«Все чаще встречаются жалобы на агитацию большевиков в деревне»

VIII. В этот же период от июня по август 1917 г. довольно определенно выявились взгляды и тактика в аграрном вопросе как со стороны правительственных учреждений, так и общественных. Аграрную политику учреждений Временного Правительства мы подчеркивали при анализе различных распоряжений и действий, которые вызывались отдельными случаями крестьянской борьбы за землю; меньше мы говорили о Совете Крестьянских Депутатов. А ведь всем известно, что за этот период многое в их деятельности изменилось. Крестьянское движение, мы видели, не только не уменьшилось, но значительно возросло и углубилось. Цели правительства тем не менее остались те же самые, которые выдвинул князь Львов, а средства были далеко недостаточны. Земельные органы с усилием держались своих позиций, в деревнях уже обнаруживались и прорывы «фронта». Выявить определенное место их в аграрной революции в общей форме крайне необходимо. Совет Крестьянских Депутатов, в мае стоявший на левом фланге, летом проявил себя не целиком уже на стороне революционного крестьянства, а частью склонялся к политике Временного Правительства, тем самым идя прямо на разрыв с крестьянством. Достаточно веским доказательством служит резолюция Ядринского Совета от 13 июня и доклад Губернскому Совету депутата Павлова от 4 июля 1917 г.

Уже к половине июня уездные Советы Крестьянских Депутатов были сведены почти с революционной позиции. Резолюция Ядринского Совета Крестьянских Депутатов, вынесенная 13 июня 1917 г. гласит: 1) все земли обращаются в общенародное достояние без выкупа; 2) произвести социализацию земли, т. е. все земли передать в заведывание центральных и местных органов самоуправления, «созданных на демократических началах», объявить уравнительно-трудовое землепользование, земельный налог обращать на местные нужды, недра оставить в распоряжении центральных органов государства, ввести широкую организацию кредита и агрономическую помощь «для развития трудового хозяйства на кооперативных началах» и т. п. Кажется, что дальше идти некуда: прочно стоит на революционном посту, если бы не третий пункт этой же резолюции.

«Все перечисленные вопросы подлежат разрешению в Учредительном Собрании. Можно только принимать меры а) к прекращению сделок на землю, б) к сохранению земельных и лесных богатств от расхищения кем бы то ни было без особых надобностей, и в) к засеву пустующих земель Волостными Комитетами». Так вот к чему свелась практическая программа действий Совета! Списали с «Инструкции Волостным Комитетам» и подписались в сдаче революционных позиций на аграрном фронте.

4 июля депутат Губернского Совета Крестьянских Депутатов Н. Павлов докладывает Исполнительному Комитету:

«Товарищи! Безотрадные вести приходят к нам с мест: 1) благодаря недостатку рабочих рук слишком медленно идет косьба и уборка трав, плюс к этому на высоких местах поспела рожь, которая начнет осыпаться; 2) военнопленные разбегаются или же требуют чрезмерную плату при готовом столе; 3) солдатские «дружины по уборке полей», по присылке их на места, в большинстве случаев разошлись по своим хозяйствам; 4) факты своеволия, как в Чебоксарах (Грасис) и избиение депутатов в Мамадышском уезде, не могут быть терпимы. На местах все недостатки истолковываются отсутствием порядка и власти. Темными силами, как язва, начинает распространяться недоверие к революционной власти. Сознательная и благоразумная часть населения не находит опоры для борьбы с надвигающейся анархией. До сих пор молчавшие враги свободы начинают показывать свою подлую работу. Товарищи! Призываю для спасения завоеваний Революции под знаменем «Земля и Воля» еще крепче сплотиться с демократическими организациями». Депутата из стана правых эсеров ничто так не беспокоит за революцию, как всякое, хотя бы и слабое проявление революционного духа (сел.- хоз. забастовки, стачки, разброд армии), а в особенности темные силы под знаменами большевиков. Это уже — полнейшее ренегатство. И если Совет Крестьянских Депутатов продолжал занимать более авторитетное положение в губернии и кое-где на местах в глазах крестьян, вплоть до Октябрьской революции, то этим он обязан исключительно тому, что в ближайшие месяцы руководящая роль перешла от эсеров и меньшевиков к большевикам и левым эсерам.

