Археологическая этногенетика и «булгаро-чувашская концепция»

3. Археологическая этногенетика и «булгаро-чувашская концепция».

«Булгаро-чувашская» концепция, сформулированная на основании некоторых материалов (в первую очередь данных лингвистики) еще Н.И. Ильминским, была последовательно изложена Н.Я. Ашмариным, а в 1920-е гг. поддержана некоторыми историками и археологами. В период сталинских репрессий в 1930-е гг. практически вся национальная интеллигенция была репрессирована. Проблема этногенеза чуваш не изучалась и не поднималась вплоть до 1950 г. На сессии Отделения истории и философии АН СССР и Чувашского научно-исследовательского института языка, литературы и истории (30 и 31 января 1950 г.) вопрос о происхождении чувашского народа был рассмотрен и фактически констатировал отсутствие решения. В обобщающем докладе по итогам сессии П.Н. Третьяков отметил два доказанных факта — язык чуваш имеет определенное сходство с некоторыми языковыми элементами с эпитафийных памятников из Болгара XIII—XIV вв. и то, что никаких археологических следов языческого населения эпохи средневековья на территории Сурско-Свияжского междуречья не обнаружено. Более того, он подчеркивал противоречивость взглядов А.П. Смирнова, который считал, что булгары были предками татар, а сувары — чуваш.

По его мнению, «Противоречие это заключается не только в том, что пришельцы — болгары — снова оказываются здесь главным предком татарского и чувашского народов, что не соответствует фактическим данным, сколько в том, что сами болгары изображаются в качестве двух монолитных этнических групп… Предполагать, что в пределах Волжской Болгарии с ее оживленной торговой жизнью существовали болгары и сувары как две различные этнические группы, конечно, не приходится». Выход из проблемы, по его мнению, заключался в том, что «…местные племена, вошедшие впоследствии в состав татарского народа и обитавшие ниже по Волге, чем предки чуваш, издавна значительно больше, чем последние, были связаны с миром степей. Процесс тюркизации не мог не разворачиваться здесь более энергично. И в то время, когда в среде предков чувашского народа этот процесс не пошел дальше того уровня, какой был достигнут в эпоху Волжской Болгарии, в среде предков татарского народа он продолжался и впоследствии».

Здесь мы видим, как автохтонизм и «теория стадиальности» прямо выпирают из текста, заявляя, что история народов и их этногенез связаны со стадиями развития их языка, поэтому более продвинутый язык показывает более развитых татар, а чувашский остался на уровне средневековой Булгарии. По сути дела, Отделение истории и философии АН СССР отказалось пересматривать итоги другой сессии по этногенезу татар (1946 г.), поскольку такая дискуссия потянула бы за собой целый комплекс проблем, включая наследие Золотой Орды, то Академия предпочла ограничиться паллиативом без формального решения.

Но такое соломоново решение не убедило чувашскую общественность. В конце 1950-х гг. в период начавшейся «оттепели» этот вопрос об этногенезе чувашского народа был поднят вновь. Начало новой дискуссии положила книга востоковеда А.П. Ковалевского, в которой он попытался доказать, что «суаз» было не булгарским, а каким-то особым племенем. Язык его был осложнен ротацизмом. Это племя противоборствовало с булгарским племенем Алмыша, принявшего ислам для укрепления своих позиций в стране и мире. В середине возникают «царства» с центрами в городах Болгар и Сувар. В 60—80-х гг. X в. оба княжества объединились под властью булгар и стали единым исламским государством. Но значительная часть сувар, сохраняя приверженность язычеству, бежала на правый берег Волги, где позднее образовался чувашский народ.

