«Сделаем все возможное, чтобы человек выжил»

«В хирургии много адреналина, твоя помощь видна почти сразу»

Наш герой в школьные годы тяготел к биологии и химии. Ему было интересно, как устроена жизнь, как работает человеческое тело. А поскольку родился он в учительской семье, вариантов выбора профессии с такими вводными было априори не особенно много: юноша выбирал между педагогикой и медициной. Выбрал в итоге медицину — хотел помогать людям.

Путь оказался тернистым: в медицинский университет поступить удалось только с третьей попытки. Не поступив в первый год после окончания школы, Динар отправился учиться в медицинский колледж. После первого курса колледжа попробовал еще раз — и вновь не вышло. И только окончив колледж с красным дипломом, без единой четверки, прошел собеседование и поступил в вожделенный медицинский вуз. Специализироваться с самого начала будущий врач собирался по хирургии. Он улыбается, объясняя свои тогдашние мотивы:

— Мне — с моим двухметровым ростом, большими руками — казалось, что подойдет только хирургия. Мужская профессия. Она интересная, в ней много адреналина и твоя помощь видна почти сразу, в отличие от терапевтических специальностей.

Мне — с моим двухметровым ростом, большими руками — казалось, что подойдет только хирургия. Мужская профессия

Еще во время учебы Динар работал медбратом в отделении гнойной хирургии горбольницы №5. Так что к окончанию вуза он уже хорошо разбирался в лечении и обработке ран, в том числе и гнойных, и запущенных. Это знание, эта привычка пригодятся ему в будущем, когда он станет комбустиологом — специалистом по лечению ожогов.

Ординатуру по хирургии доктор проходил в казанской БСМП, в знаменитой «пятнашке». Это была мощная школа: здесь концентрировались самые разнообразные случаи, которые пополнили копилку опыта молодого хирурга сразу же, в первый же год ординатуры. Динар Муллашаехович с благодарностью вспоминает дружный коллектив этой больницы и своих учителей.

В 2008 году, по окончании ординатуры, его приглашали спортивным врачом в волейбольную женскую команду — квалифицированных спортивных врачей в республике по пальцам можно пересчитать, это редкая и очень востребованная специальность. Динар Муллашаехович задумывался об этом, ведь он и сам увлеченный спортсмен. Но жена отнеслась к этой идее строго отрицательно и работать с волейболистками мужа отговорила. Параллельно поступило приглашение работать в РКБ, в ожоговое отделение — Радик Гансович Новиков как раз тогда набирал команду. Тот согласился: от работы в крупнейшей клинике Татарстана грех было отказываться. С тех пор, вот уже 16 лет, он здесь.

«Ожог — это прежде всего боль»

Ожоговое отделение в РКБ на 30 коек с палатами интенсивной терапии — единственное в Татарстане. Оно специализируется на лечении термических и химических ожогов и обморожений, сюда свозятся пострадавшие со всей республики.

За время лечения человеку переливается по 40—50 литров крови и плазмы, так что спасибо большое донорам, которые сдают свою кровь

Лечение ожогов подразумевает не только хирургическую часть, но и большой терапевтический блок. Ведь ожог — это очень серьезная травма, затрагивающая не только поверхность кожи, но и весь организм. Доктор объясняет: сначала нужно расчистить поверхность ожога. Потом удалить мертвую ткань, подготовить участок к пересадке кожи. Следом — прикрыть раневую поверхность повязками с препаратами, чтобы началось заживление. Все это время в организме идет сильное обезвоживание, а значит, страдает ткань почек. Шок от ожога длится до трех дней.

На третьи сутки из ожоговых ран в организм всасывается фильтрат от измененных тканей. Идет отравление организма, начинается токсическая фаза ожоговой болезни. Токсические вещества действуют на сердце, на кишечник, повреждают легкие. Эта фаза ожоговой болезни самая опасная.

Следующая фаза — септическая, когда присоединяется бактериальная инфекция. Организм сильно ослаблен, иммунитет работает только на защиту от ожоговой интоксикации, его уже не хватает на борьбу с внешними патогенами. Инфекционные осложнения в современной медицине лечатся гораздо лучше, чем двадцать лет назад: сегодня у медиков в арсенале огромный выбор антибиотиков, их постоянно консультируют клинические фармакологи.

Все это в совокупности делает комбустиологию синтетической специальностью: ожоговый хирург занимается и собственно хирургией, и терапией, и пластическими манипуляциями (ведь пересадка кожи — это, по сути, пластика и есть). А еще это должен быть очень сильный духом доктор: ведь он работает с человеком, который чувствует страшную боль.

