«Его Величество были в гостях у дворянина Есипова, где травили медведя собаками»

«4-го. ЕВ ездил в город, осматривал кожевенные заводы», само собой разумеется, не частные, а казенные, и не «заводы», а «завод», основанный по инициативе Петра в 1719 году — вдогонку за Адмиралтейством. Казанский казенный кожевенный пумповый завод, освоивший невероятно сложную по тем временам технологию выделки толстых кож (которые направлялись в Петербург для производства помп — насосов для откачки воды из трюмов судов), находился тогда в Суконной слободе, вплотную к казенному шерстяному заводу. Из «суконки» Петр поехал в татарские районы, где «милостиво со многими из знатнейших иноверцев сих разговаривал». После обеда «…явился к ЕВ прибывший в Казань один из посланных от него геодезистов в Камчатку и Курильские острова г. Евреинов». Между прочим, это «явление Евреинова» иначе как чудесным не назовешь — ведь еще задолго до этого, в 1719 году, распоряжением того же Петра I поручик Иван Михайлович Евреинов (1694—1724) совместно с геодезистом Ф.Ф. Лужиным был послан в Сибирь на поиски пролива между Азией и Северной Америкой. В 1720 году он прибыл в Охотск, на ладье «Восток» переправился на Камчатку и по суше дошел до Нижнекамчатска. Произведя «глазомерную» съемку полуострова, прошел по морю вдоль Курильской гряды и достиг острова Хоккайдо. И хотя экспедиция не смогла ответить на вопрос о существовании пролива, однако она относительно точно определила очертания берегов Камчатки и правильно показала направление Курильской гряды. Эту-то карту вкупе с отчетами экспедиции и представил императору возвращавшийся из Сибири И.М. Евреинов в ходе их совершенно случайной встречи в Казани. Увы, больше они не увидятся — выдающийся исследователь Камчатки Иван Михайлович Евреинов, чье здоровье было безвозвратно подорвано перенесенными лишениями, уйдет из жизни совсем молодым человеком 3 февраля 1724 года, за год до смерти императора. Да, едва не забыл, по моему мнению, свидание Петра с И.М. Евреиновым могло произойти только на «Струге Москворецком», в царской каюте, и более нигде — в XVIII веке за хорошими топографическими картами иноземцы буквально охотились, так что дело это было конфиденциальное и не терпящее чужих глаз, кому бы эти глаза ни принадлежали. И вновь — «и тут ночевали».

Где был и что делал Петр Алексеевич на другое утро после встречи с И.М. Евреиновым, неизвестно, но «…5-го ввечеру ЕВ ездил в город и был у губернатора Салтыкова». В описываемое время губернаторский дом находился в крепости, по правую руку от Спасских ворот, в одном из строений, впоследствии объединенных В.И. Кафтыревым в единый комплекс присутственных мест. Как пишет биограф Петра I, выдающийся историк И.И. Голиков (1735—1801), именно в этот день разыгрался весьма неприятный для казанских властей эпизод: в губернской канцелярии (рядом с губернаторским домом) Петр Алексеевич затребовал книгу с бухгалтерскими отчетами и пришел «в великое огорчение», когда ее не нашли (представляю, как бегали чиновники, включая самого губернатора, в поисках). Сказавшись больным, А.П. Салтыков тут же попросил царя об отставке, но не получил ее; более того, уже с дороги, из Терка, никогда и ничего не забывавший Петр Алексеевич отписал Алексею Петровичу непременно отыскать эту книгу, «сие учинив без всякой понаровки, ибо на вас за то взыщется».

Но мы сейчас не об этом. Выехав из крепости, Петр Алексеевич немедленно отправился осматривать суконные производства («и осматривал суконные заводы»). Какие же? Учитывая поздний час (а также вероятность того, что «шерстяные» цеха в Суконной слободе он вполне мог осмотреть накануне, в ходе ревизии «пумпового» завода, благо оба производства были рядом), скорее всего, в данном случае речь идет о тех заводах, которые размещались под крепостной стеной (напротив Пятницкой церкви и дома вице-губернатора Н.А. Кудрявцева) и в описываемое время еще находились под управлением Никиты Алферовича (вкупе с цехами в Суконной слободе и Суконной мельницей на Булаке). Проехать сюда царь вместе со своей свитой мог двумя путями — через Спасские ворота и далее Пятницким спуском или через Дмитриевские ворота — при любом раскладе дорога была очень недолгой. Между прочим, в этом осмотре просто обязаны были принять участие два наших «заинтересованных лица» — Иван Афанасьевич Михляев и Никита Алферович Кудрявцев: из них первый — как потенциальный управляющий формируемого «компанейства», второй же — как действующий директор производства, тоже не без оснований рассчитывающий на будущие преференции. Между прочим, историческое знакомство Петра Алексеевича и Ивана Афанасьевича (если они не были знакомы до этого) могло состояться непосредственно перед осмотром (в том же губернаторском доме), предварительная же договоренность о скором создании компанейства, вероятно, была достигнута уже после их совместного похода на производство, скорее всего, в доме того же Н.А. Кудрявцева (напротив девичьего монастыря), куда они должны были заглянуть, хотя записи об этом в «юрнале» нет.