Что касается правительственных земельных органов и их тактики в рассматриваемый период, то достаточно познакомиться с одной лишь бумагой, чтобы определить место в «революционной» борьбе для этого славного учреждения, которое, надо сказать, признавалось центральной властью более либеральным учреждением, чем это следовало по ее мнению.

Только уже в момент сильнейшего обострения классовой борьбы, в октябре месяце, Губернская Земельная Управа приоткрывает свое забрало, скрывавшее ее политическую физиономию в период деятельности с июня месяца по сентябрь. Земельная Управа 7 октября оправдывалась перед Главным Земельным Комитетом в превышении своей власти, выразившемся в «Инструкции Волостным Земельным Комитетам», утвержденной 23 августа. Центр осуждал эту инструкцию за то, что ею предоставляется слишком много власти местам в распоряжении помещичьими и казенными землями. Казанская Земельная Управа, не отрицая принципиальных отступлений от директив центра, старалась лишь обосновать необходимость предоставления местам этой власти. Тут-то вот и открывается вероломная тактика и политическая игра с крестьянством. Дооктябрьская позиция Управы для определения политического тона ее требовала кропотливого анализа каждого ответа на то или иное явление аграрной борьбы, отразившееся в делах Управы. А 7 октября последняя сама про себя рассказала, что собой она представляет.

«Дав власть, чтобы сохранить много еще не захваченных имений от дальнейших захватов, сберечь леса, вернуть разграбленный скот назад владельцам, сохранить отруба и хутора», тем самым Управа завоевала себе крупное доверие у Волостных Комитетов, в деревне вообще. В течение бурных событий аграрной борьбы Управа «звала к разсудку и говорила в отношении каждого отдельного случая, как лучше поступить, чтобы не нарушать по возможности завоеваний культуры и агрономии и сохранять интересы частных лиц». А дальше еще откровеннее. «Чтобы избежать хищнического истребления лесов, частных и казенных, темной и часто неразумной массой крестьянства, она [Управа в лице волостных Комитетов] как бы взяла леса в свое ведение и как бы взяла на себя власть распоряжаться лесами, давая те или иные распоряжения в частных лесах производить вырубки, запрещать их, удовлетворять топливом население и т. д., как бы не считаясь с тем, есть частная собственность или нет. И это было необходимо сделать, — нужно только понять психологию крестьян и их коренное недоверие к землевладельцам, чтобы сказать, что путь соглашения, указываемый инструкцией, показал бы крестьянству, что Губ. Зем. Управа скрытно, но все таки держит руку помещиков, и тогда, весьма вероятно, пошло бы все прахом».

Так что «инструкция» вполне определенно знаменовала разрыв с частной собственностью на землю, но только перед крестьянами, а помещики и правительство должны иметь в виду, что это делается только условно, «как бы», но не на самом деле. Дальнейший комментарий совершенно не нужен. Обман, политический обман, на который пошла Управа, скреплен подписями возглавлявших Губ. Земельную Управу. Но Управа обманывала не только крестьянство, но и... правительство. «Крестьянин теперь сознает, — подводя итог своей «высокополезной деятельности, заключает бумага» — что в будущем должно быть устроено по иным законам и ждет терпеливо». Если верно об «иных законах», то заявка о терпеливом ожидании этих законов была тоже обманом, раскрывшимся через три-четыре недели, когда начались повсеместные погромы помещичьих имений.

Если такова была тактика главного земельного учреждения в губернии, то еще больше можно бы сказать про такие, как Продовольственная Управа, которая еще смелее проводила в жизнь директивы Врем. Правительства о спасении помещичьего добра и хозяйства от «малосознательных» крестьянских выступлений. Не входя в подробности, мы приведем один пример того, как действовали сотрудники этого учреждения в деревнях.

Насколько осмелели и распоясались защитники помещичьих латифундий в деревне в конце июля или в начале августа, видно из переписки относительно делегата Губ. Продовольственной Управы, «работавшего» в Чирповской вол. Лаишевского уезда. Указывая на несогласованную с директивами Земельной Управы деятельность С.Ф. Полякова, делегата в имениях П.В. Щетинкина и С.Ф. Моисеева. Волостной Комитет добавляет: «В населении происходит тревожное волнение», когда оно слышит заверения, и довольно грозные со стороны Полякова, что «все будет по-старому», что «крестьяне не должны сеять и пахать землю помещика, назначенную им Комитетом», что скошенное крестьянами сено «он отберет в пользу помещика», и даже угрозы, что по крестьянам «походит плетка». 10 августа Губ. Земельная Управа просит Губ. Продовол. Управу специальной бумагой снять Полякова из имений, так как «он возбуждает население, вызывая телеграммой к Губернскому Комиссару войска по самому ничтожному поводу, легко улаженному делегатом Земельной Управы без всяких команд». Как видим, запротестовала даже Губернская Земельная Управа! Это чрезвычайно многозначительно.

