Дина Ларионова: «Хочу продолжать работу в стационаре и расти как хирург»

«Это очень интересная профессия, я ее люблю»

Дина Ильгизовна Ларионова с детства мечтала стать доктором. Родители у нее не врачи, но в семье есть, например, дядя-хирург, тети-врачи — стоматолог и аритмолог. У ее родителей до сих пор сохранился рисунок маленькой Дины: малышам в детском саду задали нарисовать, кем они хотят стать, и девочка изобразила... операционную. На операционном столе — пациент, вокруг — хирурги, над столом — бестеневая лампа. Дядя-хирург, по рассказам родителей, предъявил к рисунку только одну претензию: зачем в операционной у доктора фонендоскоп на шее?

На медико-профилактический факультет КГМУ Дина поступила в 2002 году. До самого конца учебы уверенно двигалась к мечте о хирургии, и после окончания университета прошла годовой курс переподготовки (тогда для выпускников «медпрофа» это еще было возможно, в отличие от сегодняшних времен). Потом поступила в интернатуру по отоларингологии, а следом окончила и ординатуру.

ЛОР-врачом Дина Ильгизовна решила стать ближе к окончанию вуза. К этому выбору она пришла по совету старших товарищей, которые к тому моменту проработали в медицине уже много лет:

— Началось все со студенческих времен. После четвертого курса мы проходили врачебную практику по разным направлениям: по хирургии, терапии, акушерству и гинекологии. Цикл хирургии был на базе горбольницы №18, и после него я стала дежурить там в неотложке. И именно в это время я поняла, что в большой хирургии женщине работать достаточно сложно. Но в хирургию все равно очень тянуло, и выбор, кем же стать, стоял очень остро. Тут-то мне и посоветовали обратить внимание на отоларингологию, объяснили, что это именно хирургическая специальность, очень интересная.

Это очень интересная профессия, я ее люблю. В ней много разных направлений, развиваться есть куда

Принято считать, что ЛОР — это терапевт. Причем, как рассказывает нам доктор, зачастую такое представление о специальности имеют даже врачи. Но они заблуждаются: здесь обширный спектр хирургических методов лечения. Причем спектр достаточно велик, благодаря тому, что специальность охватывает не один, а целых три тесно связанных друг с другом органа. Здесь — и микрохирургия, и обширные операции.

Итак, по совету знакомого доктора Дина Ильгизовна решила стать оториноларингологом. В те времена на нее и спрос был огромный: ЛОРов не хватало в большинстве медицинских учреждений города — и в больницах, и в поликлиниках.

— Ни о чем не жалею, — улыбается наша героиня. — Это очень интересная профессия, я ее люблю. В ней много разных направлений, развиваться есть куда.

Дина Ильгизовна не может сказать, чтобы ей была интересна какая-то конкретная узкая область этой специальности. Она с одинаковым энтузиазмом берется за лечение и уха, и носа, и горла.

Военный госпиталь: школа жизни и очень дисциплинированные пациенты

В 2008 году наша героиня окончила университет, в 2009-м — курс переподготовки, в 2010 году за плечами оказалась интернатура и началась ординатура. А параллельно с ординатурой она работала лор-врачом в военном госпитале, который тогда еще работал на улице Чехова.

Контингент пациентов там был специфический: солдаты-срочники, кадровые военнослужащие, члены их семей. И надо сказать, это были очень дисциплинированные пациенты: привыкшие выполнять инструкции, они беспрекословно слушались указаний доктора, и мало кому в голову приходило спорить. Дина Ильгизовна с теплотой вспоминает то время.