— Ожоги — это прежде всего боль, — объясняет Динар Муллашаехович. — Она оценивается на 10 баллов из 10. В момент получения ожога боль самая сильная, и длится она около двух часов. Только потом понемногу утихает, но потом возвращается снова: при перевязках, при движении… Пациенты у нас порой проходят длительное лечение, они с нами могут быть по несколько месяцев. Ведь ожог — это комплексная, обширная травма, которая очень долго заживляется. За время длительного лечения пациенту иногда приходится переливать до 50 литров компонентов крови, так что спасибо большое донорам, которые сдают свою кровь!

В среднем пациенты проводят в ожоговом отделении 15—20 дней, но если ожоги обширные — человек остается здесь надолго. Состояние очень опасное, нужно постоянное наблюдение и медицинская поддержка. Хорошо, что за последние 10—15 лет медицина ушла далеко вперед, а оснащение казанских клиник сильно расширяет медикам пространство для маневра.

— Когда я начинал работать, нам не хватало даже элементарных вещей — таких как перчатки. Мы их тальком пересыпали, стерилизовали. Бинты сами нарезали из марли. О таком резерве антибиотиков и мечтать не могли. А благодаря Универсиаде у нас появилось передовое оборудование. Например, специальная противоожоговая кровать — настоящее чудо медицинской техники. Пациент лежит, не двигается, а у него за долгое время не возникает ни одного пролежня. У нас была пожилая пациентка, которая лечилась 4 месяца — ни одного пролежня! Спасибо большое нашему заведующему отделением, которому удалось обустроить и оснастить отделение по последнему слову техники, — рассказывает Динар Муллашаехович.

Спасибо большое нашему заведующему отделением, которому удалось обустроить и оснастить отделение по последнему слову техники

Кто придумает искусственную кожу?

Откуда берется кожа для пересадки на обожженные участки? Доктор объясняет: это собственная кожа человека. Правда, в иных случаях свободных участков, с которых можно взять кожу, на теле просто нет. Поэтому ожоговые хирурги порой берут кожу и с пяток, и даже с волосистой части головы.

Вырастить искусственную кожу ученые пытаются уже очень давно. Но окончательный успех в этой сфере еще далек. Динар Муллашаехович рассказывает, что есть очень дорогостоящие методики изготовления заменителей человеческой кожи на принтерах — в США и в Германии. Но полнослойной кожи до сих пор не создано — есть только эквиваленты, которые способствуют заживлению ран, стимулируют его. Но они — только временная замена кожи, полноценно заместить ее не могут — не приживаются.

— Родственники некоторых наших пациентов предлагают нам: «Возьмите кожу у меня, у него же негде брать». Так, к сожалению, тоже не получится, — объясняет наш герой. — Прижиться друг у друга может только кожа однояйцевых близнецов. Сами понимаете, насколько редки такие случаи.

Итак, методики создания аналогов человеческой кожи разрабатываются современной наукой, подключаются самые разнообразные идеи и методы — но до полной победы в этом направлении еще далеко. Повторить творение природы во всех подробностях и функциональных особенностях ученые пока не смогли. Но ожоговые хирурги всего мира мечтают, чтобы это произошло как можно быстрее. Ведь такая технология продвинет их область далеко вперед и спасет множество человеческих жизней. Потому что на сегодняшний момент невозможность замены погибшей кожи — одна из главных проблем комбустиологии.

— В первую очередь мы стараемся восстановить кожу на тех участках, где это функционально необходимо, — рассказывает Динар Муллашаехович. — Это кисти рук, область суставов, лицо. Подключаются пластические хирурги и микрохирурги — в нашей клинике принят мультидисциплинарный подход, мы всей больницей работаем над нашими пациентами. Но если ожоги критические, то сначала наша работа направлена на сохранение жизни. Это наша первая задача.

В нашей клинике принят мультидисциплинарный подход, мы всей больницей работаем над нашими пациентами. Но если ожоги критические, то сначала наша работа направлена на сохранение жизни

«Доктор, шрамы останутся?»

Ожог коварен тем, что порой пациент находится в сознании, говорит и даже ходит — но при этом все равно находится под дамокловым мечом. Фактически умирает.

Ожоговые хирурги сталкиваются со смертью, как бы ни хотели спасти всех попавших к ним людей. Динар Муллашаехович рассказывает об одной из первых смертей, которую он встретил в свое время в ипостаси комбустиолога: это был молодой мальчишка, который перелезал через поезд и получил сильнейший электрический удар — через него прошла высоковольтная дуга.