21—22 мая 1956 г. была организована региональная научная сессия в г. Чебоксары, где вновь обсуждался этот вопрос с точки зрения лингвистики и истории. С большим докладом по этой теме выступил А.П. Смирнов, в котором он пытался дать свое решение вопроса этногенеза булгар и их наследия в культуре современных чуваш. Поскольку новых археологических памятников эпохи археологии в Среднем Поволжье не выявлено, ему пришлось вновь рассуждать на общие темы. Понимая шаткость своих методических оснований, он попытался подвести под нее теоретическую базу, отмечая, что «проблема происхождения народа сложна и распадается на ряд вопросов: об этническом сложении, языке и об имени народа». Обширный обзор археологических памятников, данный автором, нужен был для того, чтобы сказать, что в антропологическом отношении население абашевской культуры бронзового века близко к современному чувашскому, а их костюм — аналогия чувашскому. Разумеется, это вполне возможно, но говорит только о том, что автохтонизм пустил настолько глубокие корни в мышление советских археологов, что они представляли этнический процесс, как механическое размножение некоей человеческой популяции, которое оставалось неизменным от эпохи бронзы до средневековья, когда в Среднем Поволжье возникла позднегородецкая культура. На территорию этой культуры мигрировали булгары — потомки сармато-алан, основавших салтово-маяцкую культуру и ассимилировали племена позднегородецкой культуры. По его словам, «… пришельцы булгары на всей территории Среднего Поволжья столкнулись с финно-угорскими племенами, населявшими этот край с глубокой древности». Но в Заволжье эти тюркоязычные булгары испытали влияние кыпчаков и ассимилировали их в языковом отношении, тогда как «население правобережья не испытало таких внешних воздействий». Остается только гадать, как некие кочевые племена могли ассимилировать в языковом отношении более многочисленное и более развитое в культурном отношении население Булгарии. Но для этого А.П. Смирнов и предлагал рассматривать истории языка, этноса и этнонима раздельно, чтобы такие вопросы не возникали.

После монгольского завоевания, по его мнению, происходил «отлив населения на север и северо-запад. … Весьма возможно, тогда и появились на правобережье сувары, переселившиеся из своего разоренного княжества. Возможно, что они и дали свое имя местному населению … Изученный до сих пор археологический материал доказывает, что одним из этнических компонентов чуваш являются финно-угорские племена, воспринявшие язык и ряд элементов культуры от пришлых булгарских племен». Интересно, что, завершая свою статью А.П. Смирнов прямо пишет, что «недостаточная изученность археологических памятников Чувашии оставляет нерешенными многие вопросы древней и средневековой истории чувашского народа и, в частности, остаются неясными вопросы этногенеза». Иными словами, все написанное ранее было не фактом истории, основанном на данных археологии, а просто гипотезой, некоей схемой, которую еще нужно было доказать. Весьма показательная финальная точка.

Но чувашские историки и археологи, отказались воспринимать ее в качестве гипотезы и попытались из неуклюжей схемы А.П. Смирнова сформулировать более-менее стройную теорию. Наиболее полную и последовательную концепцию в течение полувека формулировал чувашский историк, профессор В.Д. Димитриев (1924—2013) и его последователи. В его трудах есть некоторые отличия от концепций А.П.Смирнова и П.Н. Третьякова. Так он считал, что «…булгары относились к тюркским племенам и лишь впитали в свой состав часть сарматоаланского населения» и проживали в Приазовье и Нижнем Поволжье, откуда после образования Хазарского каганата в VII в. «преобладающая часть булгарских племен поднялись вверх по Волге и остановились в районе Прикамья». Вместе с булгарами сюда прибыли «савиры, или сувары, позже известные как сувазы». По его мнению, «некоторая часть булгар в 922 г. приняла ислам, а основные массы племени сувазов отказались принять эту религию. Сувазы, согласно описанию, жили на левобережье».

Булгария была раннефеодальным государством с развитым земледелием и ремесленным производством, где «культурными центрами были города, в которых сосредоточивалась феодальная и военная знать, купцы и ремесленники. Города представляли собой торговые центры. Их подъем и расцвет опирались на торговую эксплуатацию не только населения самого Булгарского государства, но и многих северных племен, куда заезжали булгарские купцы. Сельское население Булгарии не было приобщено к городской культуре, не знало письменности». Чувашское Поволжье вошло в состав Булгарии и сюда началось интенсивное переселение «булгар-сувазов», так что «к началу XIII в. местное марийское население было в значительной степени ассимилировано пришельцами. Булгаро-сувазское население по своему физическому типу представляло собой уже не только пришлых с нижней Волги и Северного Причерноморья булгар, сувазов и др., оно уже было сильно смешанно с местным населением».

