Киберпролетариат и технокрестьяне, инфоцыганство и судебные иски от детей блогеров

Сейчас она пишет кандидатскую диссертацию в школе философии и культурологии НИУ ВШЭ о том, как устроена популярность в соцсетях, ее экономических, социальных и культурных аспектах. В августе в издательстве Individuum вышла книга Кати Колпинец «Формула грез. Как соцсети создают наши мечты», в которой рассмотрены пять больших направлений — тело и лицо мечты, путешествия мечты, квартира мечты, отношения мечты и работа мечты. Мы обсудили с Катей книгу и темы, которые она затрагивает, а также в целом поговорили о культуре социальных сетей и ее влиянии на нашу жизнь.

— Книга разделена на пять частей. А есть ли еще направления, которые не вошли, но на которые оказывают влияние интернет-знаменитости?

— Да, это все, что связано с детьми, материнством и детством. Я хотела написать об этом шестую главу. Но для такой объемной темы нужна отдельная книга. Сюда входит не только родительство и его репрезентация в социальных сетях, а также насилие, приватность, эксплуатация детского труда, публикация детских фотографий без разрешения. Много лет подряд в YouTube блогеры-дети занимают первые места по доходам. Это Настя Радзинская, семилетняя девочка из Краснодара, которая находится на шестом месте рейтинга самых богатых YouTube-блогеров и сейчас живет в Майами. Это аккаунт Ryan ToysReview, чьи родители начали вести блог, когда ему было два года. Это и дети популярных блогеров — Чекалиной, Валерии Самойловой, Алины Левды, Евгении Кривцовой, Надин Серовски. Самый одиозный пример — это, конечно же, Гном Гномыч (Александр Плющенко, сын Яны Рудковской и Евгения Плющенко, — прим. ред.). Они создают огромную часть контента для родителей-блогеров, которые создают публичный образ заботливых, любящих родителей. Хотя все, что вы видите в их аккаунтах, — это сложно устроенный перформанс и игра на камеру. По факту дети блогеров работают 24/7, часто их мнения насчет того, хотят они быть персонажем родительского блога или нет, никто не спрашивает.

Американские исследователи соцсетей Кристал Абидин и Тим Хайфилд выдвинули теорию, что ребенок, рожденный в семье блогеров, с вероятностью в 90% тоже будет блогером. Ведь у него нет другого выбора. Он только родился и уже стал производить контента. При этом никто не спрашивал его согласия. В книге я привожу в пример семьи ирландских блогеров Джонатана Джоли и Анны Сакконе, которые долго находились в самом низу рейтингов YouTube. Но когда появилось видео с родов и видео про выкидыш, просмотры взлетели до отметки в несколько миллионов.

Эти же исследователи пишут, что в некоторых случаях разбирательства между родителями и детьми практически дошли до суда. Думаю, нас ждет еще много подобных историй с многомиллионными исками со стороны травмированных детей в отношении родителей-блогеров. Принудительная публичность — изматывающий труд. Если блогер на какое-то время пропадает из поля зрения, подписчики начинают атаковать вопросами: куда пропали? где муж? где дети? Они лезут в жизнь интернет-знаменитостей и считают в праве ее контролировать.

— Кстати, если посмотреть на аккаунты в соцсетях нынешних подростков, то они максимально закрыты в отличие от тех, кто застал рождение соцсетей. У детей часто выдуманные имена, а на аватарках вымышленные персонажи. Почему так происходит?

— В этом нет ничего нового. Еще в 2017 году журналистами и исследователями была описана такая вещь, как finstas, то есть fake Instagram* accounts. Это распространенная практика что у подростков или взрослых в США, когда есть основной аккаунт, где публикуется конвенциональный контент: посиделки с семьей, успехи, пейзажи. А есть аккаунт, который ведут не под своим именем и где позволяют себе расслабиться и публикуют все, что не подходит для основного. Это фотографии с вечеринок, размазанные селфи, ноги в тапочках — вся грязная повседневность. На такой аккаунт обычно не подписаны родители, родственники, школьные учителя, только лучшие друзья.

Люди хотят уйти от контроля. Соцсети — это социальное и психологическое давление, человеку нужно соответствовать определенным требованиям успешности. Жизнь должна выглядеть интересно: успехи, классные друзья, лучшие путешествия, лучшая работа. Не каждый хочет играть в эту игру, она изматывает. Поэтому люди пытаются уйти от контроля и самоцензуры в другие места, где этого нет.