На основании изложенного можно себе представить, как вели себя сами помещики и их управляющие. В тех случаях, когда помещик под тем или иным видом не мог использовать захваченное крестьянами свое добро, он не гнушался его даже уничтожить, чтоб не досталось никому.

В моменты такого бессилия, а их становилось все больше в больше, помещики или их управляющие прибегали к самым затейливым экспериментам. Приведем хотя бы один из них, имевший место в Державинской волости Лаишевского уезда. На основании расследования Г. Архипова о нескошенных лугах в имении Забродина близ с. Сокуры, волостной Земельный Комитет 9 августа сообщает в Лаишев: «Площадь под лугами осталась нескошенной приблизительно в 50 дес. и стоптана своим экономическим скотом, а другая часть, до 50 дес., скошена и увезена травой татарами дер. Кирбей Астраханской волости, коих на местах ловили крестьяне с. Сокуров и доставляли управляющему, где виновные заявляли, что подобное расхищение им лично и словесно разрешал сам управляющий с целью, чтобы не дать таковых лугов крестьянам с. Сокуров. В данном случае является злостный ущерб Временному Правительству, о чем и считает долгом донести Лаишевской Зем. Управе и присовокупляет, что крестьяне с. Сокуров, видя явное расхищение лугов, немедленно общественным комитетом постановили взять и выкосить до 50 дес., которые уже выкосили и поставили стога сена, но опасаются того, чтобы управляющий не сжег таковые».

Но под влиянием событий некоторые учреждения должны были принять такой образ действий, который не особенно точно соответствовал не только директивам центрального, но и губернского правительства. Так Свияжская Земельная Управа в заседании 18 и 19 июня, приняв во внимание, что во многих волостях некоторые общества «самовольно захватили всю барскую землю, не считаясь с земельной нуждой соседних деревень, а равно сделали целый ряд несправедливостей в отношении таких же нуждающихся тружеников, как они сами» возлагает на только что организованные волостные земельные комитеты, более правильное распределение частновладельческих земель и более правильную обработку полей и лугов». В целях исправления «несправедливостей», Управа предлагала подвергнуть новому распределению только не запаханные земли, запаханный пар и луга оставить у захватчиков, «дабы не вызвать столкновений между крестьянами». Правда в этом случае цель оставалась совершенно не достигнутой, но только одна; что же касается другой — предупреждение столкновений в будущем, то она частично удавалась хотя бы ценой нарушения правительственных директив. Управа заявила: «весь племенной скот частных владельцев, не раздавая крестьянам, сохранить в уезде». Для этого со всех имений он должен сосредоточиться в трех пунктах — на фермах Паулуччи, Обухова и Гагариной. Рабочий же скот «может быть распределен» между крестьянами во временное пользование за плату. Продукция молочных ферм должна поступать на удовлетворение «общеуездных культурных нужд». Постановление определяет оставлять помещику не более 3 коров, но это количество волостями снижено до единицы. Весь лес объявлен «собственностью Свияжского уезда и должен находиться» под охраной органов местного самоуправления». Луга, арендованные деревнями, постановлено оставить в их руках, а остальные передать в Продовольственную Управу с правом сдачи их в издольную аренду.

В этом постановлении мы видим вполне определенное отступление перед действительностью, но оно было сделано для того, чтобы завоевать у крестьян хотя бы небольшой авторитет для Земельной Управы. Правда, губернские власти на это постановление смотрели довольно косо, но волостные комитеты, внеся некоторые поправки, приняли его к исполнению. За такие деяния подобные комитеты, особенно волостные, в лице своего председателя и секретаря, в августе уже отдавались под суд.

Такого же рода нажим на уездные земельные Управы в июле месяце производится и в других уездах. Волости Цивильского уезда прямо высказываются против земельных комитетов с теми функциями, которые им приписывалось правительством. Сам Кошелеевский вол. земельный комитет 16 июля описывает начало своих действий в свою уездную инстанцию таким образом.