Естественно, по таким случаям я звонила своим учителям с кафедры — и никто ни разу мне не отказал

— Устроилась я туда на самом деле временно — летом 2010 года пришла замещать доктора, который ушел в отпуск. Но как мы прекрасно знаем, нет ничего постоянного, чем что-то временное, — улыбается доктор. — Конечно, было страшно, потому что я была единственным лором в госпитале. Старший товарищ был в отпуске. Естественно, у меня было много вопросов: когда ты один на один сталкиваешься с разнообразными случаями, надо принимать решения, и порой возникает неуверенность. По таким случаям я звонила своим учителям с кафедры — и никто ни разу мне не отказал. Помогали советами, я не была брошенной «в открытое море», но в то же время пришлось сразу же учиться самостоятельности и нарабатывать ответственность.

В военном госпитале хирургия была представлена мелкими операциями: все, что посерьезнее, уходило в более специализированные клиники. Ни о чем грандиозном речи пока не шло, но наша героиня работала по мере своих возможностей и оснащения госпиталя. В основном там требовалась неотложная помощь: пункция при гайморитах, лечение паратонзиллярных абсцессов, фурункулов, отитов (как консервативное, так и хирургическое).

Во время учебы в ординатуре Дина Ильгизовна вышла замуж, вскоре в семье появился первый ребенок. Муж нашей героини — тоже доктор, он анестезиолог-реаниматолог.

— И это прекрасно — у нас полное взаимопонимание. Встречаемся редко, но встречаемся, — смеется она.

«Я всегда хотела лечить взрослых людей»

Так вышло, что когда доктор вышла в декрет, госпиталь как раз закрылся. Поэтому, чуть больше года посидев дома с ребенком, в конце 2013 года она пришла в РКБ — проходить испытательный срок в отделении отоларингологии. Через месяц, с 2014 года, она официально здесь работает. Выбор клиники был очевиден: все-таки Дине Ильгизовне хотелось развиваться именно как хирургу, в стационаре, а поликлиническую деятельность она, по ее словам, даже не рассматривала.

— Была еще возможность устроиться в ДРКБ, но работать с детьми — это определенный склад характера, особое призвание, и в себе я его не видела. Всегда хотела лечить взрослых людей, — признается доктор.

Ухо — интересный и сложный орган. Здесь шаг вправо, шаг влево — и вот он, головной мозг

Ежедневно в лор-отделение РКБ обращаются и амбулаторные, и плановые пациенты. В амбулаторном звене это могут быть острые случаи, обострение хронических гнойных процессов, носовые кровотечения. А могут — обращения в приемно-диагностическое отделение по простейшим, легким вопросам, которые порой даже похода в поликлинику-то по уму не заслуживают (например, «что-то горло заболело»). Но отказать пациенту, приехавшему в ПДО, доктора, которые дежурят, не имеют права. Иногда во время дежурства бывают экстренные операции: к примеру, наложение трахеостомы, если человек задыхается. Или какие-то гнойные заболевания — флегмоны, при которых приходится вскрывать шею. Еще пример — осложненная ушная патология (к примеру, мастоидиты). Так что разбирать приходится проблемы самого разного уровня сложности.

Вал обращений к лорам принесла пандемия ковида. Было время, когда заболевание почти повально влекло потерю или извращение обоняния. В качестве последствий перенесенного заболевания увеличилось количество случаев острой сенсоневральной тугоухости. Дина Ильгизовна говорит:

— Если раньше мы ее наблюдали у более старшего поколения, у людей с сопутствующими заболеваниями наподобие гипертонической болезни, то здесь мы часто встречаем ее у молодежи на общем безоблачном фоне — просто после ковида. Были заболевания, связанные с психикой: ковид часто давал в виде побочного явления неврозы, выражавшиеся, например, в навязчивом першении в горле. У меня на консультации была пациентка, которая не могла глотать пищу. У нее был выраженный болевой синдром при глотании, причем с нашей стороны, физиологически и функционально, все было в порядке.

Работа лор-хирурга — ювелирная, причем касается это всех трех «точек приложения» его деятельности. Дина Ильгизовна объясняет:

— Все это — голова и шея, все взаимосвязано, рядом — мозговые структуры. В шее — крупные сосуды: сонная артерия. Сосудисто-нервный пучок. Ухо — интересный и сложный орган. Здесь шаг вправо, шаг влево — и вот он, головной мозг, сосуды и нервы. С носом — то же самое: черепные ямки с их структурами, орбита.