— В первой главе книги вы рассматриваете отношение к лицу и телу. В 2014–2015 году в США обозначился тренд на натуральность и искренность в соцсетях. Через два года эта новая искренность докатилась до России и приняла извращенный вид. Люди делают фото якобы без макияжа, но при этом обрабатывают его в приложениях так, что оно превращается в фарфоровое лицо. Почему так происходит, почему изначально хорошая идея принимает такой извращенный вид? Это вообще вопрос к культурологу или его нужно переадресовать психотерапевту?

— Это вопрос напрямую к культурологу. Искренность в социальных сетях — это конструкт. Об этом еще в 2012 году написала культурная исследовательница медиа и коммуникаций Сара Бане-Вайзер в своей книге Authentic: The Politics of Ambivalence in a Brand Culture. Она ввела термин «перформанс аутентичности». После нее многие другие исследователи писали, что аутентичность в социальных сетях сугубо постановочная. Сюда же относится постановочная случайность, термины вроде «выверенный дилетантизм» и «курируемое несовершенство». В тот момент, когда вы включаете камеру и направляете ее на самого себя, вы уже создаете игру, некий цифровой перформанс. Онлайн-личность, цифровая персона не может быть аутентичной. Человек показывает одни фрагменты своей жизни и скрывает другие. И это нормально. Так происходит и в офлайн-общении.

Недавно в статье Wired, посвященной новой социальной сети BeReal, я прочитала, что каждое новое поколение пользователей соцсетей изобретает свою версию аутентичности. Люди, которые сидят в Facebook*, говорят, что MySpace был более аутентичный. Те, кто сейчас сидят в TikTok или в Instagram*, говорят, что в 2011 году было круче. Каждый новое поколение пользователей говорит, что раньше интернет был лучше и «более настоящим».

— Почему политика в соцсетях табуированная тема?

— В России — да, за рубежом — нет. В России Instagram* более патриархальный, популярные аккаунты блогеров миллионников своего рода версия глянцевого журнала. Когда в Америке широко обсуждались движения #MeToo или BLM, то не было хоть сколько-нибудь популярного блогера, который бы не написал об этом. У нас до сих пор существует довольно узкая прослойка политического активизма, аккаунтов, где говорят о домашнем и полицейском насилии, о ситуации с Украиной, о политических заключенных. У большинства популярных русскоязычных блогеров политика появляется только в качестве проплаченных постов. Взять хотя бы феноменальную историю с «Как похорошела Москва при Собянине», когда проплаченный, сделанный по одному шаблону контент одновременно появился в аккаунтах людей из «Дома-2», Тимати, Егора Крида и других звезд шоу-бизнеса. И эта сделанная под копирку реклама очень бросалась в глаза. Когда Канье Уэст писал откровенный треш про чипирование и вышки 5G, это было искренне. Это было в его стиле обескураживающих высказываний. Да, подобные заявления вызвали много обсуждений. Но никто не назвал их фальшью или проплаченным материалом.

Все дело в политической культуре, которой в России не существует. Для нас Instagram* — до сих пор мир розового эскапизма, лайфстайла, эстетики, зачастую не имеющей никакого отношения к реальности. Наоборот, это полностью ирреальный мир. В США или Европе этот мир интегрирован в текущую политическую повестку. У многих популярных Insta*-блогеров (сокращенное название Instagram*, — прим. ред.) есть аудитория в «Твиттере», на YouTube и в Tumblr. Она мигрирует с одной платформы на другую.

Но в то же время интересная ситуация возникла с СВО. Москвичам часто ставят в упрек то, что они с 24 февраля не перестали ходить по кафе и ресторанам, постить счастливые селфи с террас на Патриарших. Но зайдите в официальный аккаунт Instagram*, в котором 554 млн подписчиков, и посмотрите, что там. Политика там упакована в удобоваримую коммерческую форму: прайд, инклюзия, толерантность в виде красивых постов от симпатичных людей. За прошедшие восемь месяцев в официальном аккаунте Instagram* не появилось ни одного поста за или против Украины, эта тема просто игнорировалась.

Тут нужно учитывать, что этот аккаунт задает тренды многим культурным областям — моде, фотографии, дизайну, иллюстрациям. Креаторы по всему миру ориентируются на него. Что происходило в мире в последнее время? Санкции, контрсанкции, «Северный поток». А в аккаунте Instagram* Парижская неделя моды. Там своя атмосфера.