«Весной текущего года, благодаря тому, что население волости не было осведомлено о постановлениях Временного Правительства по земельному вопросу и благодаря агитации безответственных лиц, приезжавших как из городов, так и с фронта, в Кошелеевской волости были совершены самовольные захваты и переделы земли: у помещиков, отрубников, хуторян и т.д. земли отобраны и разделены по своей волости захватным путем, о чем говорит масса жалоб и просьб по земельному делу, поступающих в волостной комитет, который организовался только 24 июня, т.е. когда уже вся земля у всех была отобрана. Комитет приступил к работе на основании постановлений Временного Правительства, но его постановления не исполнялись; население волости на действия комитета и его разъяснения по земельному вопросу постановлений Временного Правительства стало смотреть, как на начало контрреволюции, на приход старого режима, почему комитету с самого же начала пришлось отказаться от разборов спорных дел о захвате земли и назначить собрание уполномоченных всей волости для выяснения постановлений Временного Правительства о земле, для выборов членов в земельный комитет, т.к. комитет, избранный 24 июня, слагал с себя обязанности ввиду невозможности работать при создавшихся условиях. Собрание уполномоченных, назначенное на 9 июля, не состоялось; второе (16 июля), выслушав все имеющиеся у комитета постановления Временного Правительства о земле и найдя, что невозможно проводить в жизнь эти постановления в настоящее время, постановило просить уездный Комитет ходатайствовать перед Временным Правительством, чтобы земля осталась до Учредительного Собрания в том виде, в каком она находится сейчас».

Конечно, это «ходатайство» не является старинным актом «верноподданства»; этим крестьянство мало и отличалось; скорее надо видеть в этом постановлении ультимативное требование и заявление, весьма откровенное, о неподчинении распоряжениям правительства. Волостной Комитет к этому призывает, даже и уездный, заявляя в конце своего представления: «Если же уездный Комитет постановит взыскивать убытки за землю в пользу собственников, помещиков и т.д. и отдать захваченную землю прежним владельцам в пользование до Учредительного Собрания, то в волости будет резня, т.е. полнейшая анархия». Если этот документ ничего не говорит о том, что кулацкая часть деревни занимала довольно влиятельное положение в революционных учреждениях волости, а скорее подтверждает это ссылкой на прочность произведенных весной захватов и переделов земли, то этот же документ очень ярко подчеркивает единый фронт всего крестьянства против помещиков и помещичьего землевладения, а через них и против Временного Правительства, поскольку оно выступало за помещиков.

К августу месяцу далеко еще не закончилась борьба с помещичьим землевладением и с помещичьей эксплуатацией. Были местечки, куда еще не добралась революционная волна и не смыла вековой источник крестьянского бесправия и зависимости. М. Пьянов, депутат Крестьянского Совета, представитель Никифоровской волости, побывав в первых числах августа в с. Никифорове, описал чрезвычайно ярко, хоть и не особенно грамотно, но с искренним сочувствием своим односельчанам, положение дел в имении наследников Фигнер.

«И чего в эти дни мне пришлось слышать в нашей местности — своим ушам не верится, как поступает родня знаменитой Фигнер. Ныне заведует управлением Стахович, урожденная Фигнер, и как управительница имения защищает и интересы всех наследников и позволяет эксплуатировать в нынешнее время крестьян, которые, по недостатку своему, не имея своих семян, обратились с просьбой, чтобы она, Стахович, продала им на семена ржи. И что вы думаете? Получили не семян, а работу, за свои деньги и для ее выгоды; намолотить ей ржи бесплатно, и за это (за рожь) заплатить больше 2-х рублей за пуд. Вот чего придумали! Почитайте, товарищи читатели! Сколько семян можно намолотить при умолоте 5 пудов со 100 снопов? Один мужчина цепом, не знаю, может ли обмолотить 2 сотни и обмолотить с них на одну десятину семян? Получится плата уже не стоимости по твердой цене 2 р. 35 коп. пуд, а получится рожь за 2 р. 75 коп., но не считая еще, что семейство молотит в 3–4 человека. Посчитай поденную плату мужчин 4 руб., женщин — 3 руб., считать хотя в 3 человека, получится не такая уж стоимость ржи (2 р. 75 к.), а около 5 р. пуд, да еще намолоченный излишек остается в пользу экономии бесплатно. Очень умная и тонкая выдумка, как русская пословица «волки сыты и овцы целы».