— Он лежал у нас полгода. Ему было сделано 40 оперативных вмешательств. Но в начале болезни у организма еще есть силы. А с течением времени они иссякают. У него были критические ожоги, огромная площадь поражения. Он в итоге умер. Но за полгода мы к нему душой прикипели. Я ему гостинцы приносил, разговаривал с ним, старался как-то подбодрить. Когда его не стало, мне было очень плохо. У меня было ощущение, что я потерял близкого человека. Он мне очень глубоко в душу запал, я не могу забыть о нем, хотя сколько лет уже прошло…

Есть травмы, несовместимые с жизнью, и ожоговые хирурги их отличают от других. Многие пациенты остаются в сознании до последнего — и не думают, что умрут. Доктор с горечью говорит:

— Лежит такой пациент, мы понимаем, что у него критические ожоги, глубокие, стопроцентное поражение поверхности тела. А он спрашивает у тебя: «Доктор, шрамы останутся?» Что мы должны отвечать? Конечно, случаи, когда мы не можем спасти человека, запоминаются. Они остаются шрамом на сердце. Я всегда стараюсь сделать по максимуму, завершая любую операцию, любой рабочий день. Но когда человека спасти не удается — все равно задаешь себе вопрос: «А что ты еще мог сделать? Что ты не доделал?» Через себя это не пропускать невозможно. Правда, сейчас я уже более психологически устойчивый, чем в те годы, когда только начинал работать. В начале было очень тяжело, и все остальные врачи, которые у нас работают, тоже об этом говорят. Но к смерти привыкнуть, конечно, невозможно.

Доктор признается: ему жаль пациентов. Он им сочувствует всегда — не может не проецировать то, что случилось, на себя. Это сочувствие он считает неотъемлемой частью себя и своей врачебной специальности.

Но смерть в ожоговом отделении идет рука об руку с жизнью. Потому что большинство пациентов выздоравливают. Случаются и настоящие чудеса. Доктор вспоминает парня из Чувашии с 90%-ной площадью ожогов, который за четыре месяца в РКБ перенес десятки операций и ушел из клиники на своих ногах — благополучный и вполне здоровый. И девушку-спортсменку, которая получила сильнейший разряд, переходя в дождь через железнодорожные пути, и которой врачи сумели не только вылечить ожоги и собрать разорвавшуюся от удара двенадцатиперстную кишку, но и сохранить двигательную активность ноги. И других своих пациентов, которых он поставил на ноги и спас.

Конечно, случаи, когда мы не можем спасти человека, запоминаются. Они остаются шрамом на сердце

Отдельная часть работы — беседы с родственниками пациентов. Ожог — ситуация экстренная, к ней никто не готов, поэтому доктору нужно еще и найти правильные слова и интонации, чтобы донести до родственников, что случилось, что ждет их близкого человека и какова серьезность положения.

— Мы можем сказать, благоприятный или неблагоприятный прогноз, если мы уже вычислили прогностический индекс. Объясняем, что такое вообще ожог и какова серьезность положения. Обязательно говорим: «Мы сделаем все возможное, чтобы человек выжил. Все, что нужно».

«Раньше к нам много поступало любителей делать селфи на поездах»

Случаи, с которыми сталкиваются доктора ожогового отделения, могут быть самыми разнообразными. На первом месте среди «виновников» ожогов — кипяток. Все просто: потому что он в быту используется больше и чаще всего. Доктор вспоминает, что буквально до последних лет пик ожогов кипятком наблюдался в августе — сентябре, когда хозяйки делают консервации на кухне (взрывались банки, женщины опрокидывали на себя кастрюли с кипящим вареньем или лечо). Сейчас консервируют в среднем меньше — меньше и травматизм.

Немало среди пациентов ожогового отделения людей пожилых. Есть случаи, когда больные эпилепсией во время приступа падают на газовую горелку. Нередкая летняя история — люди в алкогольном опьянении, которые поехали на шашлыки и упали прямо на костер. Есть, конечно, и пострадавшие на пожарах, но у них первичный диагноз, как правило, даже не ожог, а отравление угарным газом. Ожоги такие люди получают уже после того, как надышались моноксидом углерода и потеряли сознание.

Отдельная история — пациенты с поражением током. Например, нынешним летом впервые за пятнадцать лет сюда поступили два пациента, которых ударило молнией.

— Лето у нас такое сейчас — громыхает… Но для нашего региона поражение молнией — конечно, редкость. Обычно к нам такие пациенты не попадали. Летальность при таких ударах очень высокая — ведь разряд очень высокой мощности проходит через человека. И поэтому, если вы оказались на открытом месте при грозе, нужно занять самое низкое место, которое найдете. Надо присесть на коленки и опустить голову между коленями, — рассказывает доктор.

Динар Муллашаехович продолжает грустный список подростками, решившими побегать по крышам поездов, сделать на них селфи — в общем, самовыразиться.

— Раньше много к нам поступало любителей делать селфи на поездах. Но сейчас, видимо, РЖД хорошо это начали профилактировать. Строят заборы вдоль станций, не дают молодежи там лазить. Так что железнодорожной электротравмы у нас в последние годы немного.