В норме сера образуется в ушах у всех, так должно быть! Она сама выходит наружу естественным образом

«Ватными палочками нельзя ковыряться в ушах!»

Во время беседы мы вспоминаем, как детский лор-хирург рассказывала об инородных телах, которые ей приходилось «добывать» из детских носиков и ушей. Оказывается, взрослым такие приключения тоже не чужды: Дине Ильгизовне за свою карьеру приходилось извлекать из носовых и слуховых проходов пациентов самые разнообразные и порой неожиданные предметы. В лидерах по частоте — конечно, наконечники от ватных палочек. Приходилось освобождать уши от внезапно залетевших в них мух или заползших тараканов. Бывали застрявшие детали от пирсинга, встречалась доктор и с застрявшими микронаушниками. Из экзотики — отклеившиеся накладные ногти (и в ушах, и в носу).

Нередкая история в кабинете у оториноларинголога — пациент, проблема которого возникла из-за ношения наушников. Как и в детской сети, так и во взрослой наушники — один из факторов ухудшения слуха. И несмотря на то, что и врачи, и производители техники всегда предупреждают об опасности превышения допустимого порога громкости, все равно эти предупреждения, что называется, проходят мимо ушей пациентов.

Серные пробки, пожалуй, один из самых распространенных поводов обращения к отоларингологу. И нередко в их успешное «трамбование» вносит большой вклад сам пациент. Дина Ильгизовна снова и снова повторяет прописные истины: никогда не надо пытаться прочистить слуховой проход ватной палочкой. Это почему-то считается нормальным гигиеническим актом, который наш человек совершает чуть ли не ежевечерне.

— Ватными палочками нельзя ковыряться в ушах! — смеется доктор. — В норме сера образуется в ушах у всех, так должно быть! Она сама выходит наружу естественным образом: для этого в человеческом организме предусмотрены возможности и способы. Но когда мы начинаем чистить ухо ватными палочками — мы просто заталкиваем назад все, что начинает выходить, и хорошенько утрамбовываем пробку. Порой «чистка» приводит к тому, что у человека в ухе формируется плотнейшая пробка. Чтобы ее извлечь, лор-врачу нужно несколько сеансов: ведь сначала этот конгломерат нужно размягчить до приемлемого состояния. Иногда пробка настолько плотная, что на работу с ней доктор тратит столько же времени, сколько идет стандартная операция.

А как же тогда быть чистюлям? Да просто каждый раз при мытье волос проходиться и по ушной раковине пальцем с шампунем, но только снаружи. Этого достаточно, в слуховой проход заходить нельзя! Но если пробка уже сформировалась, ни в коем случае ее нельзя пытаться извлечь самостоятельно. Нужно идти к врачу, чтобы ее удалить (и попутно с виноватым видом выслушать лекцию о том, что ватные палочки и уши — вещи несовместимые).

Сколько раз я видела, что человек все-таки отказывается, а на следующий день все равно возвращается, потому что ему становится хуже

«Доктор, сделайте прокол»

Без навязчивых мифов, сформировавшихся у пациентов, в работе, конечно, не обходится. Один из самых распространенных — о том, что стоит один раз сделать пункцию при гайморите, и ее придется делать потом всю жизнь, чуть ли не каждый месяц. Конечно, никаких оснований под собой он не имеет, и на основании досужих домыслов отказываться от пункции, если доктор на ней настаивает, опасно для здоровья. Еще один популярный миф о пункции при гайморите — после «прокола» навсегда пропадет обоняние. И конечно же, это тоже полная чушь.

