Николай Баженов: скорее литератор, чем штаб-лекарь казанского порохового завода

Сибирские патриоты утверждают что уехать в Сибирь — значит никогда не нуждаться в хлебе. Но почтенные сибиряки забывают святую истину, что «не о хлебе едином жив будет человек». Николай Кириллович в течение своей не многолетней службы успел на многое насмотреться, и виденное и испытанное им заставляло его бежать хоть на край света, лишь бы найти душевный покой. Поэтому в Сибири хотя и очень привольно жилось Баженову, но порядки, господствовавшие в этой, по выражению людей в духе покойного сибирского культуртрегера Ядринцева, «медом и млеком текущей стране», были не лучше турецких. «До Бога высоко, до царя далеко!» — вот девиз, который был начертан на челе знаменитых сибирских заседателей, сохранившихся там до наших дней [См. «Волжский Вестник», 1883 г., № 255, статью «Сон заседателя»].

Сибирь, по словам Герцена, — страна без аристократического происхождения; она — дочь казака-разбойника, не помнящего родства, страна, в которую являются люди, закрывающие глаза на всю прошедшую жизнь. Здесь все суть сосланные, все равны. В канцелярии какого-нибудь тобольского присутственного места вы увидите столоначальником приказчика, сосланного за воровство, и у него писцом бывшего надворного советника, сосланного за фальшивый указ, или разжалованного адъютанта... Репутация Сибири установилась не только у нас, но и на всем Западе, так что если сказать французу: Siberie, то с ним сейчас же сделается озноб.

В Сибири образовался у Баженова большой круг знакомых между купцами, чиновниками, даже золотопромышленниками. Если бы случилось ему потерять здесь службу, то он мог быть уверен, что не пришлось бы его семье умирать от голода; но беда была в том, что Сибирь бедна «интеллигенцией», а об ней-то и стал скучать наш искатель правды. Ради интеллигенции он несколько раз переменял место службы: из Западной Сибири перебрался в Восточную, поступил врачом нерчинских горных заводов. Там получил он в управление кутомирский госпиталь, с заведыванием госпиталями дучарского завода и кадаинского рудника; занялся даже обучением лекарских учеников для заводов... Но тоска по России росла и довела его до бегства из Сибири. Баженов подал в отставку.

Трехлетняя сибирская жизнь оставила в этом человеке неизгладимые впечатления. Путешествуя с места на место, он исписывал толстые тетради, занося в них пером и карандашом свои мысли и заметки, описывая местности, природу и людей, иллюстрируя все это прекрасными рисунками с натуры. Плодом сибирских впечатлений нашего туриста явились два его описания, изданные в свет уже в Казани: 1) «Поездка на золотые прииски» и 2) «Поездка в Кондую». Эти два очерка напечатаны в 1846 году в одной книжке, под общим заглавием: «Две поездки Николая Баженова». Книжка снабжена рисунками: видом водопада реки Мимии и снимками с некоторых вещественных памятников ископаемой сибирской археологии.

Оставивши службу на Дальнем Востоке, Баженов, летом 1837 года, приехал в Одоев, посмотреть на родные поля, повидаться с отцом-стариком. В августе следующего года медицинский департамент послал его заведывать госпиталем при Сергиевских минеральных водах, Самарской губернии, с прикомандированием к казанскому военному госпиталю, с тем, чтобы Баженов в летнее время находился при госпитале минеральных вод, а зимой исправлял должность старшего врача при сибирском батальоне военных кантонистов. Такая служба продолжалась до осени 1842 года. В ноябре этого года он оставил службу на минеральных водах и перебрался на постоянное жительство в Симбирск, получив утверждение в должности старшего врача упомянутого выше батальона, a 3 января 1844 года прибыл в Казань на должность штаб-лекаря казанского порохового завода.

Литературные занятия, которыми Николай Кириллович увлекался гораздо более, нежели службой на пороховом заводе, очень скоро сделали имя его известным среди образованных кружков казанского общества. Как человек живой, веселый, энергичный, Баженов был способен расшевелить какую угодно сонную среду, в которую попадал, но в то же время он легко наживал себе кучу неприятностей благодаря сатирическому складу ума и страсти к обличениям, которые любил писать и в стихах и в прозе, на всех, кто, по его мнению, просился на бумагу, не разбирая ни пола, ни возраста, ни звания, ни состояния. В числе его литературных произведений, напечатанных в Казани, существуют две книжки беллетристического содержания. Обе писаны едко на живых людей того времени. Первая книжка, изложенная в драматической форме, носит следующее название: «Торжественное примирение, или Единственный муж и чудное посредничество. Шутка-водевиль. Сочинение Николая Баженова» (Казань, в университетской типографии, 1846 года, стр. 48). Действующие лица: 1) Неофит Леонович Бромбер, аптекарь; 2) мадам Бромбер, жена его; 3) доктор, приятель Бромбера: 4) гробовой мастер; 5) горничная девушка; 6) Аграфена Павловна, гостья и другие. В пьесе этой, состоящей из прозы и стихов, выведен какой-то (без сомнения, местный) немец-аптекарь, обманутый своею женой; причем сам автор, под именем Чадского (в подражание, вероятно, грибоедовскому Чацкому) является среди действующих лиц пьесы в роли обличителя. Казанские пороховские старожилы помнят, конечно, кого касались стрелы местного литературного зоила.

Другая книжка, под заглавием: «Прекрасный молодой человек. Повесть, взятая из рассказа штаб-лекаря Чацкого. Сочинение Николая Баженова» (Казань, в университетской типографии, 1848 года, in 12, стр. 62) — переносит читателя на Сергиевские минеральные воды. В ней автор беспощадно бичует какого-то маленького дон Жуана, по видимому, казанца, который, судя по описанию, кроме ловеласнических похождений, был еще нечист и на руку.