— В главе про путешествия мечты вы приводите примеры, как соцсети делают популярными малоизвестные ранее места на планете. В результате наплыв туристов наносит ущерб заповедникам, разрушает памятники или новые строения. Но в то же время я вижу усилия градоначальников (не всех), которые реконструируют старые городские места или создают новые с учетом визуальной привлекательности. В итоге горожане получают действительно приятные парки и площади, где хочется сфотографироваться. Это становится точкой притяжения для горожан и туристов. То есть инстаграмность* локации — это не всегда плохо?

— Я думаю, что по-другому уже не будет. Это видение пространства как потенциального фона для фотографии не будет другим в ближайшие 10 лет. К примеру, в Дом культуры «ГЭС-2» в Москве многие посетители приходили не ради современного искусства, а чтобы снимать видео для TikTok. Это красивое большое белое пространство. На тот же Burning Man (ежегодный фестиваль в американском штате Невада, где сжигают большую статую человека, — прим. ред.) люди едут ради фотографий. Они едут не за впечатлениями, а за контентом. Это одинаково работает во всех местах — на Таймыре, в Казани, в Лос-Анджелесе и на «Языке тролля» в Норвегии. Люди перестанут так делать только тогда, когда исчезнут камеры в телефонах. Пока этого не случится, ничего не изменится.

— А в какой момент фотография стала важнее эмоций?

— Еще Сьюзен Зонтаг (американская писательница, литературный, художественный, театральный и кинокритик, — прим. ред. ) писала, что все существует только ради того, чтобы закончиться фотографией. А соцсети просто разогнали этот процесс до немыслимых скоростей, превратив мобильную фотографию в основную единицу коммуникации. Вы делаете снимок, выкладываете в соцсети и сразу же получаете реакцию. Эта достаточно старая история. Фотография стала языком общения. Этот язык будет видоизменяться и принимать другие формы. Но я не думаю, что он исчезнет.

— Многие блогеры из Instagram* перебрались в Telegram. Пришедшие блогеры ведут себя в Telegram как на старой площадке. Они выкладывают вертикальные картинки и видео, как для сторис, с пожеланиями доброго утра и спокойной ночи. И в целом сохранили подачу контента как для Instagram*. Я называю их Insta*-беженцами (сокращенное название Instagram*, — прим. ред.). Они приживутся на новой площадке, где совершенно другие требования к контенту?

— Никто такой контент в Telegram смотреть не будет. Эти блогеры не смогут получить такой же отклик аудитории как в Instagram*. Telegram ориентирован на текст и на мемы. Но не каждый человек способен так быстро переупаковать свой контент для другой платформы. Возможно, у кого-то подписчики перебежали из Instagram* в Telegram. Но их вовлеченность при этом минимальная. Я думаю, что Instagram*-блогеры будут ждать разблокировки соцсети в России и, вполне вероятно, ее дождутся.

Насколько я могу судить, блогеры-миллионники, инфоцыгане и все, кто занимался продажей инфопродуктов, никуда оттуда не ушли. Потому что ничего круче и удобнее Instagram* за эти 12 лет придумано не было. Феномен этой соцсети не только в штампах и красивых картинках, но и в том, какое количество инструментов и опций доступно внутри нее — продажи, реклама, возможности для создания комьюнити, воспоминания, моментальные реакции и отметки других людей, голосования, ответы на вопросы подписчиков, AR-маски и многое другое. Там находятся ваши друзья, знакомые, любимые блогеры, активисты, животные, за жизнью которых вы следите. Из Instagram* ушли либо те, кто не умеет пользоваться VPN, если мы говорим о пользователях, либо те, кто хорош в других текстовых и визуальных форматах.

— Еще в книге вы говорите, что инфоцыганство и трэш-стримы — это чисто русское явление. А почему так сложилось? Почему подобного нет в других странах?

— В Европе или в Китае нет такого сильного визуального различия между богатыми и бедными. Там очень сложно развести людей на что-либо, показывая фотографии дорогих машин, дорогой одежды, арендованных самолетов или квартир в Москве-Сити. В Америке и в Великобритании люди очень хорошо понимают свое место в социальной иерархии. Ни у верхов, ни у низов нет иллюзии насчет того, что можно легко и быстро выпрыгнуть из своей социальной страты. В России это работает потому, что в 90-е годы накопление капитала шло через криминал и коррупцию. Большинство людей просто не знают, как зарабатываются большие деньги. Им кажется, что если написать желание на бумажке и отпустить шарик в небо, как советует Блиновская, шептать на воду, посылать запросы во вселенную, то деньги материализуются из воздуха. Подняться по пути наименьшего сопротивления, отпустить в воздух шарик с желанием, мышление миллионера — это все связано с неумением и незнанием того, как зарабатываются капиталы.