— Я не сторонница каких-то радикальных методов, применяемых сразу, — говорит доктор. — Если есть возможность попробовать консервативное лечение, то, конечно же, его попробую. Но бывает и такое: все показания есть, настаиваешь, говоришь, что лучше сделать пункцию. Стараешься объяснить, что все это мифы. Что причина хронизации процесса и его рецидивов в будущем — вовсе не в том, что мы сделали пункцию. Но сколько раз я видела, что человек все-таки отказывается, а на следующий день все равно возвращается, потому что ему становится хуже. И теперь уже он сам просит: «Доктор, сделайте прокол».

Выбор лечения в каждом отдельно взятом случае (по любой нозологии) — процесс индивидуальный. Доктор объясняет, что «разматывать» клубок нужно очень внимательно, ведь все органы, с которыми она работает, тесно связаны друг с другом. Чаще всего ушная патология связана с патологией носа, и кардинально лечить орган слуха, не разобравшись сначала с органом обоняния, будет просто бесполезно — они друг с другом сообщаются, и очень быстро ситуация вернется к первоначальному состоянию. Поэтому «найти концы» — главная задача врача.

Дина Ильгизовна приводит пример. Часто отоларинголог-хирург в отделении сталкивается с экссудативным отитом, когда за барабанной перепонкой скапливается секрет. А первопричиной может быть полипозный риносинусит, когда в носовых ходах вырастают полипы. В результате жидкость скапливается в барабанной полости. Это длительный процесс. Состав секрета тоже меняется, он становится густым, желеобразным, трудноотходящим. В таком случае хирург может применить шунтирование (да-да, шунт — это не только про кардиохирургов). Острый процесс в ушах может развиться в результате продолжительного насморка или даже неправильного промывания носа, при котором происходит заброс секрета через слуховую трубу в барабанную полость. Словом, взаимосвязано все, и наша героиня решает порой почти детективные ситуации, стараясь добраться до истины.

Пациентов, которые страдают, мне, конечно, жалко. Думаю, во враче должны сочетаться и способность сострадать, и твердость характера

Кого-то — подержать за руку, с кем-то — поговорить твердо

К отоларингологу часто обращаются люди с сильной болью. В таком состоянии они порой раздражены, срываются, некорректно ведут себя по отношению к врачу. Дина Ильгизовна спокойно констатирует: да, такие ситуации бывают каждый день.

— Стараюсь успокоить человека, объяснить ему, что все будет хорошо, — говорит доктор. — Если есть выраженный болевой синдром, то используем анестетики, чтобы убрать боль. Пациентов, которые страдают, мне, конечно, жалко. Думаю, во враче должны сочетаться и способность сострадать, и твердость характера. Тут все индивидуально, в зависимости от случая и от человека, который перед тобой оказался. Кого-то нужно подержать за руку, погладить по голове, успокоить. А кому-то надо твердо и четко все обозначить. Мы же все разные.

Выходит, что врачу нужно с ходу разобраться, к какому складу характера относится человек, оказавшийся перед ним, чтобы сразу, без осечек найти правильный подход и выстроить правильное взаимодействие. А еще нужно подробно объяснить, как будет идти лечение и зачем, к примеру, нужна операция. Причем уровень образования пациентов разный. Больница — республиканская, здесь очень много пациентов из районов, возрастных, зачастую не говорящих по-русски. Но понимание происходящего нужно каждому. Доктора справляются как могут:

— Объясняем буквально на пальцах, на простом языке, доступном человеку без медицинского образования. Или рисуем. Если у бабулечки из далекой деревни сложности с русским языком — это не беда: я хорошо владею татарским, — объясняет Дина Ильгизовна.