Отвечая на замечание П.Н. Третьякова о «монолитности населения Булгарии», автор делает такое предположение: «Если до XI в. булгары, сувазы, темтюзи и другие имели заметные племенные различия, то к XIII в. в составе Волжской Булгарии, в условиях классового общества, эти различия, должно быть, почти стерлись», однако «весьма возможно, что в XII в. булгарами называлось магометанское население, а сувазами — языческое. Вероятно, языческое население стремилось сосредоточиться компактной массой на правобережье Волги. Даже в начале XIII в. среди тюркского сельского населения Волжской Булгарии, включая левобережье, оставалось немало язычников. Ислам в Булгарии в первую очередь распространился среди феодалов, купцов, ремесленников, т. е. среди городского населения. Затем, конечно, исламом было охвачено значительное количество сельского населения». Если оставить в стороне невероятное для серьезного историка количество вероятностей и допущений, то непонятно вообще, откуда автор черпал уверенность в своих предположениях, нисколько не подкрепленных никакими источниками, кроме самих вероятностей. Финалом в этом каскаде предположений является мысль автора, что «не будь татаро-монгольского завоевания в XIII в. в Среднем Поволжье окончательно сложилась бы одна тюркоязычная народность».

Но после начала распада Золотой Орды в XIV в. в этнокультурной ситуации в регионе произошли, по мысли В.Д. Димитриева, очень серьезные изменения. Территория Закамья была разорена и опустела и «значительная часть обитателей левобережья также переправлялась в правобережные районы нынешней Чувашской АССР», где они ассимилировали аборигенов северной Чувашии, а остальных вытеснили. Таким образом, по мысли автора, «Поскольку процесс образования народности возникает с зарождением классового общества, то следует считать, что формирование чувашской народности началось в X в. в составе Булгарского государства и завершилось в XV ст. на современной территории Чувашии, в ее северных районах … основные черты чувашской народности сформировались в составе Волжской Булгарии как на правобережье, так и на левобережье». При этом в Приказанье по его данным «количество чувашских деревень превышало число татарских селений», но которые «постепенно отатаривались… в первой половине XVII в. в Казанском уезде многие чуваши принимали ислам и начинали именовать себя татарами». В качестве замечания можно отметить тот факт, что в канонической советской теории «народность» возникает внутри феодального государства. Если у населения нет государственного строя, аристократии, развитой культуры, само оно состоит исключительно из языческого сельского населения, не имеющего даже письменности, то и никакой «народности» оно создать не способно. Но В.Д. Димитриев легко манипулировал теорией исторического материализма, используя его только для прикрытия своих гипотез.

В последующие полвека В.Д. Димитриев продолжал развивать эти свои тезисы. Не найдя никаких новых источников и не приводя новых аргументов, он последовательно развивал свои гипотезы, которые приобретали все более определенный вид, полного отождествления булгар и чуваш. Например, еще в 1984 г. он, ссылаясь на сомнительные лингвистические построения типа суварчуваш П.И. Ашмарина и А.П. Ковалевского, писал без всяких сомнений: «Не подлежит сомнению, что в процессе стирания племенных различий и формирования болгарской народности тюркоязычное население, не принявшее ислама, называлось чувашами».

Но уже в 1996 г. на той же источниковедческой базе он утверждает нечто еще более сомнительное: «В действительности же все использованные Н.И. Ашмариным и его последователями факты свидетельствуют, что чуваши произошли от единой, сформировавшейся болгарской народности, что основная масса чувашей до трагедии и геноцида конца ХIV — начала ХV вв. исповедовали ислам, что в Волжской Болгарии не было з — ш (кыпчакско-татарского типа) языка, что в ней государственным языком был чувашский, ввиду чего оказавший огромное влияние на языки входивших в Болгарское государство марийского, удмуртского, мордовского, коми-пермяцкого народов. Даже после прекращения существования Волжской Болгарии, в Болгарской земле Золотой Орды в ХIII—ХIV вв. 90% эпитафий содержало чувашские слова. Болгарская элита до рубежа ХIV—ХV вв. еще сохранилась и использовала в эпитафиях не господствовавший в Орде татарский язык, а свой, чувашский язык».