Удар током — травма очень страшная и тяжелая. Хирург, проработавший в ожоговой медицине уже 16 лет, с содроганием вспоминает о случаях с электриками, которые получали высоковольтные разряды и связанные с этим ожоги. Бывают случаи, когда напряжение такое сильное, что при ударе человеку отрывает конечность. Доктор объясняет: проходя через тело человека, ток сообщает тканям такую высокую энергию, что их просто разрывает механически.

Раньше много к нам поступало любителей делать селфи на поездах. Но сейчас, видимо, РЖД хорошо это начали профилактировать.

Зимние обморожения тоже лечат здесь — ведь обморожение тоже относится к термическим ожогам. Только от низкой температуры. Рекордсмен среди причин в этом ряду — конечно же, алкогольное опьянение. От обморожения люди, как правило, не умирают — здесь характер травмы менее опасный. Сначала врачи восстанавливают кровообращение на обмороженном участке, а потом начинают лечить осложнения (если они есть). В случае, если обморожения критические и начинается гангрена, приходится идти и на ампутацию, чтобы спасти остальной организм. Органоуносящих операций хирурги, конечно, не любят, но иногда это требуется для сохранения жизни.

Есть в работе ожоговых хирургов сезонность: летом обращений больше, чем зимой, — на это работает и пресловутый дачно-шашлычный сезон, и заготовительные работы в домашних хозяйствах, и большая активность людей на природе. Но в целом доктор отмечает: сейчас люди реже получают ожоги, по статистике, чем лет 15 назад. Связано это, по его мнению, с разными факторами: тут и повышение безопасности электрических сетей, и обязательная установка пожарной сигнализации в общественных местах, и пожарные проверки и ужесточение правил, и запрет на разведение огня в лесах, и повсеместная газификация деревень (а значит, и прекращение использования открытого огня для отопления). Уровень жизни растет — уменьшается ожоговый травматизм. И это — хорошая тенденция.

«Деньги — не главное в жизни. Счастлив тот, кому хватает»

Динар Муллашаехович вспоминает свою первую работу, которая случилась, когда он был еще школьником. На каникулах он работал стропальщиком на заводе. Это было в конце девяностых, экономическая ситуация была сложная, вплоть до того, что учителям в школах выдавали продукты в качестве гуманитарной помощи — наш герой помнит, как приносили домой такие пакеты его родители-учителя. Своеобразной была и система выплаты зарплат на казанских предприятиях. В ход шли не только деньги, которых отчаянно не хватало, но и все, что удавалось получить в рамках бартерного обмена. Так что свою первую зарплату мальчику выдали большой коробкой сливочного масла. И мама — директор школы! — отправилась на рынок его продавать…

Разве счастье зависит от денег? Мне кажется, главное, от чего оно зависит — это здоровье.

Мы спрашиваем: как выросший в семье бюджетников парень в самые сложные и бедные времена все-таки решил выбрать для себя профессию в той же бюджетной среде? Динар Муллашаехович отвечает:

— Я считаю, деньги — не самое главное в жизни. Счастлив тот, кому хватает. Разве счастье зависит от денег? Мне кажется, главное, от чего оно зависит — это здоровье. Мне больше ничего не хочется. Ведь я тут работаю. Я вижу, что может произойти. И поэтому думаю: все, что мне нужно для счастья — здоровье. Остальное придет.

Восстанавливает нервы и отдыхает от работы наш герой на беговой дорожке. Он увлеченный спортсмен: бегает полумарафоны, четыре раза в неделю в любую погоду старается выходить на тренировку. Раньше играл в волейбол, но повредил сустав — и «переквалифицировался» в легкоатлета. С радостью вовлекает в спорт троих детей: даже самая маленькая, трехлетняя дочка собирается в художественную гимнастику.

Размышляя о том, что больше всего любит в своей работе, доктор не задумываясь говорит: помощь людям. И работа в РКБ — в огромной многопрофильной клинике, главной больнице республики, где есть все возможности для развития.

— Здесь я всю жизнь учусь. Учусь многому: ведь здесь собираются самые сложные и самые интересные случаи со всей республики. Мы, как врачи, тут все настроены на самообучение. Раньше я занимался научной работой — мы совместно с учеными из КФУ разрабатывали ранозаживляющее средство. Думаю, может быть, когда-нибудь вернусь к науке, продолжу исследования, — раскрывает свои стремления доктор.

Динар Муллашаехович рассказывает, что глядя на родителей (жена тоже врач), дети тоже хотят стать медиками. Мы спрашиваем: а как он сам к этому относится, зная, сколько крови, пота и боли в этой профессии? Он отвечает:

— А где легко работать? Везде сложно. Пусть становятся теми, кем хотят. В любой сфере, чтобы пробиться, нужно очень много и тяжело работать. А то, что у медика ответственность зашкаливающая — ну так ведь я сам свою профессию выбирал!

Здесь я всю жизнь учусь. Учусь многому: ведь здесь собираются самые сложные и самые интересные случаи со всей республики.