Во всех возрастных и социальных группах пациентов встречается ситуация, когда после выписки он игнорирует советы и предписания медиков: например, забывает пить лекарства, капать препараты в уши, беречься от сквозняка и т. д. Результат — через неделю-другую такой «недисциплинированный» гражданин снова попадает к медикам. И, конечно, видя, что их работа фактически пущена под хвост, они бывают, мягко говоря, сильно раздосадованы:

— У нас в отделении лечится много хронических пациентов — люди с хроническими процессами, которые периодически приходят к нам на лечение или на профилактические обследования. Мы их знаем, чуть ли не как родных встречаем. Но это — другой случай, тут ведь человек никак не может регулировать, обострится или не обострится его заболевание. А вот если пациент после проведенного лечения вел себя безответственно и, не выполняя наших строгих рекомендаций, заработал рецидив или даже осложнение — это, конечно, и раздражает, и разочаровывает. Мы тоже люди, у нас тоже есть эмоции. Он ведь себе же хуже сделал. Но, конечно, досада быстро уходит — ведь мне нужно снова вылечить пациента. На этом я и концентрируюсь: вдох, выдох, и работаешь дальше.

Если пациент после проведенного лечения вел себя безответственно и, не выполняя наших строгих рекомендаций, заработал рецидив или даже осложнение — это, конечно, и раздражает, и разочаровывает

Но бывают и объективные причины того, почему человек не долечивается в послеоперационном и послебольничном периоде. Дина Ильгизовна объясняет, что порой приходится назначать человеку несколько разных препаратов. Стоить они могут немалых денег, а среди пациентов много пенсионеров. И они начинают выбирать: «Вот это лекарство подешевле, его куплю. А это — дорогое, без него обойдусь, наверное». И вот этим, без которого больной решает обойтись, в большинстве случаев оказывается как раз препарат первой необходимости.

Поэтому Дина Ильгизовна всегда максимально подробно объясняет пациентам, почему без того или иного препарата не обойтись, а какой принимать желательно. Ведет долгие беседы с родственниками своих больных, чтобы донести до них важность приема препаратов или проведения процедур.

«Если пациент приходит теоретически подкованный, я могу его только похвалить за это»

Все медики (кроме, пожалуй, реаниматологов) описывают ситуацию, когда пациент приходит к врачу подкованный после часового «гугления» и принимается учить его правильно работать. Дина Ильгизовна улыбается: такое, конечно же, бывает и у нее. И разговор в таких случаях начинает со строгой формулы: «Во-первых, врач здесь я». Но, являя собой яркий образец врача нового поколения, все-таки смягчается:

— Но в защиту таких пациентов скажу: все-таки то, что они интересуются своим заболеванием и пытаются больше про него узнать, — это и неплохо. В какой-то мере они даже нам могут и помочь. Потому что все знать невозможно, инструкцию к каждому лекарственному препарату выучить наизусть тоже нельзя. Особенно если это препарат не из числа тех, что назначаем мы (мы-то свои знаем), а из аптечки самого пациента — он ведь может иметь и сопутствующие заболевания. Поэтому, как нормальные люди, мы пользуемся фармацевтическими справочниками, назначая препараты. А кое-какую информацию мне говорит и пациент, который знает о своей индивидуальной ситуации и может что-то подсказать: он знает о себе все, а мы видим его в первый раз. Что-то можем не спросить, что-то упустить. Поэтому если он приходит теоретически подкованный, я могу его только похвалить за это.

Но, конечно, все зависит от того, насколько адекватно себя ведет пациент. Если он размахивает своими знаниями, как красным флагом, и агрессивно навязывает доктору свое мнение, она спрашивает: «А зачем же вы тогда сюда-то пришли, если уже все решили?» Иногда приходится напоминать, что все-таки врач учится много лет.

Сейчас ты в потоке, уже все запоминается и делается автоматически. Держишь все в голове. Но все равно и шпаргалки у себя на столе оставляешь, и «напоминалки» в виде стикеров клеишь на историю болезни

В среднем человек лежит в отделении отоларингологии 5—7 дней, с осложненными случаями — подольше. Врач ведет пациента после операции до выписки. На Дине Ильгизовне обычно три палаты — 12—15 человек. По каждому надо помнить текущую обстановку, диагноз, прописанные препараты.