Если даже считать числа преувеличенными, хотя к этому очень мало оснований, и то покажется, что эта картина взята не в августе 1917 года, а 1892 или 1878 году. Но и это еще не все. Приводится другой, не менее интересный факт о паровой мельнице.

«Вот у них (помещиков) стоит паровушка, не мелет: вся в исправности, а не работает. Нужда (в мельнице) крайняя для населения. Решили бить челом, чтобы пустить в ход мельницу (которая не может молоть без нефти), и получают такой ответ, что не хотят работать для нужды жителей и не поедут за нефтью до тех пор, когда найдут это нужным. Потом жители стали настаивать, чтобы они послали за нефтью. И что получали в ответ они от управляющего? Что у них нет на телегах колес!».

Такого рода факты служат прекрасным доказательством того, что аграрное движение не могло ограничиться лишь «учетом» помещичьих гнезд. Эти факты объясняют и причины совершенного уничтожения помещичьих хозяйств.

Сводя все изложенное к определенным положениям, мы должны заметить следующее:

1. Летние месяцы дают необычайный размах и глубину движению крестьянства против землевладельцев. Погромы экономии становятся более редким явлением, чем ранней весной, но сильно вырастает количество частичных, захватов имений (земли, скота, инвентаря, хлеба и семян). Другие формы захватов, хотя и приобрели «организованный» характер, но более чувствительно тряхнули помещичье хозяйство, не заявляя тенденции его ликвидировать, но в то же время постепенно лишая помещиков возможности распоряжения в имении и по частям эксплуатируя его в собственных интересах. Постепенный захват инвентаря, скота, семян, урожая, «излишков» земли и т.д. вел к конечной ликвидации помещичьего хозяйства, равно как взятие на учет, установление местами трудовой нормы и террор, хотя это имело и слабое распространение.
2. Учреждая земельные комитеты, Временное Правительство возлагало на них работу в конечном счете по ликвидации крестьянского движения, а когда обнаружилось, что деревня по этой дороге не пошла, взяло курс на спасение погибающих, скупая хлеб и скот для государства и армии, предписывая комитетам возвращать помещикам имущество, подсобные предприятия, а в конце концов урожай и землю; уже в июле все эти мероприятия дали совершенно противоположный ожидаемому результат, и правительство в августе, испробовав местами в июле, пускает в деревню карательные отряды, иногда под видом продовольственных, пользуясь поддержкой суда и милиции, выступавших против крестьян и личного состава земельных комитетов.
3. Сами помещики, терроризованные весенним движением, до некоторой степени оправились к началу лета, но все же должны были оказывать лишь пассивное сопротивление деятельности земельных комитетов в деревнях, т.к. в них они не встречали никакого заступничества против стихийных движений крестьян и организованных захватов комитетов Общественной Безопасности. А начатая деятельность земельных комитетов по учету имений квалифицировалась помещиками как захват всего имения, как потеря «священных» прав собственности. В июне месяце помещики уклонялись от этой опасности и возможными мерами препятствовали ей. Но так как контроль комитетов был весьма слаб, а губернские учреждения Временного Правительства, да некоторые и уездные старались выручить помещика из беды и от разорения, к тому же можно было использовать и политический момент, давший возможность временного усиления позиции летом 1917 г. для всей контрреволюционной буржуазии, — помещики перешли от лжи и провокации в своих жалобах на крестьян, от халатного отношения и вредительства в экономиях, поступавших в распоряжение земельных комитетов, к прямому расхищению хлеба, скота, подсобных предприятий, к порубке лесов, даже издевательству и воздействию на крестьян вооруженными отрядами, судом и милицией.
   