А трэш-стримы с самого начала взлетели в ВК, поскольку Twitch и YouTube блокируют подобный контент. Яркие примеры тут — Меллстрой, Reeflay, которого осудили, или покойный Мопс. Люди хотят посмотреть на таких же, как они, но которые творят дичь и на этом зарабатывают деньги. У нас это интересно, а в Америке нет. Там пользуется популярностью игровой стриминг, у которого миллионные и миллиардные доходы, челленджи, разговорные шоу. К тому же в США очень жесткое законодательство. Если вас поймают на публичных призывах к насилию, разжигании ненависти и любом ксенофобском высказывании, то ваш аккаунт могут заблокировать навсегда.

В книге «Формула грез» глава о работе мечты начинается как раз со слов о том, что делать, если твоя мечта — это не работать. И у многих людей в России мечта — не работать нигде, сидеть перед монитором, стримить, оскорблять кого на камеру или избивать в прямом эфире и чтобы зрители донатили непрерывно. Это вполне соответствует лозунгам инфоцыганства, когда вы сидите и управляете энергетическими и ресурсными потоками, вселенная слышит ваши желания и у вас на счету сразу появляется некоторая сумма.

— Вы пишите, что взгляд на бодипозитив в соцсетях — это не есть бодипозитив. А чем он был изначально и что мы видим сейчас?

Призывы полюбить себя и таким способом поднять самооценку — это полностью выдуманная конструкция. Маркетологи не знают, как люди сами себя оценивают. Но почему-то они стартуют с позиции, что у всех женщин, чьи тела не соответствуют модельным стандартам, низкая самооценка.

Главный посыл бодипозитива в том, что все тела нормальные. Не хорошие и не плохие. Вас вообще не должно волновать, у кого какое тело. А призыв полюбить себя — это чисто коммерческий императив, потому что после него вам тут же предлагают что-то купить. Кстати, женские коучинги и инфоцыганство во многом построено на этом же. То есть женщина не может полюбить себя без капиталовложений. И это бесконечный процесс. Вы можете бесконечно долго тратить деньги, но так и не прийти в ту точку, где вы наконец себя полюбите. В этом случае продают избавление от чувства вины за нелюбовь к себе. Чтобы заглушить это чувство вины, нужно что-то купить.

— В главе про работу мечты вы описываете людей творческих профессий — копирайтеры, сммщики, дизайнеры и т. д. — и называете их технокрестьянами и киберпролетариатом. Мне очень понравились эти термины. Расскажите подробнее, кто они такие и почему вы их так назвали?

— Это очень широкий круг людей, которые поддерживают образ привлекательной, престижной, творческой работы. Все те, кто находится за кадром и делают кучу невидимой и грязной работы, чтобы популярный блогер или медийный проект казался зрителям классным. Они обслуживают чужую классность. Вы не знаете, сколько людей работают на Блиновскую, Бузову или Ивлееву. Это гримеры, монтажеры, осветители, продюсеры, сценаристы и много кто еще. Никто не знает их имен. Но формально они принадлежат к креативному классу, к когорте творческих, креативных людей.

— Как произошло, что в стремлении стать уникальными все оказались одинаковыми? И получается, что эта уникальность в принципе и не нужна пользователям?

— Уникальность никому не нужна, если она не выглядит привычным для пользователей образом. Даже самые странные и отвратительные вещи должны находиться в потоке трендов. Здесь можно вспомнить Balenciaga и Vetements. Если судить по «розовым» каноном Instagram*, то это уродство, некрасиво, непривлекательно, странно. Но если поместить это в определенный контекст и одеть в эти вещи самых модных людей, то все перевернется. Общественность скажет, что это очень красиво. Оригинальность имеет место только в том случае, если она встроена в некий контекст восприятия. Ведь основной канал продаж Balenciaga и других модных брендов — это Instagram*. Вся мода и лайфстайл находятся там. Они вынуждены играть по правилам, которые созданы не ими.

— И последнее, соцсети — это зло?

— Нет. Это одно из мест, где мы живем. Это одна из форм нашей жизни.

* Instagram / Facebook принадлежит компании Meta Platforms Inc., которая признана в России экстремистской организацией, ее деятельность на территории РФ запрещена.

Название: Формула грез. Как соцсети создают наши мечты
Автор: Катя Колпинец
Издательство: Individuum
Количество страниц: 240
Год: 2022