В 2014 г. он пошел еще дальше. Говоря об этнической ситуации в Булгарии, он писал: «Если в VIII—X вв. у булгар и сувар были племена, то в XII в. сформировалась булгарская (древнечувашская) народность. Чувашские слова (чувашизмы) в венгерском, марийском, мордовском, удмуртском, коми-пермяцком и коми-зырянском языках, а также эпитафии XIII—XIV вв. с чувашскими словами свидетельствуют о том, что государственным языком в Волжской Болгарии был чувашский R-язык».

Весьма своеобразно понимали чувашские историки этнические процессы в средневековье. Так, В.Д. Димитриев писал, что «не подлежит сомнению, что в процессе стирания племенных различий и формирования болгарской народности тюркоязычное население, не принявшее ислама, называлось чувашами». Однако нет фактов, что «народностью» было не булгарское мусульманское население, а языческое. Этим определением автор вообще дискредитирует понятие «народность», поскольку выходило, что значительная часть населения Булгарии, причем ее элита, т. е. наиболее культурная и образованная часть, не входила в эту чувашскую народность. Выходит, что она состояла из необразованного языческого сельского населения. Осознание ничтожности этой гипотезы подтолкнуло автора к ее дальнейшей модернизации.

За несколько лет произошла явная эволюция взглядов В.Д. Димитриева — от наличия в Булгарии язычников сувар до объявления всего населения Булгарии древними чувашами, говорившими на р-языке. Довольно радикальная смена гипотез, особенно учитывая тот факт, что никаких новых фактов в распоряжении автора не появилось. Показательна в этом смысле трактовка распространения ислама в среде булгар. Если в 1957 г. автор настаивал, что ислам был распространен выборочно, в среде аристократии, горожан и купцов, то в 2014 г. он уже считал, что подавляющая часть чуваш исповедовала ислам. Потеря ислама чувашами, по мнению этого историка, произошла в середине XIV в., после принятия ислама ханом Золотой Орды Узбеком (1313) и наступившей междоусобицы, вызвавшей опустошение Закамья, поскольку якобы «для исповедовавших ислам болгаро-чувашей принятие ислама завоевателями и угнетателями было неприемлемым, и они стали отпадать от ислама. …В период опустошения … вся масса «худых болгар» отпала от ислама, сохранила свою этническую идентичность в язычестве — народной вере». К сожалению, автор не объясняет почему татары, которые ко времени распада Улуса Джучи исповедовавшие ислам меньше века не «отпали» от него, а чуваши, жившие в вере полтысячелетия, вдруг отказались от него и стали внезапно язычниками, начисто забывшими веру, ритуалы и практики, институт мулл, образовательные учреждения и т. д. И откуда они научились этой «народной вере», где она пряталась 500 лет? Разумеется, такой невиданный в истории апокалипсис невозможен и никакими фактами не подкреплен.

Все последователи В.Д. Димитриева с той или иной последовательностью и полнотой воспроизводили его доводы. Отличия касаются лишь большего количества ссылок на отдельные факты археологии, истории и лингвистики, а также последовательным применением методики «археоэтногенетической» парадигмы. Ключевая мысль, положенная в основание данной концепции, оставалась прежней — булгары являются предками современных чуваш (и практически только их). Доказательная база ее достаточно тривиальна. Основное концептуальное положение заключается в попытке доказать, что в средневековой Булгарии ислам и городская культура не затронули основное сельское население, продолжавшее хранить языческие культы и традиции. На основании этого общеисторического вывода и, учитывая некоторые языковые соответствия одного из диалектов языка эпиграфических памятников XIV в. с территории Среднего Поволжья чувашским лексемам, а также лингвистических упражнений с термином «сувар» (сувар/суваз/суаз/чуваш), делается искомый вывод. Самые сильные аргументы, выдвинутые еще в XIX в. без учета данных археологии, после многих лет исследований дополнительной убедительности не приобрели.