— Когда ты учишься, для тебя все как в первый раз, и ты ведешь себе толстый блокнот, в который все записываешь. А сейчас ты в потоке, уже все запоминается и делается автоматически. Держишь все в голове. Но все равно и шпаргалки у себя на столе оставляешь, и «напоминалки» в виде стикеров клеишь на историю болезни: например, «Назначить такой-то анализ», — улыбается доктор.

Чтобы стать хорошим хирургом, нужно желание и постоянное развитие

В месяц Дина Ильгизовна делает около 15 — 20операций (хотя это мы выясняем путем экстраполяции, потому что она говорит, что как-то ни разу ей в голову не приходило их считать). В среднем одна из них длится час, но все зависит от операции: бывают и большие вмешательства, занимающие несколько часов.

На наш вопрос о том, что должно быть в человеке, чтобы стать хорошим хирургом, наша героиня, не задумываясь, отвечает: «Сильное желание». Еще бы, ведь она так хотела им стать с самого детства! А еще, по ее словам, хирург не может развиваться без постоянного стремления к знаниям, самосовершенствованию. Нужно постоянно просматривать новые книги. Посещать мастер-классы старших коллег. Проходить курсы обучения. Непосредственно каждый день оперировать: нужно нарабатывать, нарабатывать и нарабатывать опыт. И она сама уделяет этому огромное внимание и считает главной своей задачей.

За последние двадцать лет оториноларингологическая хирургия ушла далеко вперед: развивается эндоскопия, делается упор на сохранение функций органов (например, слухосохраняющие операции). Становится меньше радикальности, появляются новые методы и техники (например, лазерная техника, электрохирургия). Чтобы освоить новый метод, хирург должен выехать на обучение в клинику, где им владеют. Дина Ильгизовна говорит, что врачи РКБ регулярно стараются совершать такие обучающие поездки, чтобы в клинике был представлен весь арсенал современной оториноларингологической хирургии.

Главное в этом для меня — то, что я могу действительно помогать людям

«Вижу результат своей работы»

Свободного времени у нашей героини очень мало, и она старается все его посвящать семье: проводить время с двумя сыновьями-школьниками и с мужем. Вместе они любят куда-нибудь выйти: в театр, в кино, в музей, в концертный зал консерватории. Вместо фитнеса наша героиня занимается современным танцем. Когда есть время — читает художественные романы, чтобы хоть немного отвлечься от профессиональной литературы. Прямо сейчас доктор планирует отпуск, во время которого собирается перечитать кое-что из классики (список уже намечен).

В семье докторов без медицины никуда: Дина Ильгизовна нередко советуется с мужем, изливает ему душу, ведь как врач он ее гарантированно поймет. А в ответ поделится своими рассказами и сам. Доктор говорит: такие «терапевтические» семейные беседы — своеобразный способ отвлечься от выгорания обоим. Ведь все держать в себе тяжело, а некоторые вещи можно доверить только самому близкому человеку. Он и выслушает, а может, и советом профессиональным поможет.

У Дины Ильгизовны много планов — например, она хочет стать асом отохирургии. Собирается освоить стапедопластику — установку эндопротеза в ухо, один из немногих способов сохранить слух при отосклерозе. Это микрохирургическая операция, требующая определенного опыта. Она мечтает и дальше осваивать передовые методики хирургии и высокотехнологичной медицинской помощи.

А еще ей была бы интересна преподавательская деятельность. Наша героиня чувствует в себе ростки педагогического таланта и признается, что, возможно, хотела бы преподавать. С ординаторами она уже работает, как и остальные врачи РКБ.

— Но пока, конечно, я хочу продолжать работать в стационаре и расти как хирург. Главное в этом для меня — то, что я могу действительно помогать людям. Вижу результат своей работы: человек поступает с болью, с проблемой. А уходит из отделения уже совсем в другом состоянии, со значительным облегчением. Это и есть то, для чего я работаю. Слышать благодарность пациента, которому я действительно помогла, — это всегда очень приятно и очень нужно, — уверенно говорит доктор.