Эти две печатные безделушки, конечно, очень немного увеличивали авторскую славу нашего пороховского литератора, как всякая дешевая обличательная литература, направленная против частной жизни лиц, не играющих общественной роли; хотя нет сомнения, что упомянутые брошюры наделали в свое время не мало шума, каждая в своем муравейнике. Но вскоре наш литератор-обыватель не замедлил выступить на поприще серьезной деятельности, взявшись за нелегкий и кропотливый труд историка. Впрочем, еще прежде издания «Казанской Истории» автор ее напечатал несколько брошюр исторического содержания. Такие мелкие издания являлись у него в свет как-то случайно: съездит, например, Баженов в Раифскую пустынь (в 30 верстах от Казани) и по возвращении у него готов уже очерк: «Поездка в Раифскую пустынь», с литографированным видом этой обители; побывает автор в казанском Зилантовом монастыре и на памятнике взятия Казани в 1552 году — и опять готова книжка: «Плавание к Зилантову монастырю и казанскому памятнику», с портретом настоятеля монастыря, архимандрита Гавриила, с видами монастырских храмов и с рисунком памятника победы над татарами в 1552 году. При таких же условиях являлись в свет и другие его исторические брошюры: «Описание казанского девичьяго монастыря (1845 г.), «Поездка в деревню Аки», Казанского уезда (1845 г.), куда ежегодно 14 сентября стекается масса богомольцев для поклонения Животворящему Кресту, находящемуся в часовне этой деревни, и другие.

Но перейдем к главному труду Николая Кирилловича, к его «Казанской Истории».

Первый шаг к изданию этой «Истории» выразился в напечатании Баженовым в №18 «Каз. Губ. Ведомостей» 1846 года такого объявления:

«Казанского порохового завода штаб-лекарь Николай Баженов, предполагая в нынешнем году издать «Казанскую Историю» в пользу церкви при казанском пороховом заводе, на особенных для этого условиях, г.г. [господ] любителей изящной словесности и истории, в особенности отчизненной стороны, а равно и соревнователей благолепия святыни, — приглашает к подписке на книгу. Подписка принимается у самого автора в казанском пороховом заводе, а в Казани — в лавке купца Мурзаева и у прочих соревнующих выпуску в свет «Истории» лиц, о которых будет объявлено особенно. Для подписавшихся цена каждому экземпляру в 3-х частях 3 рубля сер. [cеребром], без востребования денег до начала печатания «Истории», и их имена будут припечатаны. Притом долгом считаю предуведомить, что цена 3 рубля единственно существует только для подписавшимся, судя по цели «Истории», но с объявлением о прекращении подписки цена экземпляру будет 5 рублей сер. и тогда приобретение «Истории» будет уже собственно в пользу автора. Но как «История» предназначена более для избранной публики и образованных ценителей русского языка, то, судя по ее назначению, она будет в свете с изысканною щеголеватостью, приличною войти в гостиные лучшего тона».

Объявление, как видит читатель, немного оригинально; оно, без сомнения, не одну улыбку вызвало в современном обществе. Тем не менее тогдашний публицист Казани, редактор местных «Губернских Ведомостей» А.И. Артемьев [Александр Иванович Артемьев, умерший в Петербурге 29 сентября 1874 г., служил в последние годы своей жизни членом центрального статистического комитета и статистического совета при министерстве внутренних дел], очень приветливо отозвался о предстоящем появлении «Казанской Истории» Баженова. В №52 названной газеты он писал:

«Мы видели объявление г. Баженова о печатании написанной им «Истории Казани». В этом объявлении содержится и программа готовящейся «Истории». По программе трудно судить о самом сочинении; но нам показалось весьма странным расположение чем, как бы то ни было, мы ждем предметов этой «Истории»… Впрочем, как бы то ни было, мы ждем нетерпеливо появления этой книги. История Казани еще так мало известна до сих пор, что мы готовы радостью приветствовать всякий труд, предпринятый с этою целью».

Наконец в 1847 году «История» вышла в свет, напечатанная на половину в долг. В предисловии, предпосланном к первому тому, автор говорит:

«Казань, сначала местечко, потом столица царства, а после один из знаменитейших городов нашего отечества, — обращает на себя внимание не только русских, но и самых иностранцев. Казанская сторона, где образовались и исчезли два самостоятельных царства, столько любопытна, что должна иметь свою собственную историю. Конечно, за недостатком фактов нельзя достигнуть желаемой цели вполне, но что делать — должно ограничиться чем возможно.

Источники, из которых я пользовался сведениями, были: для первой части, кроме некоторых сочинений, татарских рукописей и изустных преданий, — держался «Истории Государства Российского» (Карамзина), сохраняя историческую сущность и хронологический порядок, предоставив себе только мысль и слово. Для источников второй части служили некоторые факты, которыми руководствовался Рыбушкин, как-то: «Сборник древностей» Любарского, «Соборный синодик», архив (казанской) адмиралтейской конторы, указ Феодора Иоанновича об уничтожении татарских мечетей и изгнании татар. Но некоторые я приобрел вновь и именно: Летописи Cемиозерной, Раифской, Мироносицкой пустыней и Цивильского монастыря; «Отчет казанского университета» изд. 1844 г., «Описание Зилантова монастыря и казанского памятника» — архимандритом Гавриилом, изд. в 1840 году, а кроме того, не оставляя без внимания и народных преданий. Во 2-й части я, сколько можно, держался хронологического порядка, но старался избегать раздробления предметов, не прерывая их продолжения; но жаль, что пожары многого лишили историю. Часть 3-я взята из отчета полиции, доставленных из разных меcт, от разных лиц сведений и собственных наблюдений как в Казани, так и вне ее».