Ощущение тупиковости варианта развития этногенеза чуваш от сувар или булгар стало распространятся среди археологов. Выразителем этих тенденций в науке стал московский археолог Ю.А. Краснов, имевший значительный опыт изучения памятников средневековья, в том числе и Чувашии. В статье о происхождении чувашского народа он, проанализировав литературу и источники по теме, пришел к неутешительному выводу: «ни письменные источники, ни данные этнографии, лингвистики и антропологии не могут дать детальной картины процесса формирования чувашского этноса. В этих условиях особое значение приобретает археология». При этом он был уверен, что булгарские памятники в бассейне р. Свияги являлись органичной частью булгарской культуры с малым компонентом какого-то местного населения, а два известных могильника являются мусульманскими. Проблема в том, что на территории Сурско-Свияжского междуречья практически нет памятников XIII—XV вв., а первые чувашские могильники относятся к XVI—XVII вв. Исходя из этого, по его мнению, «имел место органический синтез этнического субстрата (финно-угорского населения) и суперстрата (тюркоязычные болгары), в результате которого сложился новый этнос — чуваши со своей достаточно своеобразной культурой. Судя по археологическим и историческим данным, формирование чувашского этноса завершилось в основном к XVI в.». Именно тогда произошла передача тюркского языка от булгарского суперстрата к местному населению.

Но и он вынужден был заявить: «К сожалению, состояние изученности археологических памятников Чувашии в настоящее время таково, что последовательно и детально проследить процесс формирования чувашского народа пока затруднительно…». Эта концепция не получила распространения среди чувашских историков.

Ведь, приняв эти построения за основу и приняв эту гипотезу этногенеза, чувашские историки и общественность должны были отказаться от «булгарского наследия». Поскольку эта концепция является важнейшей частью чувашского национального мифа, то и отказ от нее без серьезных оснований невозможен. В попытке как-то снять все эти противоречия чувашские ученые в определенный момент сделали основной акцент на данных археологии, поскольку «теория восхождения» открывала возможности для любых манипуляций фактами. Именно концепция этногенеза в разработке чувашских археологов показывает, что археологическая этногенетика представляет собой весьма субъективный метод, способный «доказать», в принципе, любую версию этногенеза любого народа.

Понимая противоречивость гипотезы о сувазах — предках чувашей, историки и археологи сделали попытку модернизировать эту концепцию. Была сделана попытка доказать, что территория Сурско-Свияжского междуречья издавна была заселена булгарами и входила в их государство. Действительно, в Окско-Свияжском междуречье на целом ряде археологических памятников обнаружены материалы булгарской культуры, что, впрочем, неудивительно, учитывая включение данной территории в состав булгарского государства и в сферу влияния его культуры. Весь вопрос — было ли население Окско-Свияжского междуречья этническими булгарами? Утвердительный ответ на него сторонники чувашской концепции пытаются дать на основании некоторых этнографических и культурно-археологических сопоставлений, используя приблизительные и весьма сомнительные аналогии. Например, в качестве «основных этнических признаков чувашской народности», которые сложились в Булгарии В.Ф. Каховский называет технику и систему земледелия, типы жилищ, ремесло, строительное искусство, элементы народной одежды, а также такое: «у чувашей широко бытовали болгарские обычаи гостеприимства и выражения почтительности … сохранились многие элементы болгарской языческой религии (почитание сил природы, культы коня и собаки, общественные моления с жертвоприношениями и др.)». Как видим, все эти «общие признаки родства» настолько расплывчаты и широко распространены не только в Поволжье, но и в целом в Старом Свете, что не позволяют всерьез говорить о каких-либо «родственных корнях». По таким же лекалам и с таким же набором соответствий еще в 1946 г. советские этнографы и археологи «установили» родство булгар с татарами.

Таким образом, можно отметить, что труды А.П. Смирнова, несмотря на свою противоречивость, или, возможно, благодаря ей, сформировали целое направление в историографии Волго-Уральского региона. Оно характеризовалось смягченным вариантом автохтонизма с элементами диффузионизма и строилось на основе «археологической этногенетики» с размытыми представлениями о средневековом этносе и теории этногенеза. Неудивительно, что автор, исходя из таких посылок, мог формулировать весьма различные выводы, собирая их, как мозаику из историко-археологических фактов. Но подобный субъективный подход не мог не вызвать возражений и критики со стороны нового поколения археологов.