет, кроме университетов. Общество меняется не так быстро, как хотелось бы тем, кто является цифровыми оптимистами, к числу которых я себя отношу.

«В настоящее время нашему обществу все еще очень важно сакральное звучание «ребенок учится в МГУ». Не столько важно, чему учится, сколько где, кажется, что это вводит его в некую элиту». Фото tvc.ru

Насколько общество готово принять знание без бренда университета? В настоящее время нашему обществу все еще очень важно сакральное звучание «ребенок учится в МГУ». Не столько важно, чему учится, сколько где, кажется, что это вводит его в некую элиту. И я очень часто задаю родителям вопрос: «Чего вы хотите для ребенка — чтобы он попал в некую среду, чтобы он получил профессию или чтобы он получил некий набор компетенций, который потом он будет применять?» Я себе отвечаю, что я хочу, чтобы мой ребенок получил набор компетенций, умение мыслить и так далее. Потому что какая профессия ему пригодится — сейчас предсказать очень трудно, рынок профессий очень меняется. Среда — это важно, но моим детям ее обеспечила семья, и бренд для меня не так важен, важнее уверенность, что где-то ребенку дадут компетенции, которые помогут ему дальше переучиваться, адаптироваться к меняющемуся миру.

Современным работодателям нужны кентавры

— В связи с расширением медиа в сфере образования нарушается традиционная модель «ученик и учитель» при передаче знаний. Известно, что сегодня на Западе активно проповедуется идея, что учитель как таковой не нужен, нужен «тьютор», который просто направляет ученика в том, как он сам находит информацию. Но традиционная роль учителя в русской культуре (и не только) была иной и, честно говоря, мне кажется, учитель — это не просто носитель информации, это также личность, которая вдохновляет своим примером, мудростью…

— Все люди разные. Кому-то нужен учитель в идеалистическом представлении, которое вы описали — авторитет, который на какое-то время становится для ученика интеллектуальным и моральным ориентиром и неким маяком, к которому ты движешься. А есть люди, которым это не нужно. И в нашей современной ситуации важно, чтобы был выбор. Я такая же, как вы. Мне очень долго нужен был учитель — конкретная личность, которая во многом определяла мое движение. Я человек позднего формирования. Для меня очень долго было важно все время находиться в диалоге с человеком, которого я уважаю, который для меня если не безусловный, то во многом авторитет.

— Кто для вас становился таким авторитетом?

— У меня был такой человек в школе — сначала учительница литературы, а потом истории. Обе они стали дверью, через которую я вошла в знание. Кроме того, у меня всегда были внешкольные учителя — руководители кружков. Также такими людьми становились мои родители и родители подруг. У меня все время был набор людей, один из которых выходил для меня на авансцену, становился важнее, потом чуть отходил назад. И здесь все определяется всем известной восточной мудростью: когда ученик готов, приходит учитель. Откуда он приходит? Из школы или со стороны. Он приходит, если человеку он нужен. Хорошо, если в школе есть яркие люди, есть центры, библиотеки, клубы, где можно увидеть таких активных людей, пойти некоторое время в их фарватере.

«Безусловно, и в школе, и в университете есть регламентация учебного процесса, потому что значительному количеству людей трудно самим загнать себя в рамки — им нужны дедлайны, контролеры. Но есть люди, которым хорошо справляются сами». Фото Олега Тихонова

Но есть люди, которым это не нужно, они рождаются со своей идеей и к ней идут, и которым в лучшем случае надо помогать, корректировать. Они самодостаточны. Таким людям, особенно на уровне университетского образования, маячок не нужен. И в каком-то смысле это хорошо. Потому что я не знаю, что бы со мной было, если бы мой университетский профессор и одновременно руководитель моей кандидатской диссертации в какой-то момент не умер. Что бы было, если бы он продолжал жить и здравствовать до настоящего времени? Возможно, я бы продолжала развиваться в рамках только его научного направления, и для меня было бы болезненно разорвать эту зависимость в силу моей душевной организации. Когда же эта связь была разорвана естественным путем, мне ничего не оставалось, как найти свою траекторию движения и начать двигаться.

Поэтому слово «тьютор» меня совсем не пугает. Потому что да, безусловно, и в школе, и в университете есть регламентация учебного процесса, потому что значительному количеству людей трудно самим загнать себя в рамки — им нужны дедлайны, контролеры. Но есть люди, которым хорошо справляются сами. И я мечтаю, чтобы в наших университетах была система, которая давала бы возможность людям, которые прослушали энное количество онлайн-курсов, сдать экзамен и получить университетский диплом. Это должна быть очень гибкая система, в которой работали бы люди, которые понимают сложную логику комбинаций необходимых знаний, потому что современный тренд — это соединение несоединимого. Когда мы периодически проводим исследования, чего хотят работодатели, то понимаем, что они хотят кентавров. Потому что современные технологии требуют кентавров.