4. Вполне понятно отношение крестьян и волостных комитетов к такого рода выступлениям помещиков и правительства. Если в начальный период деятельности земельных комитетов мы можем наблюдать некоторые признаки соглашений с помещиками и довольно спокойное отношение к пребыванию помещиков в своем имении, а по отношению к Временному Правительству — его поддержку, то к концу изученного периода мы видим по отношению к помещику и его служащим более нетерпимое отношение, включительно до изгнания помещика из имения и разгрома усадьбы, а по отношению к уездным и губернским властям, не говоря уже о центральных, — полной разрыв и нежелание подчиняться, особенно в вопросах хлебной монополии и реставрации помещичьего режима. В своей борьбе с правительством волостные земельные комитеты опираются на поддержку Совета Крестьянских Депутатов и каждый раз вносят туда протесты на распоряжения правительства и просят защиты перед судом или властью вообще. В попытке правительства деятельностью комитетов воздействовать на прекращение крестьянских движений совершенно не имела положительного результата, т.к. комитеты, боясь разрыва с крестьянством, должны были быстро воспринять тактику комитетов общественной безопасности, а в некоторых случаях идти и значительно дальше ее, т.к. крестьянство, по преимуществу среднее и бедняцкое, в случае сопротивления комитетов, действовало помимо них против помещиков и против них, если они проявляли себя к помещикам более лояльно, чем это диктовалось обостренной классовой борьбой с крупным землевладением.
5. Летом чрезвычайно сильно обострились взаимоотношения и между классовыми группировками крестьянства. Это с особенной силой выразилось в деятельности тех же волостных комитетов особенно в вопросах распределения помещичьей пашни, лугов и скота. Хотя почти в каждом протоколе мы читаем, что земля передается безземельным и малоземельным крестьянам, однако тут же вставлялась иногда зловещая добавочка «соответственно количеству скота», «соответственно рабочей силе», луга распределялись «на косу», сады и мельницы шли с торгов, как и помещичий скот и т.д. Кулацкая аренда помещичьих земель прекращалась, но кулак от этого почти ничего не терял, т.к. встречаются прямые указания, что земля беднякам не попала. Мы приводим много примеров покровительственного отношения комитетов к арендаторам богачам и прямые столкновения бедняков с кулаками, как это имело место в Косяковской волости Свияжского уезда. Если в установлении арендных цен на землю комитеты стояли на страже интересов бедного и среднего крестьянства, то этим самым они действовали и в своих интересах, т.к. арендные суммы вносились в депозит комитета. Но еще ярче буржуазная политика комитетов проявлялась в деревенской муниципализации земель, многочисленные примеры которой мы видели, напр., в Мамадышском и Спасском уездах. Но август месяц характеризуется переломом в отношении к кулачеству бедняцкой и середняцкой массы, что выражалось в игнорировании комитетов, в стихийных выступлениях крестьян, в политике завоевания комитетов путем переизбрания его состава, или в открытой борьбе с ними, что мы наблюдали в Свияжском уезде.
6. Все чаще и чаще в течение лета 1917 г. встречаются нам в документах жалобы на противоправительственную агитацию большевиков в деревне, встречавшую живой отклик, конечно, не в земельных или продовольственных комитетах, а в самой гуще бедного и среднего крестьянства и на волостных сходах. Жалобы на агитаторов-большевиков, солдат-большевиков и вообще на «темные» силы встречаются не только в бумагах помещиков, но самих земельных комитетов и даже делегатов Совета Крестьянских и Рабочих Депутатов, боровшихся за «землю и волю» и за список № 11 в Учредительное собрание. Но большевики делали свое дело: они организуют бедноту против кулаков в Свияжском уезде, они руководят борьбой против помещиков в Спасском уезде, они вскрывают буржуазную и контрреволюционную деятельность Врем. Правительства и они первые поднимают рабочий вопрос в деревне, проводя постановление о рабочем дне в Свияжском уезде и т.д.
7. Что касается участия татарского крестьянства в борьбе с крупным землевладением, мы наблюдаем его в летнее время более развитым и столь же упорным, даже с большей тенденцией к совершенной ликвидации крупного землевладения. Но мелкобуржуазная политика татарских земельных комитетов как будто меньше встречала сопротивления в массах, чем это наблюдается в русских волостях, хотя окончательно отвергнуть или утвердить это положение можно лишь после дальнейших архивных разысканий.

*Редакционная коллегия: доктор исторических наук И.К. Загидуллин (научный редактор), кандидат исторических наук И.З. Файзрахманов, кандидат исторических наук А.В. Ахтямова.

**Из истории крестьянских движений в Казанском крае в 1917 году. (Очерк третий по архивным материалам). Часть 3

Доклад, читанный в общем собрании Общества археологии, истории и этнографии 6 ноября 1927 года

Опубликовано в издании «Известия Общества археологии, истории и этнографии» (Казань, 1928. Т. 34. Вып. 1/2. С. 4–98)