Учитывая же, что на следующий день, 6 июня 1722 года, император оставался на галере до полудня, можно смело предположить, что состоявшийся накануне осмотр суконных заводов прошел при полном взаимопонимании сторон, и в этой связи показательно, что, продрав свои ясные очи, Петр снова направляется к Никите Алферовичу: «6-го после полудня ЕВ ездил в город Казань и был у вице-губернатора Кудрявцева». Что они там обсуждали, какие вопросы решали, сегодня уже точно не скажешь (по И.И. Голикову, Петр в тот день якобы утвердил Н.А. Кудрявцева «главным над корабельными лесами смотрителем»), но так или иначе, а Петру Алексеевичу пора было собираться в поход — эскадра уже вышла из Казанки и встала на рейде напротив города, где (как и было запланировано) в тот же день она соединилась с дополнительными флотскими силами, пришедшими из Нижнего. Императрица же Екатерина Алексеевна, сидя в одиночестве на флагманском «Струге Москворецком» (тоже вышедшем на рейд и вставшем на якорь на стрежне Волги), с нетерпением ожидала, когда же из города доставят, наконец, ее благоверного супруга: «В те часы как ЕВ был в городе, судно ЕВ, на котором присутствовала ЕВ Государыня Императрица, також и яхта новая, которая тогда сделана была в Казани, и прочие суда, на которых тогда придворные чины обретались, пошли из речки Казанки греблею в начале 6-го часа пополудни… А как поравнялось судно ЕВ против судна же барона Строганова (пришедшего из Нижнего в составе подкрепления, — прим. авт.), тогда с того строгановского судна салютовано из семи пушек, а с судна ЕВ ответствовано тремя выстрелами пушечными. И как вошли в реку Волгу, тогда отшед верст с пять, остановились. А как ЕВ из города в «__» часу (так в тексте, — прим. авт.) изволил прибыть, тогда пошли в путь греблею, вытянулись из Казанки на Волгу, и пошли в путь, и шли всю ночь». Как вы, наверное, сами догадались, этот текст писал не лично Петр, а некто из его ближнего круга. Судя по тому, что точного времени прибытия императора на корабль в тексте не указано (но для него оставлено пустое место), скорее всего, запись в «юрнале» сделана еще вечером 6 июня на волжском рейде (так сказать, заблаговременно), Петра же ждали столь долго (царица, вероятно, вся извелась на нервы), что, так и не дождавшись, плюнули и пошли спать. И только поздней ночью (возможно, даже, под утро 7-го), когда на корабле уже досматривали третий сон, к «Стругу Москворецкому» подошла шлюпка, на которой доставили сильно набравшегося впечатлений государя, и флотилия смогла, наконец, тронуться в путь. Так чем же «этаким» мог заниматься Петр Алексеевич в последний день своего пребывания в Казани, не взяв с собой, между прочим, даже своей супруги?

Не подумайте ничего плохого, просто в это самое время «Его Величество были в гостях у дворянина Есипова, где травили медведя собаками». Этот, с позволения сказать, «аттракцион» приготовили для императора «казанские товарищи» перед дальней дорогой. Описывать сие действо во всех кровавых подробностях мне совершенно не хочется, поскольку, извините, мишку жалко. Если в двух словах, то в середине импровизированной площади в землю врывали столб, к которому длинной цепью приковывали медведя и спускали на него одна за одной специально натасканных собак. По мере того, как одни собаки погибали, получали увечья или выдыхались, их заменяли свежими.

Длиться эта драма могла очень долго — до тех пор, покуда либо медведь не околеет, либо все гости не перепьются — созерцать подобное зрелище трезвыми глазами совершенно невозможно. И (да простит меня читатель за вольную трактовку исторических событий) мне почему-то кажется, что в этом деле не обошлось без участия двух компаньонов (едва не сказал — старых прохиндеев) — Никиты Алферовича Кудрявцева и Ивана Афанасьевича Михляева, благо предполагаемое место действия (дом Есипова) находилось буквально в шаговой доступности от старого дома И.А. Михляева (в Богоявленском приходе), Булака и Суконной мельницы!