— Что это значит?

— Мой старший ребенок сейчас переходит в старшую школу, и я четко говорю ему, что не может в современной жизни быть разделения на гуманитария и технаря, как это было у нас, когда я закрывала голову руками и говорила, что мне не нужна физика и математика, мне нужна литература, что я буду из уважения к родителям получать по ним четверки, но понимать, что такое информатика, я не хочу. И придя после школы на работу к маме, которая была программистом, я брыкалась и говорила всем маминым товарищам, которые хотели меня искренне к этому приобщить: «Я не хочу, я возьму тряпочку и буду стирать с ваших компьютеров пыль. А дальше я открою своего Достоевского и отстаньте от меня все». Сейчас я глубоко убеждена в том, что такой ситуации быть не может. Математик тоже должен быть гуманитарно образован, иначе его круг деятельности очень сужается, он не может перейти в смежные сферы, потому что просто не может понять и наладить диалог с гуманитарием. А гуманитарий должен не просто на примитивном, а на крепком пользовательском уровне знать и понимать технологии.

«Математик тоже должен быть гуманитарно образован, иначе его круг деятельности очень сужается, он не может перейти в смежные сферы, потому что просто не может понять и наладить диалог с гуманитарием. А гуманитарий должен не просто на примитивном, а на крепком пользовательском уровне знать и понимать технологии». Фото Олега Тихонова

«Разговор о минусах технологий — разговоры в пользу бедных»

— Когда говорится о технологических новинках, то априори они связываются с идеей прогресса. Но так ли это? С учетом большого количества возникающих параллельно с этим «прогрессом» проблем в обществе — экология, преступность, психические и психологические проблемы, разрушение института семьи и прочее — возникает сомнение, что технологический прогресс — это благо. Как вы смотрите на эту проблему?

— Я не могу посмотреть на нее с точки зрения философа, моя точка зрения обусловлена тем, что я медийщик. И для меня технологии, связанные с прогрессом, чрезвычайно важны. Потому что медийщики с самого начала приучены упаковывать свои мысли в те формы, которые диктует технология, и прогресс для меня — это увеличение количества возможностей для творчества. Конечно, технический прогресс усиливает состояние нестабильности, и формируется то, что Ульрих Бек называл «обществом риска». Жить в состоянии нестабильности постоянно меняющихся технологий трудно. Кому-то это проще в силу жизненного опыта и психологических особенностей. Потребители технологий всегда делятся на три группы. Первая — малочисленный авангард, который готов первым осваивать новые технологии. Численность людей во втором эшелоне во многом зависит от традиции в обществе, они постепенно принимают технологические изменения. Третий эшелон — те, кто оказывает выраженное сопротивление изменениям; пока технология дойдет до них, она уже отживает свой век. А так как технологии сейчас развиваются очень быстро, велика вероятность, что многие из них вообще не дойдут до этого слоя. Если этот третий слой оказывается в обществе доминирующим, то может начаться стагнация и деградация.

Мы можем говорить сколько угодно о минусах технологий, но это разговор в пользу бедных. Потому что технологии все равно будут развиваться. И на примере истории медиа мы видим это очень хорошо. Мы видим, что в нашем обществе есть большой круг людей, которые даже в галактику Гуттенберга не вошли. Они не привыкли даже к книге и продолжают быть носителями «устной культуры». Эта среда может тормозить естественное здоровое включение технологий повседневную жизнь. Потому технологии упрощают жизнь, увеличивают выбор и ответственность человека. Торможение технологического развития часто связано с избеганием ответственности и собственного выбора.

Что касается плюсов и минусов морально-этического плана, мне кажется, ответ тут один: человек должен отвечать за свой выбор, в этом проявляется его свобода как личности. Но люди всегда будут бояться выбора. Страх перед изменениями заложен в человеке, он появился раньше, чем сформировалась современная культура. Поиск баланса между прогрессом и здоровым консерватизмом — это нормальное состояние человека. Плохо, когда что-то начинает перевешивать. Университетское образование — это попытка научить человека ответственности. Я за баланс и за свободу. То есть за все хорошее и против всего плохого (смеется).

— Каждый так скажет…

— Да, и в этом есть свобода. Ты находишь тех, кто представляет себе свободу приблизительно так же, как ты, возникает и человеческое, и научное сотрудничество. А университеты могут и должны оставаться местами, которые притягивают к себе разных людей. Они должны оставаться центрами коммуникации. Но коммуникация не предполагает закрывания себя от всего, в том числе от рисков.